Сальватор. Том 2, стр. 54

Два человека подхватили г-на Жакаля под руки и исчезли в глубине девственного леса.

Когда они пропали из виду, Сальватор пригласил генерала Лебастара де Премона с собой, а Жану Бычье Сердце, ТуссенуБунтовщику и Кирпичу жестом приказал следовать за ним. Все пятеро скрылись в подземелье.

Мы не пойдем вслед за ними по лабиринту катакомб, куда уже спускались вместе с г-ном Жакалем; вышли они в одном из домов на улице Сен-Жак, проходящей рядом с улицей Нуайе.

Там они разделились (лишь Сальватор и генерал продолжали идти вместе) и направились разными путями на набережную Орлож, где, как мы сказали, у Сальватора была лодка.

Они сошлись в тени, отбрасываемой аркой моста.

Генерал Лебастар, Туссен-Бунтовщик и Кирпич сели в лодку, готовые в любую минуту ее отвязать.

Сальватор и Жан Бычье Сердце остались вдвоем на берегу.

– А теперь, – сказал Сальватор негромко, но так, чтобы его услышали и Жан Бычье Сердце, и трое других спутников, – теперь, Жан, слушай меня внимательно и не упусти ни слова из того, что я скажу, ведь это последнее твое задание.

– Слушаю вас, – отозвался плотник.

– Ты полезешь вперед, не останавливаясь ни на мгновение, до самого конца.

– Да, господин Сальватор.

– Когда мы убедимся, что бояться нам нечего, ты упрешься плечом в плиту и поднажмешь с силой, но в то же время не торопясь, так, чтобы плита приподнялась, но не откинулась совсем, иначе ты разбудишь охрану. Когда ты почувствуешь, что плита приподнялась, потереби меня за рукав; остальное я сделаю сам. Ты все понял?

– Да, господин Сальватор.

– Тогда в путь! – приказал Сальватор.

Жан Бычье Сердце снял первую решетку, нырнул в подземелье и стал пробираться вперед так быстро, насколько позволял его огромный рост.

Сальватор последовал за ним спустя несколько мгновений.

Под камерой смертников они очутились почти одновременно.

Там Жан Бычье Сердце обернулся и прислушался. Сальватор тоже насторожился.

Вокруг них и над ними царила глубокая тишина.

Не услышав ничего подозрительного, Жан Бычье Сердце втянул голову в плечи, уперся руками в колени и изо всех сил нажал на плиту; через несколько секунд он почувствовал, что плита подалась.

Он подергал Сальватора за рукав.

– Готово? – спросил тот.

– Да, – с трудом переводя дух, ответил он.

– Хорошо! – похвалил молодой человек и приготовился действовать. – Теперь дело за мной. Толкай, Жан Бычье Сердце!

Тот снова уперся, и плита стала медленно подниматься.

В подземелье проник слабый свет. Сальватор просунул голову в образовавшуюся щель, окинул быстрым взглядом камеру и в ужасе вскрикнул.

Камера была пуста!

XXIX.

Что произошло за то время, пока г-н Жакаль арестовал Сальватора, а Сальватор арестовал г-на Жакаля

Чтобы найти объяснение тайне, которая привела в ужас Сальватора, надобно вернуться к г-ну Жерару, когда тот вышел из кабинета г-на Жакаля с паспортом в руках, торопясь уехать из Франции.

Мы не станем описывать противоречивые чувства, охватившие ванврского филантропа, пока он шел длинным коридором и темной винтовой лестницей из кабинета г-на Жакаля во двор префектуры; собратья честнейшего г-на Жерара стояли группами или бродили под мрачным сводом, уже исчезнувшим ныне или же готовым вот-вот исчезнуть и напоминавшим окно из преисподней; сами же полицейские казались г-ну Жерару демонами, готовыми броситься на него и вонзить ногти в его плоть.

Он бросился бегом через двор, будто боялся, что полицейские его узнают и арестуют, и еще быстрее выскочил за ворота, словно боялся, как бы они не захлопнулись у него перед носом и он не оказался пленником.

У ворот стоял его конь – г-н Жерар поручил охранять его комиссионеру; он рассчитался с ним и прыгнул в седло с легкостью наездника из Ньюмаркета или Эпсома 13.

Дорога показалась ему нескончаемым кошмаром сродни бешеной скачке ольхового короля через лес.

После грозы, обрушившей на землю гром и молнии, огромная черная туча заволокла небо и луну. Сполохи еще бороздили беззвучное темное небо, и в их отблесках лицо одинокого путешественника казалось смертельно-бледным. Если бы г-н Жерар посмел, он осенял бы себя крестным знамением при каждой вспышке. Ночь была настолько темная, что оробел бы и не такой грешник, а ванврский филантроп, отдававший себе отчет в собственных преступлениях и далекий от того, чтобы записывать себя в разряд праведников, почувствовал, как обливается холодным потом, а кровь словно застыла у него в жилах.

Еще десять минут бешеной скачки – и он ворвался в Ванвр.

Но как ни был вынослив его конь, он не мог вынести постоянного понукания от самой Иерусалимской улицы, потому что еще не успел отдохнуть от первой скачки. Конь нетвердо стоял на ногах и был готов вот-вот рухнуть. Он с шумом втягивал широко раздувавшимися ноздрями ночной воздух, но, казалось, до легких тот не доходил.

Господин Жерар бросил проницательный взгляд вдаль, пытаясь определить, как скоро он будет на месте. Он удерживал коня поводьями и крепко сжимал коленями, понимая, что, если хоть на минуту остановится, его конь рухнет. Г-н Жерар безжалостно пришпорил несчастное животное.

Примерно через пять минут, показавшихся ему часами, он различил в темноте очертания своего особняка. Еще несколько мгновений спустя он стоял перед дверью.

Произошло то, что он и предвидел: в ту минуту, как он остановился, лошадь пала.

Он ожидал, что так и случится, а потому принял необходимые меры предосторожности и оказался на ногах раньше, чем конь рухнул наземь.

Это событие в любое другое время заставило бы г-на Жерара расчувствоваться, так как зачастую он переносил свою филантропию с людей на животных, однако в ту минуту он остался равнодушен. Его единственной целью было, насколько возможно, опередить погоню, если бы г-ну Жакалю вздумалось – а г-н Жерар знал, какой мастак на всякого рода выдумки был начальник полиции! – послать за ним своих подручных. Г-н Жерар прибыл к себе – он достиг своей цели, какое теперь ему было дело до несчастного животного.

Читатели знают, что ванврский филантроп отнюдь не являл собой образец благодарности.

Он бросил лошадь, не расседлывая и не думая, что станется с трупом, хотя, по всей вероятности, животное должны были обнаружить лишь на следующее утро, так как оно пало у дома, а не на дороге. Г-н Жерар торопливо отпер дверь, еще быстрее запер ее за собой на два замка и три задвижки, взбежал на второй этаж, вынес из кабинета, где хранилась обувь, огромный кожаный чемодан, затащил его в спальню и зажег свечу.

Там он немного передохнул… Сердце у него стучало так, что ему показалось: вот-вот оно разорвется. Он постоял, прижав руку к груди и пытаясь справиться с сердцебиением. Когда дыхание стало ровнее, он занялся подготовкой к отъезду, или, как говорят, стал укладывать чемодан.

Если бы кто-нибудь тайком понаблюдал в это время за г-ном Жераром, у него не осталось бы сомнений в том, что перед ним преступник: достаточно было увидеть, как бездумно он занимался делом, требующим обыкновенно сосредоточенности Г-н Жерар бросал на дно огромного чемодана белье, верхнюю одежду из зеркального шкафа и ящиков комода, валил в одну кучу чулки и воротнички, рубашки и жилеты, засовывал сапоги в карманы фрака, а туфли – в рукава редингота.

Он вздрагивал при малейшем шуме и останавливался, чтобы смахнуть рубашкой или полотенцем пот, кативший с бледного лица.

Когда пришло время запирать чемодан, тот оказался настолько забит, что г-н Жерар не смог закрыть крышку; он налег на нее всем телом, но безуспешно. Тогда он наугад выбросил из чемодана охапку и наконец закрыл его.

Затем он отпер секретер, достал из ящика бумажник, в котором было на два, не то три миллиона ценных бумаг в английских и австрийских банках; он нарочно для такого случая держал эти бумаги наготове.