Соратники Иегу, стр. 123
Соседи с беспокойством переглядывались. Сердце Амели сжалось от дурного предчувствия; она поднесла руку к груди, леденящий холод пронзил все ее существо.
Жандармы встали и повели подсудимых обратно в их камеры.
Арестованные прошли по коридору один за другим мимо Амели.
Руки влюбленных снова встретились: рука Амели была холодна, как у покойницы.
— Что бы ни случилось, спасибо тебе, — шепнул Шарль. Амели хотела ответить, но слова замерли у нее на устах.
Тем временем председатель суда поднялся и прошел в совещательную комнату.
Там его ожидала дама под вуалью. Она только что вышла из кареты у подъезда судебной палаты, и ее сразу же провели сюда, не дав ей ни с кем перемолвиться ни словом.
— Сударыня! — сказал судья. — Приношу вам глубокие извинения за то, что, пользуясь предоставленной мне властью, я столь неучтиво вызвал вас из Парижа и велел срочно доставить сюда. Но дело идет о жизни человека, а перед этим отступает все остальное.
— Вам незачем извиняться, сударь, — ответила дама под вуалью, — мне известны полномочия суда, и вот я здесь к вашим услугам.
— Сударыня, — продолжал председатель, — я и другие члены суда уважаем деликатные чувства, которые побудили вас не опознать на очной ставке человека, оказавшего вам помощь. В то время подсудимые отрицали свою причастность к ограблению дилижансов, но теперь они признались во всем. Нам необходимо только выяснить, кто именно из них был так внимателен и заботлив к вам, чтобы мы могли обратиться к первому консулу с просьбой о его помиловании.
— Как? — воскликнула дама. — Они признались?
— Да, сударыня, но они упорно умалчивают, кто из них пришел вам на помощь: вероятно, опасаются, что вам придется опровергнуть собственные показания, или не желают, чтобы один из них добился помилования такой ценой.
— А что вы хотите от меня, сударь?
— Чтобы вы спасли вашего спасителя.
— Еще бы, с радостью! — воскликнула дама. — А что я должна делать?
— Ответить на вопрос, который я вам задам.
— Я готова, сударь.
— Подождите здесь, вас вызовут через несколько минут. Председатель суда вышел.
Жандармы, стоявшие на страже у каждой двери, не допускали никого к даме под вуалью.
Председатель занял свое место на возвышении.
— Господа! — объявил он. — Заседание возобновляется. В зале поднялся гул голосов. Приставы призвали публику к порядку.
Воцарилась тишина.
— Введите свидетеля, — приказал судья.
Пристав отворил двери совещательной комнаты; в зал вошла дама под вуалью.
Все взоры устремились на нее. Кто эта женщина? Чего от нее хотят? С какой целью ее вызвали в суд?
Амели впилась в нее глазами.
— О Боже! — прошептала она. — Надеюсь, что я ошибаюсь.
— Сударыня! — громко проговорил председатель суда. — Сейчас в зал приведут подсудимых. Укажите присяжным на того из них, кто при нападении на дилижанс из Женевы так трогательно заботился о вас.
Трепет пробежал по залу. Все поняли, что обвиняемым готовят какую-то зловещую западню, куда они неминуемо попадут.
Несколько человек хотели было предостеречь свидетельницу: «Не отвечайте!» — но пристав по знаку судьи повелительно крикнул:
— Тише! Молчать!
Смертельный ужас сжал сердце Амели, ледяной пот выступил у нее на лбу, ноги задрожали, колени подкосились.
— Введите подсудимых! — возгласил судья, грозным взглядом призывая публику к молчанию. — А вы, сударыня, подойдите сюда и снимите вуаль.
Дама под вуалью исполнила приказание.
— Матушка! — простонала Амели так тихо, что ее расслышали только ближайшие соседи.
— Госпожа де Монтревель! — зашумели в толпе.
В эту минуту в дверях появился жандарм, за ним второй. Позади шли заключенные, но в другом порядке: Морган занял третье место после Монбара и Адлера и перед д'Асса, замыкавшим шествие, — для того, чтобы держаться подальше от жандармов и незаметно пожать руку Амели.
Таким образом, первым прошел Монбар.
Госпожа де Монтревель отрицательно покачала головой.
За ним появился Адлер.
Свидетельница сделала тот же отрицательный жест.
В этот миг Морган поравнялся с Амели.
— Мы погибли! — прошептала она.
Шарль взглянул на нее с недоумением, девушка судорожно сжала ему руку. Морган вошел в зал.
— Вот он! — объявила г-жа де Монтревель, указывая на Моргана, или, если угодно, на барона Шарля де Сент-Эрмина, ставшим одним и тем же лицом с той минуты, как свидетельница опознала его.
По всей аудитории пронесся протяжный вздох. Монбар расхохотался.
— О! Клянусь честью, дружище, — воскликнул он, обращаясь к Моргану, — теперь ты будешь знать, как любезничать с дамами в обмороке!
Затем он повернулся к г-же де Монтревель.
— Сударыня, — сказал он, — этими двумя словами вы снесли с плеч четыре головы.
Наступило мертвое молчание, потом раздался чей-то жалобный стон.
— Пристав! — возмутился председатель суда. — Вы предупредили публику, что выражать одобрение или порицание строго запрещено?
Судебный пристав бросился выяснять, кто посмел проявить подобное неуважение к правосудию.
То была женщина в одежде бресанки, которую только что унесли в обмороке к смотрителю тюрьмы.
После этого опознания подсудимые уже ничего не пытались отрицать. Но подобно тому как Морган при аресте присоединился к ним, так теперь они присоединились к нему.
Четыре головы должны были уцелеть или скатиться с плеч все вместе.
В тот же вечер, в десять часов, присяжные признали подсудимых виновными, и суд вынес им смертный приговор.
Три дня спустя, после долгих уговоров, адвокаты убедили осужденных подать кассационную жалобу.
Но подать просьбу о помиловании они так и не согласились.
LIII. АМЕЛИ СДЕРЖАЛА СЛОВО
Обвинительный приговор, вынесенный судом присяжных Бурка, произвел удручающее впечатление не только в зале заседаний, но и во всем городе.
Четверо осужденных проявили такую истинно рыцарскую, братскую сплоченность, такое благородство манер, такую преданность своим идеям, что даже их врагов восхищало поразительное самоотвержение, побудившее этих знатных дворян с громкими именами стать разбойниками с большой дороги.
Госпожа де Монтревель, в отчаянии от своего выступления на процессе и от роли, которую она невольно сыграла в этой драме со смертельным исходом, видела один лишь способ исправить беду: немедленно возвратиться в Париж, броситься к ногам первого консула и умолять о помиловании четырех осужденных.
Она даже не успела посетить замок Черных Ключей, чтобы обнять Амели; ей было известно, что Бонапарт должен уехать в первых числах месяца, а наступало уже 6 мая.
Когда она покидала Париж, все приготовления к отъезду были закончены. Госпожа де Монтревель послала записку дочери, объяснив ей, по какому роковому наущению она, пытаясь спасти одного из подсудимых, содействовала тому, что приговорили к смерти всех четверых.
После этого, мучаясь раскаянием, что не сдержала слова, данного Амели и, главное, себе самой, она велела перепрячь лошадей, села в карету и поспешила в Париж.
Она приехала туда утром 8 мая.
Бонапарт отбыл 6-го вечером.
Перед отъездом он заявил, что отправляется в Дижон, оттуда, может быть, в Женеву, во всяком случае, пробудет в отсутствии не дольше трех недель.
Ответ на кассационную жалобу осужденных, скорее всего отрицательный, последует не раньше, чем через пять-шесть недель.
Значит, время еще оставалось.
Но всякая надежда рухнула, когда стало известно, что смотр войскам в Дижоне оказался лишь предлогом, что в Женеве Бонапарт пробыл недолго и вместо Швейцарии неожиданно направился в Италию.
Госпожа де Монтревель не хотела обращаться к сыну, помня, какую клятву он дал, когда чуть не убили лорда Тенли, и какое участие принял в аресте Соратников Иегу, поэтому она обратилась к Жозефине, которая обещала написать Бонапарту и сделала это в тот же вечер.