Сальватор. Том 2, стр. 80

Кавалерийские атаки под предводительством полковника Рапта получили в народе прозвище «драгунского налета на улицу Сен-Дени» 20.

Кабинет министров Виллеля, решивший укрепить свои позиции при помощи террора, захлебнулся в крови и пал, уступив место более умеренному кабинету министров, в который вошли г-н де Маранд как министр финансов и г-н де Ламот-Гудан как военный министр.

В благодарность за верную службу г-н Рапт получил звание маршала и пэра Франции.

V.

Глава, в которой читатели встретятся с отцом в ожидании встречи с дочерью

Описанные нами события выполняют в нашей книге такую же роль, как безводные степи в некоторых плодороднейших странах с красивыми пейзажами: такие пустыни непременно нужно миновать, чтобы выйти к оазису.

Генерала Лебастара де Премона терпели в Париже только благодаря слову, которое Сальватор дал г-ну Жакалю: генерал явился лишь для освобождения своего друга, г-на Сарранти, и против правительства ничего не замышлял. Как только г-н Сарранти оказался на свободе, два друга пришли проститься с тем, кого мы отныне станем называть не комиссионером, а Конрадом де Вальженезом.

Господин Лебастар сидел в гостиной Сальватора. По левую руку от него сидел его молодой друг, по правую – старый.

Проговорив полчаса, генерал Лебастар поднялся и, прощаясь, протянул руку Сальватору. Но тот, с самого начала находясь во власти одной мысли, остановил его и, улыбнувшись, попросил уделить ему еще несколько минут для разговора; до сих пор Сальватор откладывал этот разговор, но теперь, как ему казалось, настал подходящий момент.

Господин Сарранти направился к двери, собираясь оставить генерала наедине с Сальватором.

– Нет-нет! – остановил его молодой человек. – Вы разделили все тяготы и опасности, которые выпали на долю генерала.

Будет справедливо, если вы разделите с ним и радость.

– Что вы хотите сказать, Сальватор? – спросил генерал. – Какую еще радость я могу испытать? Разве что увидеть Наполеона Второго на троне его отца?

– У вас есть для счастья и другие причины! – возразил Сальватор.

– Увы, мне об этом ничего не известно, – печально покачал головой генерал.

– Сначала сочтите свои беды, а потом сосчитаете и радости.

– У меня в этом мире лишь три самых больших несчастья, – сказал генерал де Премон, – смерть моего императора, – он повернулся к г-ну Сарранти и протянул ему руку, – осуждение моего друга и, наконец…

Генерал нахмурился и замолчал.

– …и, наконец?.. – переспросил Сальватор.

– …потеря дочери, которую я любил так же сильно, как ее мать.

– Ну, генерал, раз вы знаете свои несчастья, вы сможете перечислить и свои радости. Итак, во-первых, возвращение сына, императора Наполеона; во-вторых, спасение и оправдание вашего друга; и, наконец, возвращение вашей любимой дочери.

– Что вы имеете в виду?! – вскричал генерал.

– Как знать? Быть может, я смогу помочь вам пережить эту третью, и самую большую, радость.

– Вы?

– Да, я.

– Говорите, говорите, мой друг! – попросил генерал.

– Говорите скорее! – прибавил г-н Сарранти.

– Все зависит от ваших ответов на мои вопросы, – продолжал Сальватор. – Вы бывали в Руане, генерал?

– Да, – сказал тот и едва приметно вздрогнул.

– Много раз?

– Однажды.

– Давно?

– Пятнадцать лет назад.

– Именно так, – удовлетворенно кивнул Сальватор. – В тысяча восемьсот двенадцатом году, не правда ли?

– Верно.

– Это было днем или ночью?

– Ночью.

– Вы были в почтовой коляске?

– Да.

– Вы остановились в Руане всего на одну минуту?

– Это правда, – все больше изумляясь, молвил генерал. – Я дал передохнуть лошадям и спросил, как проехать в деревушку, куда я держал путь.

– Деревушка называлась Буль? – уточнил Сальватор.

– Вы и это знаете? – вскричал генерал.

– Да, – рассмеялся Сальватор, – я знаю это, генерал, а также многое другое. Однако позвольте мне продолжать. В Буле коляска остановилась перед неказистым домиком; из коляски вышел человек с объемистым свертком в руках. Ведь это были вы, генерал?

– Да, я.

– Подойдя к дому, вы оглядели забор и дверь, достали из кармана ключ, отперли дверь, ощупью нашли кровать и положили туда сверток.

– И это правда, – подтвердил генерал.

– После этого вы вынули из кармана кошелек и письмо и оставили то и другое на столе. Потом вы неслышно прикрыли дверь, сели в коляску, и лошади поскакали в Гавр. Все точно?

– Настолько точно, будто вы при том присутствовали, – отвечал генерал, – я не могу понять, откуда вам все известно.

– Да нет ничего проще, и вы сейчас все поймете. Итак, я продолжаю; вот факты, которые вам известны, из чего я делаю вывод: сведения мои верны и надежды меня не обманули. Теперь я расскажу вам о том, чего вы не знаете.

Генерал стал слушать с удвоенным вниманием.

– Примерно через час после вашего отъезда женщина, возвращавшаяся с Руанского рынка, остановилась у того же дома, где останавливались вы, тоже достала из кармана ключ, отперла дверь и вскрикнула от удивления, услышав крики ребенка.

– Бедняжка Мина! – пробормотал генерал.

Сальватор пропустил его восклицание мимо ушей и продолжал:

– Добрая женщина поспешила зажечь лампу и, двигаясь на крик, увидела на кровати что-то белое и копошащееся; она приподняла длинную муслиновую вуаль, перед ней была свеженькая, розовощекая прелестная годовалая девчушка, заливавшаяся слезами.

Генерал провел рукой по глазам. Ему на глаза навернулись огромные слезы.

– Велико же было удивление женщины, когда она увидела, девочку в комнате; ведь когда женщина уходила, дом оставался пуст. Она взяла девочку на руки и осмотрела со всех сторон. Она искала в пеленках хоть какую-нибудь записку, но ничего не нашла и лишь отметила про себя, что пеленки из тончайшего батиста; вуаль, в которую была закутана девочка, – из дорогих алансонских кружев, а сверху – покрывало индийского муслина. Не слишком обширные сведения! Но вскоре славная женщина заметила на столе оставленные вами письмо и кошелек. В кошельке было тысяча двести франков. Письмо было составлено в таких выражениях:

«С 28 октября следующего года, дня рождения девочки, Бы будете получать через булъского кюре по сто франков ежемесячно.

Дайте девочке лучшее воспитание, какое только сможете, и особенно постарайтесь, чтобы она стала хорошей хозяйкой.

Один Бог знает, какие испытания готовит ей судьба!

Она получила при крещении имя Мина. Она не должна носить никакого другого, пока я не верну ей того, что принадлежит ей по праву».

– Так звали ее мать, – взволнованно прошептал генерал.

– Письмо датировано, – продолжал Сальватор, будто не замечая охватившего генерала волнения, – двадцать восьмым октября тысяча восемьсот двенадцатого года. Вы признаете это, как и свои слова?

– Дата точная, слова приведены буквально.

– Впрочем, если мы в этом усомнимся, – продолжал Сальватор, – мы можем это проверить, если, конечно, вы признаете свой почерк.

Сальватор вынул из кармана письмо и показал его генералу.

Тот торопливо развернул листок и стал читать; силы оставили его, и из глаз брызнули слезы.

Господин Сарранти и Сальватор не стали ему мешать.

Через несколько минут Сальватор продолжал:

– Теперь я убедился, что ошибки быть не может, и скажу вам всю правду. Ваша дочь жива, генерал.

Лебастар де Премон удивленно вскрикнул.

– Жива! – повторил он. – А вы уверены?

– Я получил от нее третьего дня письмо, – просто сказал Сальватор.

– Жива! – закричал генерал. – Где же она?

– Погодите! – улыбнулся Сальватор и тронул г-на Лебастара за плечо. – Прежде чем я отвечу, где она, позвольте мне рассказать или, вернее, напомнить вам одну историю.

– Говорите, – сказал генерал, – но не заставляйте меня слишком долго ждать.