Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1, стр. 97

С этими словами д’Артаньян хлопнул себя по карману, улыбнувшись и показав при этом тридцать два зуба, белизне которых мог бы позавидовать юноша. Эти зубы словно говорили: «Дайте нам на каждого по маленькому Кольберу, и мы живо съедим его».

Подчас змея так же смела, как и лев, ворона так же храбра, как орел, и вообще нет ни одного животного, даже из самых трусливых, которое не проявило бы мужества, когда дело коснется самозащиты. Поэтому и Кольбер не испугался тридцати двух зубов д’Артаньяна и, приняв суровый вид, сказал:

– Сударь, но суперинтендант не имел права делать того, что сделал.

– Почему? – спросил д’Артаньян.

– Потому что ваш ордер… Не потрудитесь ли вы показать мне ваш ордер?

– Охотно – вот он.

Кольбер схватил бумагу с поспешностью, возбудившею в мушкетере невольное беспокойство и сожаление о том, что он ее отдал.

– Вот видите, – продолжал Кольбер, – королевский приказ гласит: «По предъявлении сего уплатить господину д’Артаньяну сумму в пять тысяч ливров, составляющую четверть назначенного ему мною годового оклада».

– Совершенно верно, приказ таков, – отвечал д’Артаньян с преувеличенным спокойствием.

– Значит, король считал нужным дать вам всего лишь пять тысяч ливров. Почему же суперинтендант выдал вам больше?

– Вероятно, потому, что мог дать больше; ведь это никого не касается.

– Вполне естественно, что вы не сведущи в счетоводстве, – с сознанием собственного превосходства заметил Кольбер. – Скажите, пожалуйста, как бы вы поступили, если вам нужно было бы уплатить тысячу ливров?

– Мне никогда не приходилось платить тысячу ливров, – возразил д’Артаньян.

– Но ведь не станете же вы платить больше того, что должны! – раздраженно вскричал Кольбер.

– Во всем этом мне ясно одно: у вас одна манера рассчитываться, а у господина Фуке – другая, – заметил мушкетер.

– Моя манера единственно правильная.

– Я не отрицаю.

– А между тем вы получили то, что вам не причиталось.

Глаза д’Артаньяна сверкнули молнией.

– Вы хотите сказать: получил вперед то, что должен был получить потом? Если б я получил то, что мне не причиталось, я совершил бы кражу.

Кольбер ничего не ответил на этот щекотливый вопрос.

– Вы должны в кассу пятнадцать тысяч ливров, – сказал он в порыве служебного рвения.

– В таком случае окажите мне кредит, – с неуловимой иронией отвечал д’Артаньян.

– И не подумаю, сударь.

– Что такое? Вы намерены отобрать у меня эти три свертка золотых?

– Вы вернете их в мою кассу.

– Ну нет! Не рассчитывайте на это, господин Кольбер.

– Но король нуждается в своих деньгах, сударь.

– А я, господин Кольбер, нуждаюсь в деньгах короля.

– Может быть, но вы вернете мне эту сумму.

– Ни за что на свете. Я слышал, что хороший кассир ничего не возвращает, но и не берет обратно.

– Посмотрим, сударь, что скажет король, когда я покажу ему этот ордер, который доказывает, что господин Фуке не только уплатил то, чего не следует, но и не удержал документа, по которому произвел уплату.

– А, теперь мне понятно, господин Кольбер, для чего вы отобрали у меня бумагу! – вскричал д’Артаньян.

В голосе его звучала угроза, но Кольбер не уловил ее.

– Вы поймете это лучше впоследствии, – сказал он, подняв руку, в которой был ордер.

– О, я и так прекрасно понимаю, что мне нечего дожидаться, господин Кольбер! – воскликнул д’Артаньян, быстро выхватив бумагу из руки Кольбера и спрятав ее в карман.

– Но это насилие, сударь! – крикнул Кольбер.

– Полно, стоит ли обращать внимание на выходку грубого солдата, – проговорил д’Артаньян. – Счастливо оставаться, дорогой господин Кольбер.

И, рассмеявшись прямо в лицо будущему министру, он вышел из кабинета.

«Ну, теперь этот господин будет меня обожать, – сказал про себя мушкетер. – Жаль только, что я едва ли с ним когда-нибудь встречусь».

XVII. Философия сердца и ума

Человека, побывавшего в опасных передрягах, столкновение с Кольбером могло только позабавить.

Поэтому весь длинный путь от улицы Нев-де-Пти-Шан до Ломбардской улицы д’Артаньян внутренне посмеивался над интендантом. Он еще продолжал смеяться, когда на пороге лавки встретил улыбающегося Планше. Впрочем, последний почти всегда улыбался со времени возвращения своего патрона и получения английских гиней.

– Наконец-то вы пришли, мой дорогой господин, – сказал он при виде д’Артаньяна.

– Да, но ненадолго, дружище, – ответил мушкетер, – поужинаю, лягу соснуть часиков на пять, а на рассвете – на коня и марш в путь… А что, моей лошади дали полторы порции, как я велел?

– Ах, сударь, – сказал Планше, – вы отлично знаете, что ваша лошадь – любимица всего дома; мои приказчики то и дело ее балуют и кормят сахаром, орехами и сухарями. А вы еще спрашиваете, получила ли она свою порцию овса. Спросите лучше, не лопнула ли она от обжорства.

– Ну хорошо, хорошо, Планше. Поговорим обо мне. Готов ли ужин?

– Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни.

– Славный ты малый, Планше! Давай поужинаем, а там – спать.

За ужином д’Артаньян заметил, что Планше усиленно трет себе лоб, точно набираясь решимости, чтобы высказать какую-то мысль, крепко засевшую в мозгу. Бросив ласковый взгляд на доброго товарища былых странствий, д’Артаньян чокнулся с ним и спросил:

– Друг Планше, ты что-то хочешь сказать мне и не решаешься? Выкладывай, в чем дело!

– Мне кажется, – отвечал Планше, – вы опять отправляетесь в какую-то экспедицию.

– Допустим.

– У вас опять какая-то новая идея?

– Возможно, мой друг.

– Придется опять рискнуть капиталом? Вкладываю пятьдесят тысяч ливров в ваше новое предприятие!

Сказав это, Планше радостно потер руки.

– Тут есть одна загвоздка, Планше, – возразил д’Артаньян.

– Какая же?

– А та, что замысел не мой и я не могу в него вложить ничего своего.

Эти слова исторгли из груди Планше глубокий вздох.

Отведав легкой наживы, Планше не захотел остановиться в своих желаниях, но при всей своей алчности он обладал добрым сердцем и искренне любил д’Артаньяна. Поэтому он не мог удержаться от бесконечных советов и напутствий. Ему очень хотелось овладеть хоть частицей тайны, окружавшей новое предприятие его бывшего господина. Но все пущенные им в ход уловки и хитрости не привели ни к чему: д’Артаньян оставался непроницаем.

Так прошел вечер. После ужина д’Артаньян занялся укладкой своих вещей, потом пошел в конюшню, потрепал по шее лошадь и осмотрел ее ноги и подковы; затем, пересчитав деньги, улегся в постель, задул лампу и через пять минут спал таким крепким сном, каким спят в двадцать лет, сном человека, не знающего ни забот, ни угрызений совести.

Наступило утро. С первыми лучами солнца д’Артаньян был уже на ногах. Взяв под мышку свой дорожный мешок, он тихо спустился с лестницы под звуки громкого храпа, несшегося из всех углов дома. Оседлав лошадь и закрыв ворота конюшни и двери лавки, он рысцой пустился в далекий путь – в Бретань.

Прежде всего он направился к дому Фуке и бросил в почтовый ящик у подъезда злополучный ордер, вырванный им накануне из цепких пальцев интенданта. В конверте, адресованном на имя Фуке, никто не мог заподозрить этого ордера, даже проницательный Планше. Д’Артаньян вернул этот документ Фуке, не скомпрометировав себя и раз навсегда избавившись от всяких упреков.

Сделав это, он сказал самому себе:

«Ну, а теперь будем полной грудью вдыхать утренний воздух: он несет с собой здоровье и беззаботность. И постараемся быть похитрее в расчетах. Пора вырабатывать план кампании. Но прежде следует представить себе неприятельских полководцев, с которыми нам придется иметь дело.

Из них на первом месте стоит Фуке. Что же такое господин Фуке? Это красивый мужчина, которого очень любят женщины, прославляют все поэты, большой умница, которого ненавидят глупцы.

Я не женщина, не поэт и не глупец, поэтому не питаю ни любви, ни ненависти к суперинтенданту и, следовательно, нахожусь в таком же точно положении, в каком был маршал Тюренн перед битвой с испанцами. Он не питал к ним ненависти, однако же задал им славную трепку.