Неестественные причины, стр. 26

Назло страхам Далглиш решил идти над морем. Так получится минут на пятнадцать дольше, но Реклессу в «Пентландсе» невредно подождать лишних четверть часа. Посветив вокруг, Далглиш нашел тропу и зашагал, ведомый, будто болотным огоньком, падающим под ноги пятном от карманного фонарика. Один раз он обернулся. «Настоятельские палаты» темной массой заслоняли край ночного неба, только из щелей ставен на окнах нижнего этажа сочился свет – признак жизни, да вверху ярко сияло круглое окно, одиноко, как глаз циклопа. Пока Далглиш смотрел, окно погасло. Очевидно, кто-то в доме, вернее всего – Алиса Керрисон, поднимался наверх.

Тропа подводила к самому обрыву. Снизу громче доносился грохот прибоя, где-то пронзительно вскрикнула морская птица. Ветер заметно посвежел, похоже, что собирался шторм. Здесь, наверху, казалось, будто и земля, и небо, и море охвачены общим непрестанным волнением. Извилистая тропа становилась все уже, справа и слева подступали кусты дрока и ежевики, цепляясь за ноги колючими побегами. Далглиш подумал, что, наверное, правильнее все-таки было бы идти нижней дорогой. Неплохо, конечно, заставить Реклесса ждать, но это желание, детское и бессмысленное, не стоит пары добротных брюк. Если тело Сетона несли к воде из «Настоятельских палат» вот по этой тропке, на колючках наверняка остались следы. Реклесс, конечно, все здесь прочесал. Интересно, что ему удалось обнаружить? И не только заросли составляли препятствие. Там дальше на обрыве – штук сорок хлипких дощатых ступеней, подводящих к воде. Синклер, несмотря на возраст, мужчина крепкий, и Алиса Керрисон – здоровая деревенская жительница, но все-таки тело Сетона, даже при его малом росте, –изрядный груз, и проделать с ним этот путь крайне трудно, почти немыслимо.

Слева среди кустов что-то забелело. Это был один из последних надгробных камней, оставшихся от обрушившегося в море старого кладбища. Почти все старинные могилы уже давно были на дне морском, и приливы, взимая с них дань, выносили иногда на пляж вместе с мусором человеческие кости. Но этот до сих пор устоял. Далглиш, свернув в сторону, подошел посмотреть. Камень оказался выше, чем виделось с тропы, и глубоко высеченная на нем надпись хорошо сохранилась. Далглиш присел и, посветив фонариком, прочел:

В память

Генри Уил. Скривнере, коего застрелили контрабандисты, когда он проезжал верхом в здешних местах сентября 24-го дня 1786

Убитый пулею внезапною в пути,

Я не успел молитву вознести.

Помедли, путник, не дано нам знать,

Когда Господь захочет нас призвать.

Бедняга Генри Скривнер! Какой злосчастный случай занес его, одинокого всадника, на пустынную данвичскую дорогу? Он был, по-видимому, человеком состоятельным: вон какой прекрасный памятник ему соорудили. Сколько еще времени пройдет, прежде чем этот Скривнер, со своим памятником и благочестивой надписью, тоже канет в забвение на дне морском?

Далглиш стал подниматься с корточек, потерял равновесие, луч фонарика качнулся и осветил могилу. Далглиш с удивлением увидел, что ее незадолго перед тем разрывали. Дерн был уложен на место, цепкие плети ежевики заново переплетены и густо нависали сверху, но земля безусловно была недавно разрыта. Далглиш опустился на колени и стал пальцами в перчатках разгребать рыхлый неутрамбованный грунт. Здесь до него поработали еще чьи-то руки. За несколько секунд он докопался до большой берцовой кости, потом вынул обломанную лопатку и, наконец, череп. Генри Скривнеру не придется скучать в могиле одному. Впрочем, Далглиш тут же догадался, в чем дело. Так Синклер или Алиса Керрисон распоряжаются человеческими останками, которые находят на пляже. Все кости были очень старые, выбеленные морской водой. Кому-то из них, вернее всего что Алисе, захотелось вновь предать их земле в освященном месте.

Он сидел, думая об этой своеобразной паре, обитающей в «Настоятельских палатах», и вертел в руках старый череп, как вдруг его слух уловил мягкие удары шагов. Зашуршали кусты, и над ним возникла темная человеческая фигура, заслоняя ночной небосвод. Шутливо-иронический голос Оливера Лэтема произнес:

– Все еще следопытствуете тут, суперинтендант? Вы похожи, смею сказать, на Первого Могильщика в любительском исполнении. До чего же вы ненасытный труженик! Но бедному Генри Скривнеру-то почему не даете почивать с миром? Теперь браться за расследование обстоятельств его убийства, пожалуй, поздновато, а? И потом, вы как будто незвано проникли на чужую территорию?

– В меньшей мере, чем вы в настоящее время, – спокойно ответил Далглиш.

Лэтем рассмеялся.

– Значит, вы ужинали у Р. Б. Синклера! Надеюсь, оценили оказанную вам честь? Каковы же были комментарии нашего апостола любви по поводу крайне неприглядной кончины Мориса Сетона?

– Очень немногословные.

Далглиш принялся ладонью сгребать землю и хоронить череп – земля сыпалась на белую лобную кость, набивалась в глазницы и между зубами. Не прерывая работы, он сказал:

– Я не знал, что вы любитель ночных прогулок.

– Обзавелся этой привычкой совсем недавно. Весьма благодарное занятие. Чего только не увидишь.

Далглиш завершил погребение, уложил на место куски дерна. Лэтем молча наблюдал за ним. А когда дело было сделано, повернулся и, ни слова не говоря, зашагал прочь. Далглиш негромко задал ему в спину вопрос:

– Дороти Сетон прислала вам перед смертью письмо?

Темная фигура остановилась, медленно обернулась. Лэтем тихо спросил:

– Вас это каким-то образом касается? – и так как Далглиш промедлил с ответом, добавил: – Тогда зачем спрашивать?

После чего в полном молчании снова повернулся и растаял в темноте.

16

Фонарь над крыльцом горел, но в доме было почти совсем темно. Перед догорающим камином в скромном, беспросветном одиночестве сидел инспектор Реклесс, как гость, который не уверен, что ему будут рады, и старается расположить к себе хозяев экономией электроэнергии. При появлении Далглиша он встал и включил маленькую настольную лампу.

Они стояли друг против друга, полуосвещенные ее слабым мягким светом.

– Вы вернулись один, мистер Далглиш. Должно быть, неловко было уйти. – Голос инспектора звучал ровно, без выражения. Ни вопроса, ни укора – просто две фразы.

– Ничего, отпустили. Я шел долговато: поверху, над морем. Как вы узнали, где меня найти?

– Ни вас, ни мисс Далглиш не оказалось дома, и я предположил, что вы ушли куда-нибудь по соседству в гости. Начал с наиболее вероятного места. Дело в том, что объявились некоторые новые обстоятельства, о которых я хотел поставить вас в известность, но не по телефону.

– Что ж, ставьте. А как насчет того, чтобы чего-нибудь выпить? При всем старании получилось покровительственно, фальшиво. Он чувствовал себя экзаменатором, которому нужно подбодрить способного, но застенчивого ученика. Хотя Реклесс держался вполне непринужденно. Его сумрачные глаза смотрели на Далглиша безо всякого смущения и подобострастия. «Вот дьявольщина, что это со мною? – подумал Далглиш.

– Почему я так скован в присутствии этого человека?»

– Нет, благодарю вас, мистер Далглиш, сейчас не хочется. Я думал, вас заинтересует заключение медэкспертизы, полученное сегодня после обеда. Доктор Сиднем, должно быть, всю ночь над ним работал. Не попробуете угадать причину смерти?

«Нет, – мысленно ответил Далглиш. – Не попробую. Это твое расследование, вот и проводи его сам. А я вовсе не в настроении играть в угадайку». А вслух сказал:

– Асфиксия?

– Причина смерти была естественная, мистер Далглиш. Он умер от инфаркта.

– Что-что?

– Ни малейших сомнений в этом. Он страдал несильной формой стенокардии, осложненной пороком левого желудочка. То есть у него было больное сердце, и оно не выдержало. Ни асфиксии, ни отравления, и никаких следов насилия на теле, кроме отрубленных кистей рук. И кровью он не истек. И в воде не захлебнулся. Принимал пищу за три часа до смерти. И умер от инфаркта.