Прусский террор, стр. 60
Бенедикт видел, что его друг сражался с капитаном, которому он два раза всадил штык от своего карабина в горло.
Капитан упал, но на его месте оказались еще два кирасира, которые с поднятыми саблями напали на Карла. Двумя выстрелами из карабина Бенедикт убил одного и ранил другого.
Затем он увидел, как Карл, подхваченный и увлекаемый беглецами, оказался у моста, несмотря на все свои усилия соединиться с Бенедиктом. Со всех сторон он был окружен, и в таком положении ему оставался один выход к спасению — мост. Карл ринулся туда вместе со своими шестьюдесятью или шестьюдесятью пятью людьми, что у него оставались.
Там была ужасная свалка: люди шли по мертвым и раненым; прусские кирасиры верхом на своих рослых лошадях, похожие на великанов, направо и налево разили беглецов своими прямыми саблями.
— Огонь по ним! — крикнул Бенедикт.
Те из его людей, у кого были заряжены ружья, выстрелили: семь или восемь кирасиров, пораженные в незащищенные части тела, упали, по кирасам других звякнули пули.
Новая атака привела кирасиров в гущу штирийских егерей. Теснимый двумя всадниками, Бенедикт одного убил штыком, другой попытался раздавить его лошадью о парапет моста. Бенедикт выхватил свой короткий охотничий нож и всадил его по рукоять прямо в грудь лошади — та встала на дыбы, заржав от боли.
Бенедикт оставил кинжал в этих живых ножнах, проник между передними ногами лошади к парапету, перескочил его и в полном вооружении бросился в Майн.
Кидаясь вниз, он в последний раз посмотрел в ту сторону, где исчез Карл, но его взгляд напрасно искал друга.
Было, наверное, около пяти часов вечера.
XXVIII. ИСПОЛНИТЕЛЬ ЗАВЕЩАНИЯ
Бенедикт бросился в Майн с левой стороны моста, и его относило течением к аркам.
Вынырнув, он осмотрелся и заметил у одной из арок привязанную лодку.
В лодке лежал человек.
Одной рукой гребя, в другой зажав карабин и держа его выше воды, Бенедикт поплыл к лодке. Перевозчик, увидев, что он уже подплыл к нему, поднял весло.
— Пруссак или австриец? — спросил он, держа поднятое весло.
— Француз, — ответил Бенедикт. Перевозчик протянул ему руку. Весь мокрый, Бенедикт влез в лодку.
— Двадцать флоринов, — сказал он лодочнику, — если через час мы будем в Деттингене. Нам поможет течение, и я буду грести вместе с тобой.
— Это просто, — сказал лодочник, — если б только знать потверже, что вы сдержите слово.
— Держи, — сказал Бенедикт, сбрасывая свою штирийскую куртку и шапку и шаря в кармане, — вот уже десять.
— Тогда за дело! — сказал лодочник.
Он взялся за одно весло, Бенедикт — за другое. Отделившись от каменной арки, лодка мгновение скользила в полутьме, а затем, подталкиваемая четырьмя крепкими руками, стремительно поплыла по течению реки.
Битва все еще продолжалась. Люди и лошади падали с моста в реку. Это напоминало «Битву на Фермодонте» Рубенса.
Бенедикту очень бы хотелось остановиться и посмотреть на это зрелище, но, на беду, у него совсем не было времени.
Никто не обратил внимания на эту маленькую лодку, уплывавшую с неимоверной быстротой.
Через пять минут оба гребца были уже вне досягаемости ружейного выстрела и, следовательно, вне опасности.
Проплывая мимо небольшого леска у берега реки, который назывался Красивая поросль, Бенедикту показалось, что он увидел окруженного группой пруссаков и отчаянно сражавшегося Карла. Но так как, за исключением золотого галуна на вороте его куртки, мундиры всех штирийцев были одинаковы, это мог быть один из его егерей, а вовсе не он сам.
Однако Бенедикту показалось также, что в этой схватке он заметил и собаку, похожую на Резвуна, и ему вспомнилось, что Резвун понесся за Карлом.
Панорама боя скрылась за первым же поворотом реки.
Затем был виден пожар в Ашаффенбурге. Наконец, еще дальше, за деревушкой Лидер, все исчезло.
Лодка летела по реке. Они быстро проплыли мимо Майнашаффа, Штокштадта, Клейностхейма.
Но потом берега Майна оставались пустынны вплоть до Майнфлингена.
А на другом берегу, почти напротив Майнфлингена, уже вставал Деттинген.
Пробило четверть седьмого, так что лодочник заработал свои двадцать флоринов. Бенедикт отдал ему деньги и перед тем, как с ним расстаться, чуть задумался.
— Хочешь заработать еще двадцать флоринов? — спросил он.
— Еще бы! — ответил тот. Бенедикт посмотрел на часы:
— Поезд проходит только в четверть восьмого, у нас остается час.
— Это не принимая в расчет затруднений в Ашаффенбурге, что задержит состав еще на четверть часа, если совсем там его не остановит.
— Дьявол!
— Разве то, что я вам сейчас сказал, лишит меня моих двадцати флоринов?
— Нет, но сначала сходи в Деттинген. Ты точно моего роста, купишь мне там одежду лодочника, как у тебя. Полную, слышишь? Потом ты вернешься, и мы договоримся о том, что нам дальше делать.
Лодочник проворно выпрыгнул из лодки и бегом направился в Деттинген.
Через четверть часа он вернулся с полным костюмом, который стоил десять флоринов.
Бенедикт отдал ему эту сумму.
— А теперь, — спросил лодочник, — что нам делать?
— Можешь ли ты подождать меня здесь три дня с моим мундиром, пистолетами и карабином? Я дам тебе двадцать флоринов.
— Идет! Но если через три дня вы не вернетесь?
— Карабин, пистолеты и мундир останутся тебе.
— Да я и неделю здесь просижу. Надо же дать людям время, чтобы они устроили все свои дела.
— Ты славный парень. Как тебя зовут?
— Фриц.
— Ну, Фриц, тогда до свидания!
В несколько мгновений Бенедикт надел штаны, куртку и натянул на голову матросский колпак.
Он уже прошел десять шагов, как вдруг, остановившись, спросил:
— Кстати, где ты будешь жить в Деттингене?
— Моряк — как улитка: у него дом всегда с собой. Вы найдете меня тут же в лодке.
— И днем и ночью?
— И днем и ночью.
— Тогда все отлично.
И Бенедикт в свою очередь пошел в сторону Деттингена.
Предположение Фрица совершенно оправдалось. Железную дорогу захлестнуло сражение, понадобилось очистить путь, и поезд опоздал на полчаса.
Впрочем, это был последний состав, которому здесь удалось пройти, так как уже были посланы гусары разобрать железнодорожный путь из опасения, как бы из Франкфурта не прислали войск на помощь союзной армии.
Бенедикт взял себе место в третьем классе — ему, в его скромной одежде, оно подходило. Торопясь, как всякий вестник дурного, поезд на огромной скорости устремился вперед, в Ханау остановился лишь на несколько минут и тут же отправился во Франкфурт, куда и прибыл без четверти девять вечера с. опозданием едва ли на десять минут.
Вокзал запрудили любопытные, пришедшие сюда за новостями.
Бенедикт поскорее пробрался в этой давке, узнал г-на Фелльнера, сказал ему на ухо: «Разбиты!» — и бросился со всех ног к дому Шандрозов.
Он позвонил у двери. Ганс открыл.
Елены дома не было.
Ганс пошел справиться о ней у Эммы.
Елена была в церкви Нотр-Дам-де-ла-Круа.
Бенедикт спросил, как пройти в эту церковь, и Ганс, догадываясь, что это от Карла принесены новости для Елены, вызвался проводить его туда.
Через несколько минут они были на месте.
Ганс хотел тут же вернуться домой. Но Бенедикт удержал его. Может быть, предстояло дать ему какое-нибудь поручение.
Оставив Ганса у дверей, он вошел в церковь.
Дрожащим светом единственной лампады был освещен только один придел. Перед алтарем стояла на коленях, а вернее, лежала на его ступенях, женщина.
Это была Елена.
Одиннадцатичасовой утренний поезд принес новость: этот день не обойдется без сражения. В полдень в сопровождении горничной Елена села в карету с Гансом на месте кучера и проехала по дороге на Ашаффенбург до Дорнигхеймского леса. Там, среди сельской тишины, она услышала пушечную стрельбу.
Не стоит и говорить, что каждый выстрел эхом отдавался в ее сердце. Вскоре у нее не стало более сил слушать все нараставший шум. Она опять села в экипаж, возвратилась во Франкфурт, попросила высадить ее у двери церкви Нотр-Дам-де-ла-Круа и послала Ганса домой успокоить сестру и бабушку.