Шевалье де Мезон-Руж, стр. 50

Этот выход был как будто для них приготовлен: они вошли во двор и в глубине его нашли маленькую потайную дверь, выходившую на улицу Сен-Жермен-л'Осеруа.

В это время со стороны моста Менял появился отряд жандармов; он быстро очистил набережную, хотя с улицы, пересекавшей ту, где находились двое друзей, еще какое-то время слышался шум ожесточенной борьбы.

За жандармами ехала повозка; в ней везли на гильотину бедную Элоизу.

— Галопом! — крикнул чей-то голос. — Галопом!

Повозка пустилась в галоп. Лорен успел заметить стоявшую в ней несчастную девушку, ее улыбку, ее гордый взгляд. Но он не смог обменяться с ней даже жестом. Она проехала, не увидев его в людском водовороте, откуда неслись крики:

— Смерть тебе, аристократка! Смерть!

И шум, понемногу затихая, понесся дальше, к садам Тюильри.

В это время маленькая дверь, откуда вышли Морис с Лореном, вновь отворилась и появились три или четыре мюскадена в разорванной и окровавленной одежде. Вероятно, это были те, кто уцелел из небольшого отряда.

Белокурый молодой человек вышел последним.

— Увы! — сказал он. — Значит, над этим делом тяготеет проклятие!

И, отбросив зазубренную окровавленную саблю, он устремился на улицу Прачек.

II. ШЕВАЛЬЕ ДЕ МЕЗОН-РУЖ

Морис поспешил вернуться в секцию, чтобы подать жалобу на Симона. Правда, Лорен, перед тем как расстаться с ним, предложил более быстрое средство: собрать несколько фермопилов, дождаться первого же выхода Симона из Тампля и убить его по всем правилам.

Но Морис категорически воспротивился этому плану.

— Ты пропащий человек, — сказал он Лорену, — если пойдешь по пути самосуда. Уничтожим Симона, но уничтожим по закону. Юристам это должно быть несложно.

И вот на следующее утро Морис отправился в секцию и предъявил жалобу.

Его удивило, что председатель секции прикинулся непонимающим и уклонился от ответа, сказав лишь, что не может быть судьей между двумя добрыми гражданами, воодушевленными любовью к родине.

— Хорошо! — сказал Морис. — Теперь я знаю, как заслужить репутацию доброго гражданина. Значит, по-вашему, если кто-то собирает людей, чтобы убить человека, который ему не нравится, то он воодушевлен любовью к родине? Ну что ж, мне придется присоединиться к мнению Лорена, невзирая на то что я имел глупость его оспаривать. С сегодняшнего дня я буду проявлять свой патриотизм так, как понимаете его вы, и начну с Симона.

— Гражданин Морис, — ответил председатель, — в этом деле Симон, может быть, меньше виноват, чем ты. Он раскрыл заговор, хотя это не входит в его обязанности, и там, где ничего не увидел ты, чей долг был раскрыть его. Кроме того — случайно или намеренно, этого мы не знаем, — ты потворствуешь врагам нации.

— Я? — спросил Морис. — Скажи на милость, это уже что-то новенькое. Кому же это я потворствую, гражданин председатель?

— Гражданину Мезон-Ружу.

— Я? — сказал ошеломленный Морис. — Вы говорите, что я потакаю шевалье де Мезон-Ружу? Я его не знаю, я его никогда…

— Видели, как ты с ним разговаривал.

— Я?

— И пожимал ему руку.

— Я?

— Да.

— Где? Когда?.. Гражданин председатель, — сказал Морис, убежденный в своей невиновности, — ты лжешь!

— Твое патриотическое рвение далековато тебя заносит, гражданин Морис, — ответил председатель, — и ты сейчас будешь жалеть об этих словах: я докажу, что говорил чистую правду. Вот три обвиняющих тебя донесения от разных людей.

— Полно, — возразил Морис, — вы думаете, я настолько глуп, чтобы поверить в вашего шевалье де Мезон-Ружа?

— А почему ты не веришь?

— Потому что это не заговорщик, а призрак, позволяющий вам всегда иметь наготове заговор, чтобы присоединить к нему ваших врагов.

— Почитай донесения.

— Не стану я их читать, — сказал Морис. — Я заявляю, что никогда не видел шевалье де Мезон-Ружа и никогда с ним не разговаривал. Пусть тот, кто не верит моему честному слову, скажет мне об этом; я знаю, что ему ответить.

Председатель пожал плечами. Морис, не любивший оставаться в долгу, сделал то же самое.

Остальная часть заседания прошла в мрачной и настороженной атмосфере. После заседания председатель — честный патриот, возведенный на главное место в округе голосами своих сограждан, — подошел к Морису:

— Пойдем, мне нужно с тобой поговорить.

И Морис направился за председателем; тот провел его в маленький кабинет, примыкающий к залу заседаний.

Когда они вошли, председатель посмотрел молодому человеку в лицо, затем положил ему руку на плечо.

— Морис, — сказал он, — я знал и уважал твоего отца; значит, уважаю и люблю тебя. Морис, послушай, ты подвергаешься большой опасности, позволяя себе опускаться до безверия, а это — первый признак упадка истинно революционного духа. Морис, друг мой, когда теряют убежденность, теряют и верность. Ты не веришь, что у нации есть враги; из этого следует, что ты проходишь мимо, не замечая их, а значит, даже не подозревая об этом, становишься инструментом их заговора.

— Какого черта! Гражданин, — возмутился Морис, — я знаю себя, я храбрый человек и ревностный патриот, но мое рвение не делает меня фанатичным. Вот уже двадцать мнимых заговоров Республика подписывает одним и тем же именем. Хотелось бы, наконец, увидеть того, кто отвечает за их выпуск в свет.

— Ты не веришь, что есть заговорщики, Морис? — спросил председатель. — Ну хорошо, а скажи мне тогда, ты веришь, что была красная гвоздика, из-за которой вчера гильотинировали девицу Тизон? Морис вздрогнул.

— Ты веришь, что был подземный ход, прорытый в саду Тампля и соединивший подвал гражданки Плюмо с неким домом на Канатной улице?

— Нет, — ответил Морис.

— Тогда поступи как апостол Фома: сходи и убедись.

— Но я больше не состою в охране Тампля, меня туда не пропустят.

— Теперь в Тампль может войти каждый.

— Как так?

— Почитай этот рапорт. Поскольку ты такой неверующий, я стану говорить с тобой только на языке официальных бумаг.

— Как? — воскликнул Морис, читая рапорт. — Неужели дошло до этого?

— Продолжай.

— Королеву переводят в Консьержери?

— И что же? — ответил председатель.

— А-а… — недоверчиво протянул Морис.

— И ты считаешь, что это из-за сновидений, из-за того, что ты называешь игрой воображения, из-за ерунды Комитет общественного спасения пошел на такую суровую меру?

— Эта мера принята, но она не будет выполнена, как и множество других мер, принятых на моих глазах, — только и всего.

— Что ж, тогда читай до конца, — сказал председатель. И он протянул Морису последний документ.

— Расписка Ришара, тюремщика из Консьержери! — воскликнул Морис.

— Уже два часа, как вдова Капет заключена под стражу. На этот раз Морис задумался.

— Ты знаешь, Коммуна действует по глубоким соображениям, — продолжал председатель. — Она проложила себе широкую и прямую борозду; ее меры далеки от ребячества; она выполняет принцип Кромвеля: «Королей надо бить только по голове». Познакомься с секретной запиской министра полиции.

Морис прочитал:

«Поскольку мы располагаем достоверными данными о том, что бывший шевалье де Мезон-Руж находится в Париже, что его видели в разных частях города, что следы его пребывания имеются в нескольких успешно раскрытых заговорах, — призываю всех руководителей секций удвоить бдительность».

— Ну как? — спросил председатель.

— Что ж, придется поверить тебе, гражданин председатель! — воскликнул Морис.

И он продолжал чтение:

«Приметы шевалье де Мезон-Ружа: рост пять футов три дюйма, волосы белокурые, глаза голубые, нос прямой, борода каштановая, подбородок округлый, голос мягкий, руки женственные. Возраст двадцать пять-двадцать шесть лет».

Когда Морис читал это описание, в его мозгу промелькнуло странное видение. Он подумал о молодом человеке, командовавшем отрядом мюскаденов, — о человеке, который накануне спас его с Лореном и столь решительно наносил удары марсельцам своей саперной саблей.