Женская война, стр. 17

– Как жаль, – сказала она, – что ветреность несносного Каноля помешает ему воспользоваться честью, которой вы хотели удостоить его! Если бы он был здесь, вся его будущность устроилась бы, но его нет, и он может потерять всю карьеру.

– Но, – возразил герцог, – если мы его отыщем...

– О, этого не может быть, ведь дело идет о женщине. Он не вернется.

– Что же прикажете мне делать? Как помочь горю? – отвечал герцог. – Молодые люди ищут веселья, он молод и веселится.

– Но я постарше его и порассудительнее и полагаю, что следовало бы оторвать его от этого несвоевременного веселья.

– Какая сердитая сестрица!

– В первую минуту он может сетовать на меня, – продолжала Нанона, – но впоследствии, уж верно, будет благодарить.

– Ну так говорите, что вы хотите делать? Если у вас есть какой-нибудь план, так я готов исполнить его, говорите!

– Разумеется, есть.

– Так говорите.

– Вы хотели послать его к королеве с важным известием?

– Хотел, но ведь его нет.

– Пошлите за ним вдогонку, он едет по Парижской дороге, тут уж половина дела сделана.

– Вы совершенно правы.

– Поручите все дело мне, и Каноль получит ваши приказания сегодня вечером или завтра утром, не позже. Отвечаю вам за успех.

– Но кого послать?

– Вам нужен Куртово?

– Нисколько.

– Так отдайте мне его, и я его отправлю к Канолю с моим поручением.

– Какая дипломатическая голова! Вы далеко пойдете, Нанона! – сказал герцог.

– Только бы вечно учиться у такого превосходного учителя, больше я ничего не желаю.

Она обняла старого герцога, а тот вздрогнул от радости.

– Какую чудесную шутку сыграем мы с нашим селадоном! – сказала она.

– И рассказывать будет весело!

– Я сама хотела бы поехать за ним, чтобы видеть, как он примет посланного.

– К несчастию, или, лучше сказать, к счастию, это невозможно, и вам надобно остаться со мною.

– Пожалуй, но не будем терять времени. Извольте писать вашу депешу, герцог, и отдавайте Куртово в мое распоряжение.

Герцог взял перо и на листочке бумаги написал только эти два слова:

Потом подписал свое имя.

На конверте этой лаконической депеши он надписал:

В то же время Нанона написала две строчки и показала их герцогу.

Вот они:

Нанона складывала записку, когда на лестнице послышались быстрые шаги. Куртово отворил дверь с веселым лицом человека, который принес нетерпеливо ожидаемое известие.

– Вот барон Каноль, я встретил его очень близко отсюда, – сказал егерь.

Герцог вскрикнул от приятного изумления.

Нанона побледнела, бросилась в дверь и прошептала:

– Верно, такова уж моя судьба!

В эту минуту в дверях показалось новое лицо, одетое в великолепный костюм, со шляпою в руках и улыбавшееся с самодовольным видом.

VIII

Если бы гром разразился над Наноною, это не столько бы поразило ее, сколько удивило это неожиданное появление. Она невольно с глубокою горестью вскрикнула в испуге:

– Опять он!

– Да, я, милая моя сестрица, – отвечал гость нежным голосом. – Но извините, – прибавил он, увидав герцога, – может быть, я беспокою вас.

И он до земли поклонился гиеннскому губернатору, который отблагодарил его ласковым жестом.

– Ковиньяк! – прошептала Нанона так тихо, что слово это, казалось, вылетело из ее сердца, а не из уст.

– Добро пожаловать, барон де Каноль, – сказал герцог с веселою улыбкою, – ваша сестра и я говорим только о вас со вчерашнего вечера и со вчерашнего вечера желаем видеть вас.

– А, вы желали видеть меня! В самом деле? – сказал Ковиньяк, обращая на Нанону взгляд, в котором выражались ирония и сомнение.

– Да, – отвечала Нанона, – герцогу захотелось, чтобы я представила вас ему.

– Только из опасения обеспокоить вас не добивался я этой чести раньше, – сказал Ковиньяк, низко кланяясь герцогу.

– Да, барон, – отвечал герцог, – я удивлялся вашей деликатности, но все-таки упрекаю вас за нее.

– Меня, герцог, меня хотите упрекать за деликатность!

– Да, если бы ваша добрая сестра не занялась вашими делами...

– А... – сказал Ковиньяк, с красноречивым упреком взглянув на сестру. – А, сестра моя занялась делами...

– Да, делами брата, – подхватила Нанона, – что же тут особенно удивительного?

– И сегодня кому обязан я удовольствием видеть вас? – спросил герцог.

– Да, – подхватил Ковиньяк, – кому ваша светлость обязаны удовольствием видеть меня?

– Кому? Разумеется, одному случаю, только случаю, который воротил вас.

«Ага, – подумал Ковиньяк, – я, должно быть, уезжал».

– Да, вы уехали, несносный брат, – сказала Нанона, – и написали мне две строчки, они еще более увеличили мое беспокойство.

– Что же делать, милая Нанона? – сказал герцог. – Надобно прощать влюбленных.

«Ого, дело запутывается! – подумал Ковиньяк. – Я, должно быть, влюблен».

– Ну, – сказала Нанона, – признавайтесь, что вы влюблены.

– Пожалуй, не отказываюсь, – отвечал Ковиньяк с глупой улыбкой и стараясь узнать сколько-нибудь правды, чтобы сказать потом большую ложь.

– Хорошо, хорошо, – прервал герцог, – однако же пора завтракать. Вы расскажете нам, барон, про ваши интриги за завтраком. Франсинетта, подай прибор барону Канолю. Вы еще не завтракали, капитан, надеюсь?

– Нет еще, ваша светлость, и должен даже признаться, что утренний воздух придал мне удивительный аппетит.

– Скажите лучше, ночной воздух, потому что вы всю ночь провели на большой дороге.

«Черт возьми! – подумал Ковиньяк. – Мой зять на этот раз угадал чудесно».

Потом прибавил вслух:

– Пожалуй, извольте, соглашусь, воздух ночной...

– Пойдемте же, – сказал герцог, подавая руку Наноне и переходя в столовую с Ковиньяком. – Вот тут довольно работы для вашего желудка, как бы он ни был взыскателен.

Действительно, Бискарро превзошел самого себя: блюд было немного, но все они были отборные и приготовлены превосходно. Белое гиеннское вино и красное бургонское выливалось из бутылок, как жемчуг и как рубин.

Ковиньяк ел за четверых.

– Брат ваш ест чудесно! – сказал герцог. – А вы не кушаете, Нанона?

– Мне уже не хочется есть.

– Милая сестрица! – вскричал Ковиньяк. – Ведь удовольствие видеть меня отняло у ней аппетит. Право, мне досадно, что она так любит меня!

– Возьмите кусочек рябчика, Нанона, – сказал герцог.

– Отдайте его моему брату, герцог, – отвечала Нанона. Она заметила, что тарелка Ковиньяка быстро пустеет, и боялась, что он опять начнет смеяться, когда кушанье исчезнет.

Ковиньяк подставил тарелку и улыбнулся самым благодарным образом. Герцог положил ему на тарелку кусок рябчика, а Ковиньяк поставил перед собою тарелку.

– Ну, что же вы поделываете, Каноль? – спросил герцог с такою милостивою кроткостью, которая показалась Ковиньяку чудесным предзнаменованием. – Разумеется, я говорю не о любовных делах.

– Напротив того, говорите о них, ваша светлость, говорите, сколько вам угодно, не церемоньтесь, – отвечал Ковиньяк, которому частые приемы медока и шамбертена развязали язык. Впрочем, он не боялся появления барона Каноля, что редко случается с теми, кто принимает на себя чужое имя.

– Ах, герцог, – сказала Нанона, – он очень хорошо понимает шутку!

– Так мы можем потолковать с ним об этом молоденьком дворянине, – сказал герцог.

– Да, о том мальчике, которого вы встретили вчера, братец, – прибавила Нанона.

– Да, на дороге, – сказал Ковиньяк.

– И потом в гостинице Бискарро, – прибавил герцог д’Эпернон.

– Да, потом в гостинице Бискарро, – сказал Ковиньяк, – это сущая правда.