Жизнь Людовика XIV, стр. 27
Генуя, как и ее сестра и соперница Венеция, клонилась к упадку. Она уже поставила точку в ряду своих великих людей, уже совершила все свои великие предприятия, и мы увидим, как наследник Андреа Дориа приходит в Версаль просить прощения за то, что продавал порох и ядра алжирцам.
Савойю и считать не для чего — она была раздираема междоусобной войной, и притом господствующая партия была почти вся на стороне Франции.
Швейцария была только, как и теперь, естественной границей между Францией и Италией, она продавала своих солдат принцам, которые были в состоянии их покупать, и славилась той продажной храбростью, которую ее сыны доказали 10 августа и 29 июля.
Таково было состояние Европы. Посмотрим теперь, каково было состояние Франции. Она не занимала еще важного места между европейскими государствами. Анри IV, вероятно, сделал бы ее первой европейской державой, если бы не кинжал Равальяка. Ришелье доставил ей уважение Европы, но кроме Руссильона и Каталонии он мало увеличил ее территорию. Он выиграл сражение при Авейне с имперцами, но потерпел поражение при Корби против испанцев, и неприятельский авангард дошел до Понтуаза. У французов было едва 80 000 войска, а флот, которого при Анри II и Анри IV вовсе не было, начал создаваться только при Ришелье. Луи XIII имел лишь 45 миллионов дохода, то есть почти 100 миллионов нынешней монетой, и со времени Карла V не видели, чтобы 50 000 солдат могли собраться под начальством одного полководца и в одном месте.
Но занятый возвышением Франции, истреблением нарушителей спокойствия государства, унижением принцев крови и аристократических фамилий, которые несмотря на подавление их еще Луи XI, поддерживали беспрерывные междоусобные войны, кардинал вовсе не имел времени подумать о делах второстепенных, которые если и не составляют величие народа, то служат возвышению народного благосостояния. Большие проезжие дороги, не говоря уже о проселочных, забытые правительством, были почти непроходимы и небезопасны в отношении разбойников; узкие, худо вымощенные, грязные улицы Парижа с 6-ти вечера делались собственностью мошенников, воров и разбойников, которых нимало не стесняли фонари, скупо рассеянные по городу, и которых, конечно, не могли обуздать 45 худо оплачиваемых ночных стражей Парижа.
Вообще дух Франции был склонен к бунтам. Принцы крови бунтовали, вельможи бунтовали, и мы сейчас увидим возмущение парламента. Дворянство было проникнуто духом какого-то варварского рыцарства — малейшее обстоятельство подавало повод к дуэли и из каждой дуэли рождались битвы между четырьмя, шестью или даже восемью человеками. Эти битвы, несмотря на запрещение, происходили повсюду: на Королевской площади, против Карм-де-Шоссё, за Шартрё, на Пре-о-Клер и так далее. Но уже Ришелье провел в этом отношении некоторые мероприятия и, подобно Тарквинию Гордому, сбивал головы, бывшие выше других, а если в описываемую нами эпоху оставались еще типы прошедшего века, то это были только герцог Ангулемский, граф Бассомпьер и граф Бельгард. Однако и Бассомпьер уже сидел в Бастилии, а герцог Ангулемский, проведший в ней четыре или пять лет в регентство Марии Медичи, не замедлил возвратиться в нее при правлении Ришелье.
Что же касается судебной власти, того невежества, в которое она впала, то яснее всего это видно по двум процессам — процессу Галигай, которая была сожжена как колдунья в 1617 году, и процессу Урбана Грандье, который был сожжен как колдун в 1634-м.
В литературе Франции также наблюдался застой. Италия открыла блестящий путь человеческому уму: Данте, Петрарка, Ариосто и Тассо один за другим появились на литературном горизонте. Спенсер, Сидней и Шекспир наследовали им в Англии, Гийом да Кастро, Лопе де Вега и Кальдерон — кроме сочинителя или сочинителей романсеро, этой кастильской «Илиады» — процветали в Испании, в то время как во Франции Малерб и Монтень коверкали язык, которым начинал говорить Корнель. Однако и запоздалая проза, и поэзия начинали оживляться во Франции. Корнелю, о котором мы уже упоминали и который в это время дал на сцену свои образцовые произведения — «Сида», «Цинну» и «Полиевкта», было 32 года, Ротру — 29, Бенсераду — 26, Мольеру — 19, Лафонтену — 17, Паскалю — 15, Боссюэ — 11, Лабрюйеру — 6, Расин же скоро должен был родиться. Наконец, девице де Скюдери, готовившей влияние женщин на общество, было не более 31 года, а Нинон и г-же Севинье, завершившим ее дело, соответственно — 21 и 12.
ГЛАВА VI. 1639 — 1643
В первые два-три года жизни Луи XIV важными обстоятельствами были: кончина патера Жозефа, о котором мы уже упомянули в начале нашего рассказа, возрастающее расположение короля к Сен-Мару вместо девицы д'Отфор и, наконец, рождение у королевы второго сына, герцога Анжуйского, последовавшее 21 сентября.
Это обстоятельство обращает внимание на то странное влияние, которое месяц сентябрь имел на тогдашний век. Кардинал родился 5 сентября 1585 года, король — 27 сентября 1600-го, королева — 22 сентября 1601-го, дофин — 5 сентября 1638-го, герцог Анжуйский — 21 сентября 1640-го, наконец, Луи XIV умер в сентябре 1715 года.
Вследствие изучения этих обстоятельств ученые пришли к выводу, что и сотворение мира было также в сентябре — это очень обрадовало Луи XIII и служило ему порукой будущего благополучия его государства.
Между тем, хотя королева и не вернула своего прежнего влияния на короля, их отношения сделались лучше, в то время как постоянными угнетениями со стороны кардинала Луи XIII все более и более тяготился, и его расположение к нему стало незаметным образом превращаться в тайную ненависть, чего кардинал при своем проницательном уме не мог не заметить. И то сказать, все окружающие короля были на стороне его высокопреосвященства — слуги, придворные, чиновники и любимцы. Во всем многочисленном придворном штате только трое — де Тревиль, Дезэссар и Гито — твердо держали: два первые — сторону короля, последний — сторону королевы.
Луи XIII снова сблизился с девицей д'Отфор, но это сближение, несмотря на то, что в нем не было ничего предосудительного, могло быть пагубно для кардинала, потому что и королева питала самую искреннюю дружбу к этой фрейлине. Ришелье сумел удалить д'Отфор, как некогда удалил м-ль де Лафайет, и заменил ее молодым аристократом, на которого он мог рассчитывать. Луи XIII, как и всегда, не противился распоряжениям своего министра, ибо для него было как бы все равно — иметь ли у себя фавориток или фаворитов, хотя, по всей вероятности, любовь его к одним была не так прочна, как к другим.
Молодым человеком, представленным королю в качестве нового фаворита, был маркиз Сен-Map, имя которого стало известным благодаря прекрасному роману Альфреда де Виньи.
Ришелье давно уже заметил, что король с особенным Удовольствием разговаривает с этим молодым человеком и, рассчитывая на него, поскольку и маршал д'Эффиа, отец маркиза, был им облагодетельствован, желал доставить ему у короля то место, которое занимал Шале. Этим кардинал как бы желал показать, что одинаковые причины порождают обыкновенно и одинаковые последствия. Итак, Сен-Мар поступил ко двору Луи XIII, но не в качестве гардеробмейстера, каковую должность занимал тогда Лафор, а как главный шталмейстер малой конюшни.
Сен-Map более полутора лет не доверял опасному благорасположению, которое ему оказывали. Он помнил обезглавленного Шале, изгнание Баррадаса и по своей молодости, красоте и богатству мало заботился о приобретении королевского благорасположения, последствия которого могли быть для него крайне опасны. Но Ришелье и судьба влекли его по этому пути, сопротивляться было невозможно. Впрочем, Луи XIII ни к кому не был так расположен, как к Сен-Мару, и при всех громко называл его своим милым другом, не мог быть без него ни одной минуты, так что когда Сен-Мар приехал на осаду города Арраса, король взял с него слово, что тот будет писать ему два раза в день. И если в продолжение суток от Сен-Мара не было письма, то король весь вечер скучал, даже плакал, говоря, что Сен-Map, без сомнения, убит и что он всегда будет сожалеть об этой потере. Между тем, кардинал не переставал питать ненависть к королеве, а со вторыми, удачными родами королевы она еще более усилилась. Поэтому его преосвященство, выстроив себе великолепный кардинальский дворец, кажется, пожелал при освящении своего нового жилища показать новый пример своего мщения королеве.