Сан-Феличе. Книга вторая, стр. 199

— Не имеет значения, у меня есть! — отвечал Сальвато. В продолжение этого краткого диалога шаги приблизились, и Сальвато, чьи глаза, не в пример глазам Луизы, оставались открытыми, увидел, что из-за поворота стены выходит патрульный отряд из девяти человек, а впереди солдат с фонарем. Но Сальвато не испугался было так темно, что он оставался невидимым на своей высоте — разве что сверкнула бы молния, — к тому же, как он и говорил Луизе, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы переждать, пока пройдет патруль

Патруль действительно прошел под ногами беглецов, но, к великому изумлению Сальвато, жадно следившего за ними взглядом, солдаты остановились у подножия башни, перекинулись несколькими словами с часовым, которого молодой человек прежде не заметил, сменили его другим часовым, затем углубились под свод ниши и остались там, судя по отблеску их фонаря.

Как ни закалена была душа Сальвато, он содрогнулся. Он все понял. Прошение принца Калабрийского и принцессы Марии Клементины усугубило ненависть короля к синьоре Сан Феличе, был отдан приказ усилить ее охрану, и вот у подножия башни поставили часового.

Луиза, прижимавшаяся к груди Сальвато, почувствовала, как бурно забилось его сердце.

— Что случилось? — спросила она, расширив глаза от страха.

— Ничего, Бог нам поможет!

Беглецы действительно нуждались в Божьей помощи под ногами у них прохаживался часовой, а силы Сальвато были на исходе их хватило бы, чтобы спуститься, но недоставало, чтобы вновь подняться в камеру.

К тому же спуститься — значило, может быть, умереть, подняться — значило умереть наверняка.

Сальвато не колебался. Дождавшись удобной минуты, когда часовой, пройдя под башней, оказался спиной к нему, он спрыгнул вниз. Но едва он коснулся земли, как часовой повернул обратно.

Заметив в десяти шагах от себя что-то шевелящееся во мраке, он крикнул:

— Кто идет?

Сальвато не отвечал; схватив на руки Луизу, полумертвую от страха, он бросился к морю, где, как он знал, его наверняка ждала лодка.

— Кто идет? — повторил часовой, беря ружье наизготовку.

Сальвато молча бежал. Он уже различал лодку, видел друзей, слышал, как отец кричит ему «Держись!», а матросам «Причаливай!»

— Кто идет? — в третий раз крикнул часовой, прицеливаясь из ружья. Вопрос опять остался без ответа, и при свете блеснувшей молнии солдат выстрелил.

Луиза почувствовала, как Сальвато пошатнулся, припав на одно колено и закричал, скорее от ярости, чем от боли.

Потом, в то время как стрелявший солдат вопил: «Тревога!», Сальвато попытался вскрикнуть угасающим голосом:

— Спасите ее!..

В полуобмороке, обезумевшая от горя, не в силах освободить свои связанные руки, обхватившие шею Сальвато, Луиза увидела, словно в дурном сне, как два отряда людей, . скорее походящих на разъяренных демонов, ринулись друг на друга, сражаясь врукопашную, с рычанием и предсмертными хрипами, рассыпая удары во все стороны, топча ногами упавших.

Через пять минут человеческий клубок разорвался надвое: полумертвая Луиза осталась в руках у солдат, и они потащили ее к крепости, а матросы унесли в лодку мертвого Сальвато, которому пуля часового насквозь пробила сердце, и его отца, потерявшего сознание от удара прикладом по голове.

Как только Луизу водворили обратно в тюрьму, она почувствовала преждевременные родовые схватки, вызванные ужасными волнениями этого дня, и к пяти часам утра разрешилась мертвым ребенком.

Провидение проявило милосердие или, вернее, словно бы почувствовало раскаяние и избавило страдалицу от последнего горя: от необходимости разлучиться со своим ребенком!

CXCI. КОРОЛЕВСКОЕ ПОВЕЛЕНИЕ

Неделю спустя вице-король Неаполя, князь де Кассеро Стателла, находясь в театре Фьорентини вместе с нашим старым знакомым маркизом Маласпина, увидел, как отворилась дверь его ложи, и в дверном проеме разглядел стоящего в коридоре дворцового служителя в сопровождении морского офицера.

В руках у офицера был конверт с большой красной печатью.

— Его сиятельству вице-королю! — объявил служитель. Моряк с поклоном протянул князю депешу.

— От кого? — осведомился князь.

— От его величества короля Обеих Сицилии, — отвечал офицер. — Депеша весьма важная, потому смею просить ваше сиятельство расписаться в получении.

— Значит, вы прибыли из Палермо? — спросил князь.

— Я отплыл оттуда позавчера на «Сирене», монсиньор.

— В добром ли здравии их величества?

— В превосходном, князь.

— Выдайте расписку от моего имени, Маласпина. Маркиз вынул из кармана бумажник и начал писать расписку.

— Не соблаговолит ли ваше превосходительство указать место и час получения депеши?

— Вот как? — спросил Маласпина. — Стало быть, это очень важная депеша?

— Чрезвычайно важная, ваше превосходительство. Маркиз выдал требуемую расписку, вернулся в ложу, и дверь закрылась за ним.

Князь как раз кончал читать депешу. Он протянул бумагу маркизу со словами:

— Держите, Маласпина, это по вашей части. Маркиз Маласпина взял депешу и прочитал следующий краткий и ужасный приказ:

«Препровождаю к вам Сан Феличе. Через двенадцать часов после прибытия в Неаполь она должна быть казнена.

Она исповедовалась, следовательно, находится в состоянии Божьей благодати.

Фердинанд Б.»

Маласпина изумленно уставился на князя де Кассеро Стателла.

— Как это понять?

— А как хотите, любезный, поразмыслите, это ваше дело.

И князь снова погрузился в звуки «Matrimonimo segreto» 80, шедевра бедняги Чимарозы, который только что умер в Венеции от страха, что его повесят в Неаполе.

Маласпина онемел. Он никогда не предполагал, что в число его обязанностей секретаря вице-короля входит устройство смертных казней.

Однако, как уже говорилось, маркиз был хоть и насмешливым, но послушным царедворцем, так что стоило князю обернуться к нему со словами: «Вы слышали?» — как он поклонился и вышел молча, но готовый повиноваться.

Он спустился по лестнице, у дверей театра сел в карету и велел везти себя в Викариа.

Еще и часа не прошло с тех пор, как туда прибыла Сан Феличе, разбитая горем, раздавленная страданиями, полуживая. Ее препроводили в камеру, примыкавшую к часовне, ту самую, где пережили свои предсмертные мгновения Чирилло, Карафа, Пиментель, Мантонне и Микеле.

Депеша сопровождалась единственной инструкцией:

«Его превосходительству князю де Кассеро Стателла поручается осуществить казнь этой женщины; за эту казнь он отвечает своей головой».

Маркиз Маласпина понял, что ему, действительно, следует поразмыслить, как выразился вице-король.

Он мог колебаться, прежде чем принять решение, но, приняв, неуклонно выполнял его.

Сев в карету, он крикнул кучеру:

— На улицу Вздохов-из-Бездны!

Читатель помнит, что на этой улице жил маэстро Дона-то, неаполитанский палач.

Остановившись у его двери, маркиз Маласпина почувствовал некоторое отвращение, помешавшее ему войти в это проклятое жилище.

— Позови маэстро Донато, — приказал он кучеру, — пусть выйдет ко мне на разговор.

Кучер соскочил с козел, отворил дверь и крикнул:

— Эй, маэстро Донато, выйдите-ка сюда! В ответ послышался женский голос:

— Отца нет в Неаполе.

— Как так твоего отца нет в Неаполе?! Он, что же, уволился, твой отец?

— Нет, ваше превосходительство, — ответил, приближаясь, тот же голос. — Он в Салерно по служебным делам.

— По служебным? Что это значит? — удивился маркиз Маласпина. — Объясните, красотка.

И правда, в дверях показалась молодая женщина, а за нею мужчина, по виду ее любовник или муж.

— Ах, ваше превосходительство, все очень просто, — отвечала молодая женщина, не кто иная, как Марина. — Вчера умер его собрат по ремеслу из Салерно, вот отцу и придется совершить там четыре казни, две завтра, две послезавтра. Он уехал сегодня в полдень, а вернется послезавтра к вечеру.