Лицо ее закройте, стр. 15

– Вы сразу же пошли домой?

Едва заметное колебание не ускользну­ло от Далглиша. – Да.

– Значит, вы вернулись сразу же домой?

– От Боукока пять минут ходьбы, но я не спешил. Думаю, был дома и лег в один­надцать тридцать.

– Жаль, что вы не можете назвать точ­ное время, доктор Макси. Это тем более удивительно, потому что у вас на тумбоч­ке у кровати стоят небольшие часы со све­тящимся циферблатом.

– Может, и стоят. Но из этого не сле­дует, что я всегда отмечаю время, когда ложусь спать или встаю.

– Вы провели около двух часов с мис­тером Боукоком. О чем вы беседовали?

– В основном о лошадях и музыке. У него отличней проигрыватель. Мы слу­шали новую пластинку – Клемперер дири­жирует «Героической», если быть точным.

– Вы часто наведывались к мистеру Боукоку и проводили с ним время?

– Часто? Боукок был грумом у моего деда. Он мой друг. Разве вы не ходите в гости к друзьям, когда вам хочется, или у вас нет друзей, инспектор?

Первая вспышка. Лицо Далглиша сохра­няло бесстрастность, ни малейшего признака удовлетворения не появилось на нем. Он подвинул через стол небольшой квадрат бумаги. На нем лежали три крошечных ос­колка стекла.

– Эти осколки найдены в сарае напро­тив комнаты мисс Джапп, где, как вы го­ворите, обычно хранится лестница. Вы знаете, что это такое?

Стивен Макси наклонился вперед, без всякого интереса изучая осколки.

– Осколки стекла, без сомнения. Больше ничего не могу вам о них сказать. Может, кусочки стекла от корпуса часов.

– Или же от разбитых стеклянных зве­рюшек из комнаты мисс Джапп.

– Весьма вероятно.

– Я вижу у вас на правой руке на сус­таве пальца пластырь. Что случилось?

– Слегка поранился, когда вчера до­мой возвращался. Задел рукой за кору де­рева. Это самое вероятное объяснение. Не помню, как это случилось, заметил кровь только у себя в комнате. Приклеил плас­тырь перед тем, как ложиться спать; сей­час я спокойно могу его снять. Ерундовая царапина, но мне надо следить за своими руками.

– Разрешите посмотреть?

Макси приблизился к инспектору и по­ложил руку на стол ладонью вниз. Не дрожит, отметил про себя Далглиш. Он подцепил пластырь за уголок и содрал его. Они вме­сте стали рассматривать побелевшую кожу на суставе. Макси по-прежнему не прояв­лял ни малейшего волнения, он тщатель­но разглядывал руку с видом человека, ко­торому приходится снизойти до зрелища, не достойного его внимания. Он подобрал пластырь, аккуратно свернул его и выбро­сил в мусорную корзину.

– Похоже на порез, – сказал Далг­лиш, – или же на царапину от ногтя.

– Может быть, – согласился с готов­ностью подозреваемый. – Но если так, вы должны бы найти кровь и кусочек кожи под ногтем, который меня поцарапал. Простите, но я не помню, как это случилось. – Он посмотрел на царапину и добавил: – Ко­нечно, похоже на порез, но слишком уж он маленький. Через два дня его просто не заметишь. Вы уверены, что не хотите сфо­тографировать его?

– Нет, благодарю, – сказал Далг­лиш. – Наверху более серьезный объект для съемок.

Теперь-таки он получил удовлетворение, наблюдая, какое действие возымели его слова. Пока он занимается этим делом, ни один из подозреваемых не должен считать, что он в любую минуту может замкнуться или спрятаться под маской цинизма, забыть о той, что лежала наверху в постели. Он пе­реждал минуту, потом безжалостно продол­жил:

– Я хочу внести абсолютную ясность ка­сательно южной двери. Она ведет прямо на лестницу, которая, в свою очередь, ведет к бывшей детской. В этом смысле можно считать, что мисс Джапп спала в той час­ти дома, которая имеет отдельный вход. Практически изолированная квартира. Как только кухонные помещения на ночь зак­рывались, она могла пускать к себе посе­тителя через эту дверь, почти не рискуя, что кто-нибудь заметит. Если дверь отпер­та, посетитель мог вполне легко добраться до ее комнаты. А вы говорите, что с девя­ти часов, когда вы закончили ужин, до один­надцати часов с минутами, пока вы не вер­нулись от Боукока, дверь оставалась открытой. Можно считать, что любой мог попасть в дом через южную дверь на протяжении этого отрезка времени.

– Да. Думаю, что мог.

– Вы наверняка знаете, мог или не мог, господин Макси?

– Да, мог. Вы, верно, заметили в двери два тяжелых внутренних засова и врезной замок. Где-то есть ключи, думаю. Мама, должно быть, знает, где они. Обычно днем мы дверь держим незапертой, а на ночь задвигаем засов. Зимой почти всегда дверь на засове, ею мы не пользуемся. В кухню можно попасть через другой вход. Мы не очень-то волнуемся насчет запоров, здесь никог­да ничего не происходило. А если даже и запремся на все замки, это от грабителя нас не спасет. Можно проникнуть в балконную дверь гостиной, ничего не стоит. Мы, ко­нечно, запираем окна и дверь, но выда­вить стекло – проще простого. Признать­ся, никогда не задавались вопросом, мож­но к нам влезть или нет.

– А вдобавок к этой постоянно откры­той двери в старых конюшнях очень удоб­ная стремянка?

Стивен Макси слегка пожал плечами:

– Ну надо же ее где-то держать. Не за­пирать же стремянки только оттого, что кому-то может взбрести в голову воспользовать­ся ими, чтобы забраться в дом.

– У нас нет пока доказательств, что кто-то ею воспользовался. Меня по-прежнему интересует эта дверь. Готовы ли вы покля­сться, что она была не заперта, когда вы вернулись от Боукока?

– Конечно. В противном случае я не смог бы попасть домой.

Далглиш быстро произнес:

– Вы понимаете важность показания, когда именно вы пришли домой и задви­нули на двери засов?

– Конечно.

– Я намерен еще раз задать вам вопрос: в какое время вы задвинули засов на две­ри? Советую тщательно обдумать ваш от­вет.

Стивен Макси посмотрел ему прямо в глаза и ответил небрежно:

– В двенадцать часов тридцать три ми­нуты – по моим часам. Я не мог заснуть и в двенадцать тридцать вдруг вспомнил, что не запер дверь. Я встал с постели, пошел и закрыл ее. Я никого не видел, ничего не слышал и сразу же вернулся к себе. Ко­нечно, я растяпа, но ведь нет закона, по которому можно привлечь к ответственно­сти человека за то, что он забыл запереть дверь. Или есть?

– Итак, в двенадцать часов тридцать три минуты вы заперли южную дверь?

– Да, – с готовностью ответил Сти­вен Макси. – В тридцать три минуты по­полуночи.

4

В Кэтрин Бауэрз Далглиш нашел сви­детеля, о котором мечтает каждый поли­цейский, – спокойная, старательная, уве­ренная в себе. Она вошла – воплощение выдержки и самообладания, – не выка­зывая никаких признаков ни нервознос­ти, ни горя. Она не понравилась Далгли­шу. Он знал, что весьма склонен к подоб­ной субъективной неприязни, и потому-то давным-давно научился одновременно скрывать подобные эмоции и не пренеб­регать ими. Но он не ошибся, заподоз­рив в ней внимательного наблюдателя. Она отлично подмечала реакции людей, так же как их поступки. Именно Кэтрин Бауэрз сообщила Далглишу, в какой ужас повергли слова Салли семейство Макси, как она тор­жествующе смеялась, сообщив свою но­вость, и какой неожиданный эффект имели слова, брошенные ею мисс Лидделл, на эту почтенную особу. Мисс Бауэрз отлично подготовилась к вопросам, касающим­ся лично ее.

– Естественно, когда Салли сообщила нам свою новость, для всех нас это было ужасным ударом, но догадываюсь, как это могло случиться. Я не знаю человека доб­рее доктора Макси. У него слишком раз­вито чувство социального долга, я всегда ему говорила, а девчонка воспользовалась этим. Я уверена, не любил он ее по-на­стоящему. Никогда не признавался о сво­ем чувстве мне, уж кому-кому, а мне пер­вой бы сказал. Если бы они в самом деле полюбили друг друга, он бы доверился мне, я бы поняла его и отпустила.

– Вы хотите сказать, что вы были по­молвлены?

Далглишу стоило труда подавить свое удив­ление. Не хватало еще одной невесты – дело принимало просто фантастический оборот.

– Не совсем помолвлены, инспектор.