Планета шестизарядного пистолета, стр. 13

– Они оскорбили тебя! Они назвали твою мать старой прыщавой проституткой! Сказали, что у тебя нет яиц…

Он развернулся и с такой яростью схватил ее за плечи, что даже сам испугался, потому что не ожидал от себя такого.

– Белл, Белл ты родилась на этой мерзкой, испорченной, богом забытой планете, а я нет. И я не собираюсь ни овладевать ее испорченными и омерзительными ценностями, ни хранить им верность, ни следовать им ни на йоту! Я не собираюсь играть по их правилам, потому что для цивилизованных людей их философия ничего не значит…

– О, – она остановилась, чтобы выплакаться. – Ты всегда рассказываешь и читаешь мне об этой философии, меня это не волнует. Они набьют тебе рот лошадиным пометом и заставят съесть его, Зак Рендольф. Неужели же это ничего не значит для тебя по сравнению с этой твоей философской чепухой? Неужели? – Луна осветила перламутром ее влажные глаза, сделав их похожими на драгоценные камни. Она вся тряслась, с головы до ног. – Неужели это для тебя, как для мужчины, ничего не значит?

– Н-нет, – солгал он. – На других планетах цивилизация выше подобного поведения.

Его слова прозвучали как-то бессмысленно. Обманчиво. Он хотел, чтобы его убежденность была чем-то подкреплена. Замечает ли Белл его сомнения? Наверное, она все понимает, и это приводит ее в бешенство.

– Белл, лучший способ справиться с ними – это игнорировать их.

– Нет, это нужно для тебя самого, Рендольф. Если ты хочешь называть себя человеком.

– Я человек, потому что я думаю. Потому что я строго придерживаюсь закона логики, закона… – Напрасные слова. Он тяжело выдохнул, попытался говорить более резко. – Ты называла меня человеком с самого начала нашего знакомства. Что же изменилось так внезапно?

– Такое как сегодня, еще никогда не происходило, вот в чем дело. Может быть, мы слишком долго знаем друг друга.

– Да, может быть и так.

– Какое прекрасное, черт возьми, возвращение домой! – Она подпрыгнула, встала на цыпочки и подарила ему смешной отрывистый поцелуй. – Это все, что ты получишь сегодня ночью, а, может быть, и не только, все зависит от моего решения…

Зак пришел в ярость: «До тех пор, пока ты решишь, что?»

– Правы ли парни, и что я просто несчастная тупая проститутка, зачарованная твоими книжками и длинными рассказами о других планетах. Может быть, ты просто вскружил мне голову, Зак Рендольф. Может быть, именно сейчас пора все изменить. О, как бы я хотела, чтобы ты не был таким пылким, прекрасным любовником!

Закончив на печально высокой ноте, она повернулась и убежала вверх по узкому проходу между двумя магазинами слишком большими шагами, которые выдавали ее происхождение.

Зак стоял ошарашенный. Он чувствовал боль и злость. Он до сих пор еще ощущал запах ее сиреневых духов. Чертова страсть, на него совершенно не подействовали ее грустные слова, так же как совершенно не задели ругательства и мерзости, которые он услышал в свой адрес на крыльце «Шанса».

В конце Мейн Стрит темные всадники собирались в кружок. Они грохотали, рычали и бросали в воздух свои шляпы. Слышались револьверные выстрелы. Раздавались звуки разбитых окон. Мелькали бутылки. Затем компания хулиганов с ужасным грохотом помчалась вверх по пыльной улице по направлению к нему.

Укрывшись в тени крыльца магазина Рапопорта, он увидел обнаженное белое тело. Девочку из «Шанса», совершенно раздетую и пронзительно визжавшую, везли на лошади Кида. Когда эта темная толпа с грохотом пронеслась мимо, он услышал возглас «Подлец!». Его кто-то заметил. Топот копыт прогремел и затих.

Вскоре в свете луны показалась фигура начальника полицейского участка Люка Смитта, который ехал на лошади в направлении улицы, освещенной стеклянными фонарями. Как всегда, слишком поздно.

Какое-то время Зак пристально разглядывал револьверы, выставленные в витрине магазина Рапопорта. Затем он повернулся и побрел домой.

11

Ворота были закрыты. Зак потянулся и опустил засов легко открывающегося Л-образного замка, который закрывал от людей его мир.

Почти со сладострастной улыбкой он окинул пристальным взглядом свой сад.

Приятное сопрано звенящих колокольчиков донеслось до его ушей. Мягкие тона разноцветных огоньков отражались на его щеках, когда фороспоры двигались в своем собственном ритме, взволнованные нежнейшими прикосновениями легкого ночного ветерка, проникавшего сквозь шламовый кирпич, из которого были сделаны стены сада. Он вдыхал аромат и наслаждался головокружительными красками, громко причмокивая губами. Он ощущал сладострастие, глядя на эти странные живые создания, которые дико развивались и, при этом, были бесценными!

Здесь, среди пятен пастельных тонов – голубого, розового и бледно-желтого он становился самим собой. Вот где настоящая красота!

Сад был небольшим. Стены, на голову выше Зака, окружали его с трех сторон, создавая естественные экраны, на которые кристаллы бросали свои отражения. Четвертой стеной сада служила наружная стена его коттеджа. Аккуратно проложенная дорожка вела прямо от ворот к двери дома. Зак осторожно прошел по этой дорожке, внимательно разглядывая то место, куда он ступал. Ветви фороспор распространялись от центрального ствола на высоту лодыжки. Одно кристаллизованное голубое формирование в конце ветви нависало над дорожкой. Его отблеск был особенно приятным.

Зак встал на колени и легонько вздохнул. Он достал из кармана миниатюрное приспособление из посеребренного металла. Инструмент напоминал щипцы для сигар, которые использовали многие местные жители. Он осторожно отрезал голубое формирование с конца ветви.

В тот момент, когда к нему прикоснулось лезвие, формирование издало звон. Все фороспоры заволновались, реагируя на сообщение, поступившее из их общей корневой системы. Зак поднял формирование, снял его с ветки и снова почувствовал приятную боль. Он немного повредил живое существо.

На самом деле, фороспоры представляли собой минералы и не были чувствительны. Но все же он всегда ощущал себя немного садистом, когда отрезал концы веток. Что еще раз доказывало, что вопреки всякой логике человек чаще доверяет своему желудку, чем своей голове.

Он поднялся, нежно держа фороспору, получая удовольствие от опалового цвета, которым сейчас светилась его рука. Он отнес ее в первую из трех комнат своего коттеджа, пробираясь по дому на ощупь.

Фороспора освещала лишь края его ладони. Он положил ее на ящик и пошел дальше. Его сапоги натыкались на деревянные предметы. Они трещали, разламываясь. Пропади ты пропадом!

Комната была так заставлена, что ему едва удавалось не задевать дешевые вещи, которые были разбросаны то здесь, то там. Он пошарил в карманах брюк, нашел спичку, зажег ее и протянул руку вперед, чтобы дотянуться до лампы, которая висела на стене.

Сувениры, уже приготовленные к упаковке, лежали штабелями до потолка. В глаза бросались миниатюрные грузовые вагончики, грубо изогнутые револьверы, шатающаяся башня с маленькими деревянными флигельками, некоторые из которых уже развалились. Он наступил на них. Посмотрев вниз, он почувствовал какое-то жжение в животе.

Шок прошел, хотя волнение осталось. Он собрал остатки сувениров, бросил обломки в упаковочный ящик и задумался о своих коммерческих делах. Шести сувениров уже нет. Это наполовину сократит его доход. Привыкший тяжело работать, он с горечью думал о том, как растрачиваются последние запасы серных спичек. Но, в конце концов, ему просто необходимо было зажечь спичку.

Он отнес фороспору во вторую комнату. Она была немного просторнее, чем широкий коридор без окон, и заставлена скамейками, которые он сделал сам. На одной скамье, которая находилась рядом со всеми его паяльными и монтировочными инструментами, его щипцами и зондами, его клещами и плоскогубцами, его дорогими колбами с химикатами и абразивными материалами, стояли два пустых ящика, напоминавшие грядки для растений. На дне каждого из них находились упаковочные материалы, которые он стянул из местных магазинов.