Сан-Феличе. Книга вторая, стр. 191

— Ну как, государь, стоило прерывать нашу партию и заставлять нас томиться целых четверть часа? — спросил он.

— Да нет, так, по крайней мере, говорит адмирал Нельсон! — отвечал король. — Бонапарт покинул Египет и незаметно проскользнул мимо флота Сиднея Смита. Четыре дня тому назад он был на широте мыса Бон. Он ускользнет от эскадры милорда Кейта так же, как миновал стерегущие его корабли сэра Сиднея Смита, и через три недели будет в Париже. Вам бить карту, президент, в ожидании того дня, когда Бонапарт побьет австрийцев.

И в восторге от своего каламбура, король снова взялся за игру, будто и в самом деле не стоило прерывать ее ради того, что он сейчас услышал.

CLXXXV. МУЖ И ЖЕНА

Читатель помнит, откуда принц Калабрийский раздобыл сведения, которые передал матери: «свой человек» случайно услышал, находясь в полицейском управлении, несколько слов, сказанных капитаном Скиннером начальнику Салюте.

Намеренно или случайно обронил капитан эти слова? Только он сам мог бы это объяснить.

«Свой человек», упомянутый герцогом Калабрийским, был не кто иной, как кавалер Сан Феличе; с рекомендательным письмом от принца он отправился к префекту полиции, чтобы просить разрешения повидаться с несчастной узницей.

Разрешение он получил, но обязался хранить это в полной тайне, поскольку король лично отдал арестованную под строжайший надзор префекта.

Итак, кавалера должны были провести в тюрьму к жене между десятью и одиннадцатью часами вечера, когда стемнеет.

Войдя в сенатский дворец, где, как уже говорилось, обитал наследный принц, кавалер передал его высочеству услышанные им в полиции разговоры о том, будто американский капитан встретился в море с генералом Бонапартом.

Принц был человек дальновидный и сейчас же сообразил, какие последствия может иметь подобное возвращение. Новость показалась ему в высшей степени важной, и он попросил кавалера немедленно отправиться на американское судно, чтобы ее проверить.

Сан Феличе всегда быстро и охотно повиновался принцу, в этот же день принц осыпал его милостями, поэтому он весьма сожалел, что может отплатить лишь такой простой услугой.

Если бы самостоятельно выяснить дело не удалось, кавалеру следовало привести американского капитана к принцу.

Итак, он немедленно отправился в порт, заботливо спрятав в бумажник пропуск в тюрьму, нанял одну из тех лодок, что постоянно курсируют на рейде, и с обычной своей мягкостью попросил матросов отвезти его на американскую шхуну.

Появление в порту нового корабля всегда событие, каким бы частым и привычным оно ни было. Поэтому, едва кавалер высказал свое пожелание, гребцы схватились за весла и помчали лодку к маленькому судну, две высокие мачты которого, грациозно отклоненные назад, не соответствовали своими размерами его небольшому корпусу.

Шхуна довольно тщательно охранялась: как только вахтенный заметил лодку и понял, что она направляется к ним, он сейчас же предупредил капитана, всего лишь час назад вернувшегося из Салюте. Тот поспешно поднялся на палубу в сопровождении своего помощника, молодого человека лет двадцати шести — двадцати восьми. Едва взглянув на лодку, они обменялись несколькими словами, по-видимому выражавшими беспокойство и удивление, после чего молодой человек сбежал вниз по трапу, в салон корабля.

Капитан в одиночестве ждал на палубе.

Кавалеру Сан Феличе предстояло преодолеть всего-навсего две ступеньки трапа, но он счел своим долгом испросить по-английски у капитана разрешение ступить к нему на палубу. Однако тот вместо ответа издал возглас удивления, притянул кавалера к себе и увлек его, совершенно ошеломленного, на маленькую площадку на корме, окруженную медными перилами и служившую верхней палубой.

Кавалер не знал, что и думать о таком приеме, в котором, впрочем, не чувствовалось никакой враждебности, и вопросительно смотрел на американца.

Но тот вдруг заговорил на превосходном итальянском языке:

— Благодарю вас за то, что вы не узнали меня, кавалер, это доказывает, что переодевание мое удачно, хотя глаз друга бывает порою менее проницателен, чем глаз врага.

Кавалер все так же глядел на капитана, стараясь собраться с мыслями, но не в состоянии был вспомнить, где он видел это честное и мужественное лицо.

— Печальное, но благородное воспоминание делает меня причастным к вашей жизни, милостивый государь, — сказал мнимый американец. — Я был в зале трибунала в Монте Оливето в тот день, когда вы явились, чтобы спасти жизнь вашей жене. Я подошел к вам при выходе из здания суда. На мне была тогда одежда монаха-бенедиктинца.

Сан Феличе слегка побледнел и невольно отпрянул назад.

— Значит, вы его отец?.. — пробормотал он.

— Да. Помните, что вы мне сказали, когда я признался вам, кто я такой?

— Я сказал вам: «Сделаем все возможное, чтобы ее спасти».

— А что вы скажете сегодня?

— О, сегодня я повторю это от всего сердца.

— Так знайте же, для того я и здесь, — отвечал мнимый американец.

— А я питаю надежду спасти ее нынешней ночью, — сказал кавалер.

— Согласны ли вы держать меня в курсе ваших действий?

— Обещаю.

— А теперь, раз вы меня не узнали, скажите, кто вас ко мне направил?

— Наследный принц. Пошел слух, будто вы привезли весьма важные известия, и принц послал меня к вам с приказом препроводить вас к королю. Вам претит быть представленным его величеству?

— Мне ничего не претит, если это может сослужить службу нашим планам, и я буду только рад случаю отвлечь внимание полиции от истинной цели моего прибытия сюда. Впрочем, сомневаюсь, что в такой роли и в подобном платье можно узнать брата Джузеппе, хирурга из монастыря Монтекассино. Полиции и в голову не придет, что он собирается делать в Палермо.

— Тогда послушайте меня.

— Слушаю.

— Пока вы вместе с наследным принцем отправитесь во дворец, пока вас будет принимать король, я, с разрешения полиции, проникну к узнице. Я поделюсь с нею одним планом, который сегодня возник у нас с герцогом и герцогиней Калабрийскими. Если план наш удастся осуществить, я вечером вам его открою, и тогда вам не придется более ничего делать: несчастная будет спасена, смертную казнь ей заменит изгнание. А изгнание было бы для нее счастьем, так что помоги ей Бог быть изгнанной! Если же наш план рухнет, прямо говорю вам, у нее останется только одна надежда — на вас. И тогда вы скажете мне, что от меня требуется: деятельная помощь или просто молитва, — вы имеете право требовать все что угодно. Ради ее счастья я уже пожертвовал своим счастьем и готов пожертвовать жизнью ради ее жизни.

— О да. Мы это знаем: вы ангел самопожертвования.

— Я делаю то, что обязан делать. Ведь в этом самом городе я принял на себя обязательство, которое исполняю ныне. А теперь условимся: вы выйдете из дворца приблизительно в то же время, когда я выйду из тюрьмы; кто освободится первый, подождет другого на площади Четырех углов.

— Хорошо.

— Тогда едем.

— Только отдам одно распоряжение, и я к вашим услугам.

Читатель понимает, что, когда кавалер поднимался на палубу, деликатность побудила Сальвато удалиться, но отец его догадывался, в какой он должен быть тревоге, и хотел, перед тем как покинуть шхуну, рассказать ему о положении вещей, с которым сам он был знаком весьма поверхностно.

Итак, все складывалось к лучшему: Луиза была в тюрьме, но жива, кавалер Сан Феличе, герцог и герцогиня Ка-лабрийские составили заговор в ее пользу.

Трудно было предположить, что при таких покровителях ее не удастся спасти.

А если бы и не удалось, то он, Сальвато, здесь и вместе с отцом предпримет какой-нибудь отчаянный шаг, вроде того, что привел к спасению его самого.

Джузеппе Пальмиери вернулся на палубу, кавалер уже ждал его в своей лодке. Мнимый капитан на американском диалекте отдал несколько приказаний своим матросам и сел в лодку радом с кавалером.

Мы уже видели, что произошло во дворце, какую весть принес владелец шхуны; нам остается взглянуть, что делалось в это время в тюрьме, и выяснить, какой план составили кавалер и его могущественные покровители — герцог и герцогиня Калабрийские.