Сан-Феличе. Книга вторая, стр. 47

И он протянул лоцману кошелек.

— Благодарю, государь, — отвечал тот, отступив на шаг назад. — Но ваше величество слышали, что я ответил капитану Генри. Мне платит мое правительство.

— Да, и ты добавил даже, что принимаешь деньги только с изображением короля Фердинанда и короля Карла. Бери же!

— Государь, а вы уверены, что деньги, которые вы мне даете, не носят изображения короля Георга?

— Ты смелый плут, если решаешься дать урок твоему королю. Во всяком случае, знай, что если я получаю деньги от Англии, то за очень высокий процент. Кошелек возьми для своих людей, а тебе — вот эти часы. Если когда-нибудь я снова буду королем и тебе понадобится что-нибудь попросить у меня, то приходи ко мне, покажи эти часы — и твоя просьба будет уважена.

— Завтра, государь, — ответил лоцман, принимая часы и бросая кошелек матросам, — я буду во дворце и надеюсь, что ваше величество не откажет мне в милости, которую я буду иметь честь попросить у вас.

— Что ж! — пробормотал король. — Этот напрасно время не теряет!

И, вскочив в ближайшую из карет, он крикнул:

— Во дворец! Карета помчалась.

CIII. О КАКОЙ МИЛОСТИ ПРОСИЛ ЛОЦМАН

Предупрежденный адмиралом Караччоло о прибытии короля, комендант дворца официально оповестил об этом власти Палермо.

Начиная с трех часов пополудни синдик, члены муниципалитета, магистраты и высшее духовенство Палермо уже ожидали короля перед дворцом посреди большого двора. Король, которому хотелось есть, а также спать, понял, что ему предстоит выслушать три речи, и содрогнулся весь — с головы до ног.

— Господа, — сказал он, первым взяв слово, — каковы бы ни были ваши ораторские таланты, я сомневаюсь, чтобы вам удалось сказать мне что-либо приятное. Я хотел драться с французами — и был разбит. Я пожелал защищать Неаполь — и был вынужден его покинуть. Я погрузился на корабль — и меня застигла буря. Сказать мне, что мое присутствие радует вас, означало бы, что вы довольны постигшими меня несчастьями, да и, сверх того, вы задержали бы мой ужин и сон, а в данную минуту это было бы мне еще более неприятно, чем то, что меня разбили французы, что я был вынужден бежать из Неаполя и что в течение трех дней меня терзала морская болезнь и подстерегала угроза угодить на обед рыбам, ибо сейчас я умираю от голода и желания спать. А посему, господин синдик и господа члены муниципального совета, будем считать, что речи ваши уже произнесены. Я жертвую десять тысяч дукатов на бедных. Вы можете прислать за ними завтра.

Затем, увидев епископа в окружении духовенства, король сказал:

— Монсиньор, завтра вы отслужите «Те Deum» за мое чудесное спасение от кораблекрушения. И тогда я торжественно повторю свой обет святому Франциску Паоланскому построить ему церковь, подобную собору святого Петра в Риме, а вы назначите туда наиболее достойных членов вашего клира. И сколь ни ограниченны наши средства, мы постараемся вознаградить их сообразно заслугам.

Потом, обернувшись в сторону магистратов и узнав их главу, президента Кардилло, он воскликнул:

— А-а! Это вы, метр Кардилло?

— Я, государь, — ответил президент, склонившись чуть ли не до земли.

— Вы все так же дурно играете в карты?

— Все так же, государь.

— И по-прежнему увлекаетесь охотой?

— Больше чем когда-либо.

— Отлично! Я приглашаю вас принять участие в моей карточной игре, при условии, что вы пригласите меня участвовать в вашей охоте.

— Вы оказываете мне двойную честь, ваше величество.

— А теперь, господа, — продолжал король, обращаясь ко всем остальным, — если вы, так же как я, устали и проголодались, то я дам вам добрый совет: поступайте как я: поужинайте, а после ложитесь спать.

Это обращение означало для всех собравшихся, что их милостиво отпустили по всей форме; отвесив поклоны королю, тройная депутация удалилась.

Фердинанд поднялся по большой парадной лестнице в сопровождении четырех слуг, освещавших ему дорогу; за ним следовал Юпитер, единственный сотрапезник, которого он решил при себе удержать.

Стол был сервирован на тридцать персон.

Король сел на одном конце стола, Юпитера велел посадить на другом, оставив себе двух слуг, а двоих отправил к своему псу, распорядившись подавать ему все блюда, которые он ел сам.

Никогда еще Юпитеру не доводилось бывать на подобном пиршестве.

После ужина Фердинанд повел его в свою спальню, велел принести и положить к ногам своей постели самый мягкий коврик и, перед тем как лечь, погладил прекрасную, умную голову верного животного.

— Надеюсь, ты не будешь говорить, как сказал какой-то поэт, что круты ступени чужбины и горек хлеб изгнания.

После чего король улегся спать и увидел во сне чудесный улов рыбы в заливе Кастелламмаре и то, как он убивает сотнями диких кабанов в лесу Фикудза.

По распорядку, установленному в Неаполе, если король не звонил в восемь утра, полагалось войти в его спальню и разбудить его. Но, так как в Палермо подобного распоряжения не было дано, король проснулся и позвонил только в десять часов.

Этим же утром королева, принц Леопольдо, принцессы, министры и придворные высадились на берег и стали занимать свои новые покои — одни разместились во дворце, другие в городе. Тело же маленького принца было перенесено в часовню короля Рожера.

Фердинанд, пробудившись, с минуту оставался озабоченным, затем встал. То ли печальное обстоятельство, казалось совсем забытое, теперь, когда он был вне опасности, все же отягчило скорбью его отцовское сердце, то ли королю пришло на ум, что святой Франциск Паоланский поскупился на покровительство, которое он ему обещал, и пожалуй, выстроить ему по обету церковь значило бы оплатить слишком дорогой ценой эти милости, столь скудно простершиеся на его семью.

Король распорядился, чтобы тело маленького принца весь день оставалось в часовне, а на следующий день было погребено без всякой пышности.

О его смерти другим европейским дворам и двору Обеих Сицилии, ставшему двором одной Сицилии, должен был напоминать только фиолетовый траур в течение двух недель.

После того как было сделано это распоряжение, королю доложили, что адмирал Караччоло, накануне, как мы узнали из рассказа лоцмана, сыгравший роль квартирьера для короля и королевской семьи, просит о чести быть принятым его величеством и ожидает в передней.

Король был привязан к Караччоло всей силой антипатии, какую у него начинал вызывать Нельсон, поэтому он поспешил распорядиться, чтобы Караччоло провели в библиотечную комнату подле его спальни; в своем нетерпении увидеть адмирала он вошел туда еще полуодетый и, придав своему лицу, насколько сумел, радостное выражение, воскликнул:

— Мой дорогой адмирал, я очень рад тебя видеть! Я хочу первым делом поблагодарить тебя за то, что, прибыв прежде меня, ты тотчас обо мне позаботился.

Адмирал поклонился, но его лицо оставалось серьезным и не просветлело в ответ на ласку короля.

— Государь, — отвечал он, — это был мой долг как верного и преданного слуги вашего величества.

— Потом мне хотелось похвалить тебя за то, как хорошо ты управлял фрегатом во время бури. Знаешь ли, из-за тебя Нельсон чуть не лопнул от бешенства. Я бы здорово посмеялся над ним, уверяю тебя, если бы не натерпелся тогда страху.

— Адмирал Нельсон с таким тяжелым и поврежденным в бою судном, как «Авангард», не мог сделать того, что мог сделать я с моим фрегатом, быстрым кораблем современной конструкции, не попадавшим никогда в переделки. Адмирал Нельсон сделал то, что мог, — возразил Караччоло.

— Это как раз то, что сказал ему я, пожалуй, в другом смысле, но именно в этих словах. И еще прибавил: я весьма сожалею, что не сдержал своего слова и поехал с ним, а не с тобою.

— Я знаю это, государь, и глубоко этим тронут.

— Ты это знаешь? Кто же сказал тебе? А, понимаю, лоцман!

На эти слова Караччоло ничего не ответил, но через минуту сказал:

— Государь, я пришел просить королевской милости.