Волонтер девяносто второго года, стр. 59

Господин Тьер ошибается лишь в названии гостиницы; аббат Жоржель ошибочно называет другой город.

«Друэ, сопровождая любопытство своим рвением, — пишет он, — подходит к дверце кареты в половине двенадцатого ночи. Отблески света выхватывают из темноты черты лица короля, которое он видел в Версале; Друэ узнает его и арестовывает».

Далее достойный историк с чувством, делающим честь его христианскому милосердию, выражает свою «жалость к этому несчастному революционеру, к этому неуклюжему патриоту, который меньше следовал своему личному интересу, нежели своей необузданной страсти к равенству, и не понял, что, содействуя бегству короля, он покрыл бы себя славой и получил бы большое состояние».

Друэ представлен жалким типом, проявляющим бескорыстие! Здесь уже ничего нельзя понять.

За аббатом Жоржелем следует Камилл Демулен, «анфан террибль» революции, который в своей простонародной диатрибе столь же смешон и лжив, как аббат Жоржель в своей роялистской апологии.

«Великие события зависят от всяких пустяков! — восклицает он. — Название Сент-Мену напомнило нашему венценосному Санчо Пансе о знаменитых свиных ножках. Ясно, что он не мог миновать Сент-Мену, не отведав местных свиных ножек. Он забыл пословицу: Plures occidit gula quam gladius» note 12 Задержка, вызванная этим лакомым блюдом, стала для него роковой».

Однако по поводу Сент-Мену можно было сказать о чем-то более серьезном, нежели о пресловутых свиных ножках. Говорить надлежало о том, что там произошло после отъезда короля.

После ареста г-на Дандуана и его лейтенанта офицер национальной гвардии, гражданин Легэ, поставил под деревьями на перекрестке улицы Маре и улицы Пост-о-Буа караул национальных гвардейцев, набранный из лучших стрелков, и отдал им приказ открывать огонь по каждому, кто въезжает в город или выезжает из него, если тот мгновенно не отзовется на окрик часовых.

Спустя несколько минут после этого приказа распространился слух о том, что гусары из Пон-де-Сом-Веля обошли город, а Гийом и Друэ рискуют попасть к ним в лапы.

Тогда г-н де Легэ потребовал двух добровольцев, чтобы отправиться вместе с ними провести на дороге разведку и выяснить, где находятся Гийом и Друэ. Вызвались два жандарма, Колле и Лапуэнт; все трое отправились выполнять задание.

В пути они встретили двух граждан из Сент-Мену: те погнались за королем на почтовых лошадях, но не могли его догнать; от них стало известно, что с гонцами ничего не случилось. Спеша сообщить эту добрую весть, они помчались обратно, и, забыв об отданном Легэ приказе, пренебрегли ответом на оклик часовых «Стой, кто идет?», стоящих в засаде.

Из засады раздались выстрелы; двое из трех всадников, Колле и Лапуэнт, были сражены пулями: один убит, другой ранен. Легэ получил несколько дробин в предплечье и в ладонь.

В тот самый день, когда король опять проезжал через Сент-Мену, должны были хоронить убитого накануне жандарма.

Прибыв в Сент-Мену, король увидел, что церковь затянута черным крепом, а погруженный в траур город готовится проводить погибшего на кладбище.

XXXIV. ГОСПОДИН ДЕ ДАМПЬЕР, ГРАФ ДЕ АН

Ничего значительного по пути из Варенна в Сент-Мену не произошло. Именитые пленники вздрагивали при каждом шуме, теряя по мере приближения к городу надежду на помощь, и, въезжая в него, пребывали в глубокой подавленности.

Первое, что бросилось им в глаза, словно укор самой смерти, были похороны человека, по ошибке убитого накануне. Королевские кареты остановились, пропуская траурный кортеж. Два величия взирали друг на друга: величие монарха и величие могилы. Королевское величие признало величие смерти и склонилось перед ним.

Сент-Мену был переполнен народом. В город отовсюду сошлись национальные гвардейцы. Из Шалона они приехали или на почтовых, или в личных экипажах, или в крестьянских повозках; наплыв людей был так велик, что в городе опасались нехватки продуктов.

Среди снующих взад и вперед людей я заметил бывшего охотника из Аргоннского леса г-на де Дампьера, который ехал верхом на низкорослом коне. Узнав меня, он повернул в мою сторону, пытаясь пробраться сквозь ряды национальных гвардейцев, живыми изгородями стоявших по обе стороны королевских экипажей. Именно меня он и попробовал оттолкнуть, так как не рассчитывал встретить мое противодействие.

— Простите, господин граф, но сюда нельзя, — сказал я.

— Почему же? — спросил он.

— Отдан приказ никого не допускать к карете короля.

— Кто же его отдал?

— Наш командир, господин Друэ.

— Революционер!

— Возможно, господин граф; он наш командир, и мы должны подчиняться ему.

— Но разве запрещено провозглашать «Да здравствует король!»?

— Нет, господин граф, ведь все мы роялисты. Господин де Дампьер, сняв шляпу, высоко поднял руку, привстал на стременах и громко крикнул:

— Да здравствует король!

Король высунул голову из окошка и кивнул ему, без всякого выражения радости или благодарности на лице.

Господин де Дампьер с трудом выбрался из толпы, заставляя своего коня пятиться задом. До сих пор он стоит у меня перед глазами, словно я видел его вчера: на нем был мундир с обшитыми золотой тесьмой лацканами и отворотами и серые панталоны, высокие сапоги из мягкой нелакированной кожи, белый жилет и расшитая золотом треуголка; за спиной у него висело короткое одноствольное ружье. Я потерял его из виду, но мне показалось, будто он направился в сторону Водопойной улицы.

Тем временем мэр и члены муниципального совета вышли встречать королевскую семью к мосту через Эну, расположенному у Деревянных ворот. Тут муниципальный служащий взял слово и произнес перед королем целую речь о тех тревогах, что породило во Франции его бегство. Людовик XVI удовольствовался тем, что с угрюмым видом ответил:

— В мои намерения никогда не входило покидать мое королевство. Скопление народа было столь велико, что нам потребовалось более получаса, чтобы продвинуться вперед шагов на пятьсот. В половине двенадцатого король поднялся по ступеням в ратушу. Платье его было покрыто пылью; лицо сильно осунулось.

Королева, одетая в черное (в доме г-на Coca она сменила платье), держала дофина за руку.

Людовик XVI и дети проголодались. Королева же, казалось, не испытывает потребности в пище точно так же, как она не нуждается во сне.

Стараниями муниципального совета был приготовлен завтрак; но, поскольку с его сервировкой задерживались, жандарм Лапуэнт набрал в свою шляпу вишен и принес их принцессе Марии Терезе.

Королевское семейство очень нуждалось в отдыхе. Мэр г-н Дюпюи де Даммартен гостеприимно предложил ему свой дом; приглашение было принято.

Правда, г-н Дюпюи де Даммартен посоветовал королю, что будет лучше, если он, королева и дофин покажутся народу. Король не стал возражать и первым подошел к окну; потом появилась и королева, державшая на руках дофина. Единственное окно ратуши, выходившее на балкон, оказалось слишком узким, чтобы в нем могли одновременно предстать король и королева.

После этого муниципальный служащий объявил народу, что его величество, сильно устав, намерен оказать жителям Сент-Мену честь и заночевать в стенах их города.

Экипажи уже поставили в каретные сараи (новость об остановке на сутки для нас, отшагавших под палящим солнцем восемь льё, была не менее приятна, чем для королевской семьи), когда национальные гвардейцы из близлежащих городов и деревень — они заполняли постоялые дворы и кабаре — сбежались на площадь, кляня аристократов и предателей и вопя во все горло, что семейство короля находится слишком близко от границы, чтобы позволить ему отдыхать. Учитывая это, они потребовали незамедлительного отъезда короля и его семьи.

Король осведомился о причине этого шума и, выяснив ее, сказал с присущей ему невозмутимостью:

— Ну что ж, хорошо! Едем!

Королева снова вышла на балкон, держа за руку сына; она показала дофину национальную гвардию и вполголоса произнесла несколько слов. Один житель Сент-Мену, стоявший на балконе соседнего дома, уверял меня, будто слышал, как королева сказала: