Сальватор. Том 2, стр. 123

Маршал вдруг побагровел, его глаза налились кровью.

– Скорее, скорее, – приказал он. – Бумагу!

Сальватор поднес его руку к листу бумаги.

Господин де Ламот-Гудан наклонился к столу и написал твердой рукой, что было совершенно неожиданно, учитывая его состояние, следующие строки:

«Прошу никого не винить в смерти графа Рапта. Его убил я нынче вечером в десять часов за оскорбление, которое я заставил его искупить.

Подпись: маршал де Ламот-Гудан».

Казалось, смерть словно только и ждала этого последнего благодеяния от благородного человека, после чего завладела им целиком.

Едва дописав до конца, маршал поднялся, будто подброшенный пружиной, пронзительно закричал и рухнул на диван, получив апоплексический удар! На следующий день во всех газетах сообщалось о том, что маршал не смог пережить жену. Их похоронили в один день на одном кладбище и в одной могиле.

Что же касается г-на Рапта, то в соответствии с прошением г-на де Ламот-Гудана на имя короля, прилагавшемся к его завещанию, тело графа было отправлено в Венгрию и погребено в деревне Рапт, где граф родился и взял себе имя.

XXVI.

Размышления господина Жакаля

Можете считать наше мнение парадоксальным, но мы утверждаем: лучшее правительство – то, которое сможет обойтись без министров.

Люди нашего возраста, принимавшие участие в политической борьбе, министерских интригах конца 1827 года, если только они помнят о последних днях Реставрации, разделят наше мнение. Мы в этом не сомневаемся.

После временного кабинета министров, куда входили г-н маршал де Ламот-Гудан и г-н де Маранд, король поручил г-ну де Шабролю составить постоянный кабинет.

Узнав 26 декабря из газет, что г-н де Шаброль отправляется в Бретань, все решили, что кабинет составлен, и с тревогой стали ожидать, когда эту новость опубликуют в «Мониторе». Мы говорим «с тревогой», так как со времени беспорядков 19 – 20 ноября весь Париж находился в оцепенении и падение кабинета министров, возглавляемого де Виллелем, хотя и было встречено обществом с удовлетворение, не могло ни заставить позабыть о прошлом, ни предвещать лучшее будущее. Все партии взволновались, и вот-вот могла появиться совсем новая волна с требованием назначить герцога Орлеанского опекуном Франции и таким образом спасти королевскую власть от нависшей опасности.

Однако тщетно все ждали новостей от «Монитора» 27-го, 28-го, 29-го, 30-го и 31 декабря.

«Монитор» молчал, будто заснул в подражание «Спящей красавице». Все надеялись, что он проснется хотя бы 1 января 1828 года, но этого не произошло. Стало лишь известно, что Карл X рассердился на роялистов, ускоривших падение г-на де Виллеля, и вычеркнул одно за другим имена всех кандидатов в кабинет министров, предложенных г-ном де Шабролем, и между прочими – г-на де Шатобриана и г-на де Лабурдоне.

В то же время политики, которых призывали войти в новый кабинет, знали, что г-н де Виллель продолжает оказывать влияние на короля, и не горели желанием, с одной стороны, получить в наследство ненависть, которую оставил по себе бывший председатель совета, а с другой стороны, стать подставными лицами.

Вот почему они наотрез отказались от этого предложения. Этим объясняются затруднения г-на де Шаброля, и мы просим, дорогие читатели, позволения сказать: «Пока будут существовать министры, не будет хорошего правительства».

Наконец 2 января (expectata dies 23) было объявлено, что дело сделано; иными словами – что г-ну де Шабролю удалось составить кабинет министров.

Кризис продолжался два дня, 3 – 4 января, и, судя по выражению отчаяния на лицах придворных, – кризис страшнейший.

Вечером 4-го распространился слух о том, что новый кабинет министров, представленный г-ном де Шабролем, окончательно утвержден королем.

И действительно, в «Мониторе» от 5 января был опубликован ордонанс, датированный 4-м числом, в первой статье которого перечислялись следующие имена:

господин Портали – министр юстиции; господин де ла Ферроне – министр иностранных дел; господин де Ко – военный министр; назначение на вакантные должности в армии находится в ведении дофина; господин де Мартиньяк – министр внутренних дел, из компетенции которого исключаются вопросы торговли и производства и передаются в ведение комитета по торговле и колониям; господин де Сен-Криек – председатель высшего совета по торговле и колониям, а также государственный секретарь; господин Руа – министр финансов, и так далее.

Этот кабинет министров, сформированный с единственной целью – успокоить общество, посеял недоверие и страх во все партии, ведь он явился лишь подправкой, тенью предыдущего кабинета. Господа де Виллель, Корбьер, Пейроне, де Дама и де Клермон-Тоннер выходили, разумеется, из игры. Но и господа де Мартиньяк, де Ко и де ла Ферроне, принадлежавшие к администрации, один – как государственный советник, другой – как директор одной из служб военного министерства, третий – как посол в Санкт-Петербурге, были людьми далеко не новыми и, похоже, ждали-люлько удобного случая, чтобы г-н де Виллель снова стал официальным главой правительства. «Ему не хватает достаточно убедительной причины для существования, он рожден нежизнеспособным», – говорили либералы.

Была предпринята попытка удовлетворить недовольных, сменив префекта полиции г-на Делаво и поставив на его место г-на де Беллейма, королевского прокурора в Париже. Дошли даже до того, что распустили полицейское управление при министерстве внутренних дел, что повлекло за собой отставку г-на Франше. Но эти меры, настоятельно необходимые для общественного спокойствия, не прибавили новому кабинету министров сил и не помогли просуществовать дольше.

Одним из тех, кто внимательно следил за колебаниями его величества Карла X и г-на де Шаброля и их шараханиями из стороны в сторону, был г-н Жакаль.

После увольнения г-на Делаво г-н Жакаль неизбежно должен был последовать за своим патроном.

И хотя роль, которую он играл в префектуре полиции, была незначительной и не оказывала серьезного влияния на новый политический путь, избранный правительством, г-н Жакаль, прочитав в «Мониторе» ордонанс, предписывавший г-ну де Беллейму возглавить префектуру полиции, в тоске повесил голову и глубоко задумался о тщете земной жизни.

Он предавался невеселым мыслям, когда секретарь пришел доложить, что новый префект, вот уже час как устроившийся в кабинете, просит г-на Жакаля к себе.

Господин де Беллейм, человек неглупый – он доказал это, явившись автором срочного постановления, выносимого председателем суда, – и столь же опытный законник, как и философ, с первых слов понял, с кем имеет дело в лице г-на Жакаля, и если и притворился на минуту, что собирается лишить его места, то не для того, чтобы его напугать, а дабы убедиться раз и навсегда в преданности начальника полиции.

Он давно его знал, и ему было известно, что этот плодотворный ум – неистощимый кладезь.

Он поставил г-ну Жакалю лишь одно условие: умолял его исполнять свои обязанности, как подобает человеку порядочному и умному.

– В тот день, – сказал префект, – когда в полиции будут работать умные люди, воры во Франции переведутся, а когда полицейские перестанут строить баррикады, не будет и бунтовщиков Господин Жакаль понял, что новый префект намекает на ноябрьские беспорядки, организованные самим начальником полиции, опустил голову и смущенно покраснел.

– Прежде всего советую вам, – продолжал г-н де Беллейм, – как можно скорее вернуть на каторгу этих висельников, что затопили двор префектуры. Я согласен, что для приготовления заячьего рагу необходим заяц, однако никто не убедит меня в том, что для отлавливания воров необходимы каторжники.

Я согласен с вами, что это средство кажется вполне приемлемым, но оно не единственное, а по-моему – так даже опасное. Прошу вас как можно скорее выбрать из своих людей преступников и без лишнего шума вернуть их туда, откуда они прибыли.