Соратники Иегу, стр. 101

— Она самая.

— Черт подери! — воскликнул кучер. — Вам можно позавидовать, хозяин! Девчонка хоть куда. За здоровье Жозефины Лолье!

И он выпил пятый стакан бургундского.

— Ну, а теперь, — спросил Монбар, — ты, надеюсь, понимаешь, зачем я тебя позвал, милый мой?

— Нет. Но я на вас не в обиде.

— Очень мило с твоей стороны.

— О! Я малый простой.

— Так вот, я тебе скажу, зачем я тебя позвал.

— Я весь обратился в слух.

— Постой! Мне думается, ты еще лучше расслышишь с полным стаканом в руке.

— А вы, случайно, будете не врач, что лечит от глухоты? — ухмыльнулся Антуан.

— Нет, но мне не раз приходилось иметь дело с пьяницами, — ответил Монбар, вновь наливая Антуану.

— Если человек любит вино, — заметил кучер, — это еще не значит, что он пьяница.

— Я согласен с тобой, друг мой, — кивнул Монбар. — Пьяница — это тот, кто хмелеет от вина.

— Здорово сказано! — воскликнул Антуан, который, казалось, вовсе не хмелел. — Слушаю вас.

— Ты сказал, что не понимаешь, зачем я тебя позвал?

— Сказал.

— А ведь ты мог бы догадаться, что у меня была цель!

— У всякого человека имеется своя цель, у кого хорошая, а у кого и дурная, как говорит наш кюре, — наставительным тоном изрек Антуан.

— А у меня вот какая цель, приятель, — продолжал Монбар, — неузнанным пробраться ночью во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле.

— В Бельвиле… — повторил Антуан, не без труда улавливая смысл речи Монбара, — понимаю… И вы, значит, хотите неузнанным пробраться во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле, чтобы всласть повеселиться с красоткой Жозефиной? Ну и молодец!

— Вот именно, друг Антуан. Я хочу пробраться туда неузнанным, потому что папаша Лолье уже обо всем узнал и настрого запретил дочке меня принимать.

— Ишь ты!.. А чем я-то могу помочь?

— У тебя в голове туман, дружище, — хлебни-ка еще стаканчик, чтобы в мозгах прояснилось.

— И то правда, — согласился кучер. И он осушил шестой стакан.

— Ты спрашиваешь, Антуан, чем ты можешь мне помочь?

— Ну да, чем я-то могу помочь? Вот что я у вас спрашиваю.

— Ты все можешь, дружище.

— Я?

— Да, ты.

— Любопытно узнать. Говорите начистоту. И он протянул стакан Монбару.

— Ты везешь завтра шамберийскую почтовую карету?

— В некотором роде везу, в шесть часов.

— Так вот, допустим, что Антуан славный малый…

— Да он таков и есть,

— Тогда он вот что сделает…

— Посмотрим, что же он сделает.

— Сперва он опрокинет стаканчик…

— Это ничего не стоит… Хлоп и готово!

— Потом он возьмет эти десять луидоров…

Монбар разложил на столе в один ряд десять золотых монет.

— Ого! — воскликнул почтарь. — Желтенькие! Самые настоящие! Я-то думал, что эти чертяки все до одного удрали за границу!

— Как видишь, еще не все.

— А что должен сделать Антуан, чтобы они перебрались к нему в карман?

— Он должен мне одолжить свою самую лучшую форму кучера.

— Вам?

— И пускай он уступит мне завтра вечером свое место.

— Ага! Чтобы вам повидаться с красоткой Жозефиной и чтобы никто вас не узнал!

— Слушай! В восемь часов я приезжаю в Бельвиль, выхожу во двор, заявляю, что лошади здорово устали, даю им отдохнуть до десяти часов, а сам с восьми до десяти…

— И все шито-крыто, привет папаше Лолье!

— Ну что, Антуан, идет?

— Идет. Я молод и стою за молодых! Я холост и стою за холостых! А как стану старым папашей, буду стоять за папаш и начну шамкать: «Да здравствуют старые хрычи!»

— Так, значит, дружище Антуан, ты мне одолжишь самую лучшую куртку и самые лучшие штаны?

— У меня как раз есть ненадеванная пара.

— И уступишь мне свое место?

— С удовольствием.

— А я дам тебе сейчас пять луидоров в задаток.

— А остальные?

— Завтра, когда буду надевать сапоги… Только ты примешь одну предосторожность…

— Какую?

— Со всех сторон слышно о разбойниках, что грабят дилижансы. Смотри, чтобы у подседельного коня были в седле две кобуры.

— А зачем?

— Чтобы засунуть туда пистолеты.

— Будет вам! Неужели вы станете палить в этих славных молодцов?

— Как! Ты называешь славными молодцами бандитов, что обчищают дилижансы?

— Полно! Тот, кто грабит казенные деньги, еще не называется бандитом.

— Ты так думаешь?

— Не я один, а многие так думают. Что до меня, то будь я судьей, нипочем бы их не судил.

— А ты выпил бы за их здоровье?

— Ага! Если бы меня попотчевали добрым вином.

— Ловлю тебя на слове! — сказал Монбар, выливая в стакан Антуана остатки вина из второй бутылки.

— Вы знаете пословицу? — спросил Антуан.

— Какую?

— Не останавливай дурака, он сам упадет! За здоровье Соратников Иегу!

— Да будет так! — заключил Монбар.

— А пять луидоров? — поинтересовался почтарь, ставя на стол пустой стакан.

— Вот они.

— Спасибо. У вас будут кобуры на седле. Но, послушайте меня, не кладите туда пистолетов, а если уж положите, то, по примеру папаши Жерома, женевского кондуктора, не заряжайте их пулями.

Высказав это наставление, проникнутое духом филантропии, кучер распростился с Монбаром и стал спускаться по лестнице, распевая хмельным голосом:

Рано утром, поднявшись с постели,

Я в соседний лесок ухожу.

Там пастушка уснула под елью,

Я красотку тихонько бужу.

Вопрошаю: «Что с вами, малютка?

Или вас пастушок испугал?» —

«Испугал? Что за глупая шутка?

Замолчите, обманщик, нахал!» note 24

Монбар мысленно следовал за певцом до конца второго куплета, но вот голос Антуана замер вдалеке, и, к великому сожалению Монбара, ему так и не удалось дослушать романс.

XLII. ШАМБЕРИЙСКАЯ ПОЧТОВАЯ КАРЕТА

На другой день, в пять часов пополудни, во дворе почтовой гостиницы, Антуан, вероятно опасаясь опоздать, надевал заранее упряжь на трех лошадей, которые должны были везти шамберийскую карету.

Но вот во двор въехала галопом почтовая карета и, подкатив прямо к ступенькам черной лестницы, остановилась под окнами комнаты, которая притягивала взгляд Антуана.

Если бы кто-нибудь случайно посмотрел на окно этой комнаты, он увидел бы, что занавеска чуть приподнята, чтобы можно было наблюдать за выходящими из мальпоста.

Из него вышли трое мужчин и, видимо проголодавшись, поспешно направились в ярко освещенный общий зал.

Едва они скрылись в дверях, как по черной лестнице спустился франтоватый кучер в изящных туфлях, поверх которых он собирался надеть высокие сапоги.

Франт напялил сапожищи Антуана, сунул ему в руку пять луидоров, потом повернулся к нему спиной, и Антуан набросил кучеру на плечи широкий плащ, необходимый в это суровое время года.

Закутав своего заместителя, Антуан шмыгнул в конюшню и спрятался в самом темном углу.

А тот, кому он уступил свое место, сразу же начал действовать; высокий воротник плаща до половины закрывал его лицо, и это придавало ему смелости. Он шагнул к лошадям, на которых Антуан уже надел сбрую, и засунул два Двуствольных пистолета в седельные кобуры. Во дворе не было ни души — кучер из Турню отпряг и увел своих лошадей, — и Монбар, орудуя острым пробойником, который при случае мог бы сойти за кинжал, врезал по одной скобе в каждую дверцу мальпоста и на том же уровне по скобе в боковые стенки кузова.

Потом Монбар стал запрягать лошадей; он проделывал это очень быстро и ловко, и сразу было видно, что он с самого детства овладел всеми тонкостями этого искусства, столь развитого в наши дни тем почтенным классом общества, который мы зовем дворянами-riders note 25.

Покончив с этим, в ожидании пассажиров он стал успокаивать ретивых лошадей то окриками, то кнутом, а порой искусно сочетая кнут со словами.