Сильнее только страсть, стр. 56

Увидев ожидающего ее Питера, она удивилась.

– Питер! – воскликнула она. – Ты прибыл с сестрой Марией? Что же раньше не нашел меня?

Он был заметно смущен и ответил не сразу.

– Ну... я не знал, – проговорил он, – помнишь ты меня еще или нет, Лия.

Он назвал ее именем, как много лет назад, когда они часто состязались в умении владеть оружием и почти ни разу, к своему удивлению и огорчению, он не выходил победителем.

Что-то в его голосе насторожило ее, заставило опустить глаза, он же вдруг схватил ее за руку и почти закричал:

– Ответь мне!

Она высвободила руку, прямо взглянув ему в лицо, и сказала:

– Вот ты и стал взрослым, Питер. Только не заставляй меня пожалеть о том, что мы снова встретились.

Его взгляд из настойчивого стал умоляющим, голос зазвучал так же:

– Я хочу услышать, помнила ли ты обо мне хоть чуть – чуть... Я прямо сохну по тебе, с той поры как ты покинула.

– Виндзор. Веришь мне?

Ей хотелось пожалеть его, произнести какие-то ласковые слова, но было неприятно такое открытое проявление слабости с его стороны, и она сухо и решительно сказала:

– Питер, мы были партнерами по тренировкам, и только. Больше никем. Я не любила тогда ни одного мужчину, но если бы полюбила, им стал бы не ты, а мой теперешний муж... Дай мне пройти, пожалуйста!

Он отступил в сторону, его оглушили прямые жестокие слова, поразил тон, каким она их сказала.

Она молча пошла вперед, а он остался на месте, провожая ее недобрым взглядом.

Со стороны лесной опушки на них смотрел с нескрываемым любопытством другой мужчина, а затем повернулся и зашагал по дороге к селению. Внезапно начался сильный снегопад.

Агнес Карлейль и Джейми Джилли наконец-то обвенчались в Гленкирке в церкви Святого Коломбы и стали мужем и женой.

Граф Джон Карлейль с легким сердцем отдал свою сестру ее нареченному. Старый Джок Джилли радовался больше всех – теперь у них в доме появится женщина, которая в свое время принесет ему внуков.

Он не знал, что вот уже три недели, как его невестка беременна.

Что касается Джиллианы, она никак не беременела, вызывая глубокое, но тайное огорчение Джона, который лелеял надежду стать отцом и, чтобы дал Бог, его супруга и ребенок остались в живых. Он часто думал о наследнике, продолжателе рода Карлейлей, но его любовь и страсть к Джиллиане не становились меньше от мысли, что она, быть может, бесплодна. Что ж, на все воля Господа.

Однако в его доме среди прислуги и домочадцев, где всегда все знали друг о друге, даже то, чего никогда не было, сложилось мнение, что хозяин мучительно страдает из-за бесплодия жены и что такая ложка дегтя может окончательно замутить бочку с медом их хрупкого семейного счастья.

Суждения подобного рода дошли и до ушей сестры Марии, и однажды она решила поговорить с Джиллианой о детях. Она бы поделилась своими мыслями и с Уолдефом, но тот проводил зимние месяцы с братьями-монахами в аббатстве Мелроуз, где по возможности продолжал попытки выяснить что-то более явственное о том, кто же все-таки предал отца Джиллианы. В Гленкирк он собирался вернуться только с началом весны.

Итак, в один из зимних дней, когда они сидели в большой комнате на верхнем этаже замка за рукоделием, сестра Мария спросила Джиллиану:

– У тебя были в этом месяце регулы?

Та уколола себе палец – столь неожиданным показался вопрос в устах монахини.

– Да, – ответила она, не поднимая головы. – Не очень сильные, но все как обычно.

– А ты усердно молишься, чтобы Господь наградил тебя ребенком?

Сестра Мария отложила вязанье – алтарный покров – на колени и задала следующий вопрос, еще сильнее смутивший Джиллиану:

– Скажи, дитя мое, возможно, твой муж... он не доставляет тебе удовольствия?

– Он доставляет мне удовольствие, – отчетливо, но все так же не глядя на монахиню, произнесла Джиллиана.

Однако она не ответила на первую часть вопроса – насчет молитвы, что не осталось незамеченным монахиней, которая продолжала:

– Ты ведь знаешь, конечно, как твой супруг хочет ребенка. Надеюсь, ты ничего не делаешь, чтобы его не было?

Марию обрадовало выражение ужаса, появившееся на лице племянницы, резко вскинувшей голову.

– Господи Иисусе! – воскликнула Джиллиана. – Никогда в жизни я не могла бы о таком даже подумать! Не дай Бог, чтобы такое случилось с любым, кто должен родиться, не только с ребенком милорда!

– Тогда молись, Джиллиана. Быть может, Господь ожидает, когда ты попросишь его о такой милости.

Джиллиана снова опустила голову, но даже упавшие ей на лицо волосы не сумели скрыть выступивших слез.

– Я не могу, – прошептала она. – Ведь если Господь услышит и даст мне ребенка, меня не возьмут больше в наше войско, когда начнутся новые сражения.

Мария все поняла, и ее ужаснул разлад в душе племянницы между женщиной-матерью и женщиной-воином. Она порывалась что-то сказать, но что тут скажешь?..

Единственное, что она может сделать, – истово молиться за нее, вместо нее – так же, как делала, когда желала своей племяннице достойного супруга, кто избавил бы ее от бесчестья незаконнорожденности.

Глава 16

С приходом весны, как и было ранее задумано, брат Уолдеф посетил нескольких предводителей кланов, в том числе самого Роберта Брюса в Канроссе, откуда сейчас и возвращался в Гленкирк. Брюс решил ехать вместе с ним: ему хотелось повидать Карлейля.

Они уже подробно обсудили сообщение Уолдефа об обстоятельствах гибели Уоллеса, сопоставили с тем, что знал или предполагал сам Брюс, и пришли к некоторым выводам о событиях, произошедших на самом деле семь лет назад, перед тем как был предан, схвачен и казнен их старый друг, отличившийся в битве при Стерлинге и во многих других сражениях.

Оказывается, первым, к кому тогда обратились с ведома английского короля посланцы графа Уорика с предложением выдать Уоллеса за большую мзду, был не кто иной, как младший брат Брюса – Эдвард. Он якобы ответил презрительным отказом и словами «У нас, в Шотландии, брат не предает брата, как то делают в вашей Англии». А затем напрочь выкинул неприятный случай из головы и ничего не сказал даже Роберту, что очень похоже на довольно легкомысленного, беспамятного Эдварда.

Еще Уолдеф сообщил Брюсу, что, как ему рассказали, граф Уорик с возмущением говаривал в те дни, что «за голову Уоллеса король отвалил такие деньги, на которые можно было бы набрать, вооружить и одеть целую армию, а не только подкупить полунищего шотландского лорда».

Брюс слушал монаха, хмурясь больше и больше, соглашаясь во многом с его выводами и делая свои заключения, одно из которых привело к тому, что он затребовал списки воинов, находившихся в те годы в подчинении у предводителей кланов.

И что же он увидел? У Дугласа, Морэ, Дункана под командованием состояло по нескольку тысяч воинов, их войска понесли большие потери. У Карлейля – всего семьсот человек, и большинство из них удалось сохранить, да и сражались они как добрая тысяча. Макларен и Кит тоже потеряли немало воинов. У Макинтоша, Кэмпбелла и Грэма осталось по четыре сотни. И только у Мантита резко возросло количество воинов после 1306 года. Не нарожал же он их сам? А может, у него появилось много денег для вербовки воинов? Спрашивается: откуда деньги?..

– Удивительно, – поделился своими размышлениями Брюс, – что Мантит тогда не попытался захватить власть в стране, хотя сделался самым могущественным из лордов, а я находился в ссылке на Гебридах. Трусость, что ли, помешала? Или, быть может, чувство стыда за совершенный грех?.. Хотя какой в нем стыд?.. Только алчность да коварство...

В то время как брат Уолдеф и Брюс приближались к Гленкирку, Джиллиана вышла из дома Джейми. Она навещала Агнес, которая находилась уже на седьмом месяце беременности, принеся ей очередную порцию целебных трав. У золовки она задержалась недолго, ее ждали в замке дела по хозяйству.

Она уже дошла до выступа скалы, где нужно свернуть на крутую тропу, взбираться и спускаться по которой стало для ее золовки трудновато, когда из-за кустов, росших на опушке ближней рощи, выскочили внезапно несколько человек и преградили ей путь: двое мужчин встали прямо перед ней, двое сзади. Сразу же ей набросили на голову толстое одеяло, и, прежде чем она сумела вытащить кинжал из корзинки, ее связали, а корзинку вырвали и бросили на землю.