Соратники Иегу, стр. 120

— Стало быть, теперь ты спокоен и доволен, — засмеялся Бонапарт. — Тебе уже не грозит опасность породниться со мной.

— Что вы, генерал! — смутился Ролан.

— Я вижу, ты не честолюбив.

— Генерал, позвольте мне любить вас за все то, что вы для меня сделали, а не за то, что собираетесь сделать.

— А что, если я в своих личных интересах хочу привязать тебя не только узами дружбы, но и узами родства? Что, если я скажу: в моих планах на будущее я не слишком-то рассчитываю на своих братьев, зато ни минуты не сомневаюсь в тебе?

— В отношении моей преданности вы будете правы.

— Во всех отношениях! Чего, по-твоему, я могу ожидать от Леклерка? Это посредственность. От Баччиоки? Он не француз. От Мюрата? У него львиное сердце, но шальная голова. И все же мне придется со временем дать им титулы принцев, раз они женаты на моих сестрах. А что я дам тебе?

— Вы сделаете меня маршалом Франции.

— Дальше?

— Что дальше? По-моему, это и так великолепно!

— Тогда ты станешь одним из двенадцати, вместо того чтобы стать единственным.

— Считайте меня просто верным другом, позвольте всегда говорить вам правду в глаза, и я ручаюсь, что вы выделите меня из толпы.

— Для тебя этого, может быть, достаточно, для меня мало, — возразил Бонапарт.

Ролан молчал.

— У меня нет больше сестер, это верно, — продолжал первый консул, — но я придумал для тебя нечто лучшее, чем стать моим братом.

Ролан по-прежнему хранил молчание.

— Есть на свете, Ролан, прелестная девушка, которую я люблю как родную дочь. Недавно ей исполнилось семнадцать лет. Тебе двадцать шесть, ты уже бригадный генерал, еще до конца кампании ты станешь дивизионным генералом. Так вот, Ролан, по окончании похода мы возвратимся в Париж, и ты женишься на…

— Постойте, генерал, — перебил его Ролан, — вот идет Бурьенн, он ищет вас.

В самом деле, секретарь первого консула уже подходил к собеседникам.

— Это ты, Бурьенн? — не без досады произнес Бонапарт.

— Да, генерал… Курьер из Франции.

— Ну?

— Письмо от госпожи Бонапарт.

— Хорошо, давайте сюда! — сказал первый консул, поспешно вставая.

Он чуть не вырвал письмо из рук Бурьенна.

— А для меня ничего нет? — спросил Ролан.

— Ничего.

— Странно! — удивился молодой человек.

Взошла луна, и при ярком свете ее — в Италии она особенно прекрасна — Бонапарт без труда разбирал письмо.

При чтении первых двух страниц лицо его было ясно и безмятежно. Бонапарт обожал свою жену; письма, опубликованные впоследствии королевой Гортензией, служат тому неоспоримым доказательством. Чувства, волновавшие Бонапарта, Ролан пытался угадать по выражению его лица.

Но когда Бонапарт подошел к концу письма, чело его омрачилось, брови нахмурились, и он украдкой бросил взгляд на Ролана.

— О! — заметил молодой человек. — Очевидно, речь идет обо мне. Бонапарт продолжал читать и ничего не отвечал.

Окончив чтение, он сложил письмо и спрятал в боковой карман сюртука, затем повернулся к Бурьенну.

— Хорошо, — сказал он, — мы скоро вернемся. Вероятно, я отправлю курьера. Подожди меня и очини перья.

Отвесив поклон, секретарь повернул обратно по дороге в Кивассо.

Тут Бонапарт подошел к Ролану и положил ему руку на плечо.

— Мне положительно не везет, когда я собираюсь кого-нибудь женить, — усмехнулся он.

— А что случилось? — спросил Ролан.

— Свадьба твоей сестры расстроилась.

— Она отказала?

— Нет, не она.

— Как не она? Неужели лорд Тенли?!

— Да.

— Возможно ли? Он отверг мою сестру, после того как просил ее руки у меня, у моей матери, у вас, у нее самой?!

— Постой, не приходи в ярость! Попытайся разобраться, не кроется ли здесь какая-то тайна.

— Не вижу никакой тайны, это просто оскорбление.

— О! Узнаю твой буйный нрав. Теперь мне понятно, почему ни твоя мать, ни сестра не решились тебе написать. Но Жозефина нашла, что дело это важное и тебе следует о нем знать. Поэтому она сообщила мне эту новость и просила известить тебя, если я сочту уместным. Как видишь, я не колебался.

— Благодарю от всей души, генерал… А лорд Тенли объяснил причину отказа?

— Объяснил, но совершенно неубедительно.

— В чем же дело?

— Это не может быть истинной причиной.

— Почему?

— Стоит взглянуть на него и поговорить с ним пять минут, чтобы в этом убедиться.

— Но что же он сказал, в конце концов, почему взял назад данное им слово?

— Сказал, что твоя сестра не настолько богата, как он предполагал. Ролан разразился нервным смехом, свидетельствующим о крайнем раздражении.

— О! — вскричал он. — Ведь я первым делом предупредил его об этом.

— О чем?

— Что у моей сестры нет ни су. Разве мы, дети республиканских генералов, можем быть богаты?

— И что же он ответил?

— Что он достаточно богат и его денег хватит на двоих.

— Вот видишь, значит, причина отказа вовсе не в этом.

— Но согласитесь, что ваш адъютант не может стерпеть оскорбления, нанесенного его сестре, и не призвать обидчика к ответу!

— В подобных случаях, дорогой Ролан, человек, считающий себя оскорбленным, должен сам взвесить все за и против.

— Как вы полагаете, генерал, через сколько дней произойдет решающее сражение?

Бонапарт задумался.

— Недели через две или три, — ответил он.

— Генерал, прошу дать мне отпуск на две недели.

— С одним условием.

— С каким?

— По дороге ты заедешь в Бурк и узнаешь у сестры истинную причину разрыва.

— Я как раз намеревался это сделать.

— Тогда нельзя терять времени.

— Как видите, я не теряю ни минуты, — ответил молодой человек, собираясь уходить.

— Постой, постой! Ты возьмешься доставить в Париж мои депеши?

— Понимаю: я тот самый курьер, о котором вы только что говорили Бурьенну.

— Вот именно.

— Тогда пойдемте.

— Погоди. Те молодые люди, которых ты арестовал…

— Соратники Иегу?

— Да… Так вот, все они вроде бы происходят из знатных семейств, это скорее фанатики, нежели преступники. Кажется, твоя мать, выступая свидетельницей на процессе, стала жертвой хитрых козней судьи и считает себя виновницей их сурового приговора.

— Это возможно. Матушка, как вам известно, подверглась нападению разбойников и разглядела лицо их главаря.

— Теперь твоя мать через посредство Жозефины умоляет меня помиловать несчастных безумцев; это ее подлинные слова. Они подали кассационную жалобу. Ты приедешь в Париж раньше, чем кассация будет отклонена, и если сочтешь нужным, прикажешь от моего имени министру юстиции отсрочить приговор. Когда ты вернешься, мы решим окончательно, что можно сделать.

— Благодарю, генерал. Нет ли у вас других поручений?

— Нет. Только не забывай о нашем последнем разговоре.

— Насчет чего?

— Насчет твоей женитьбы.

LII. СУД

— Ну, я отвечу вам так же, как вы сами сказали только что: мы поговорим об этом по возвращении, если мне суждено вернуться.

— Черт возьми! — воскликнул Бонапарт. — За тебя я спокоен: ты убьешь и этого, как убил уже скольких других. Должен признаться, однако, что его смерть огорчит меня.

— Если вы так сожалеете о нем, генерал, пусть я буду убит.

— Не вздумай натворить глупостей, сумасброд! — оборвал его первый консул и тут же прибавил: — О тебе я буду жалеть гораздо больше.

— Честное слово, генерал, — отозвался Ролан с отрывистым смехом, — я не знаю человека, на которого было бы так трудно угодить!

И он быстро направился в Кивассо; на этот раз Бонапарт его не удерживал.

Полчаса спустя Ролан мчался в почтовой карете по дороге на Ивреа. Ему предстояло ехать до Аосты, там пересесть на мула, подняться на перевал Сен-Бернар, спуститься в Мартиньи, миновать Женеву, заехать в Бурк, а из Бурка поспешить в Париж.

Пока Ролан несется вскачь по дорогам, расскажем читателю, что произошло во Франции, и разъясним непонятные ему намеки в прощальном разговоре первого консула с его адъютантом.