Парижские могикане. Том 2, стр. 89
Трудно было понять, кто из них больше радуется этой встрече.
— Мой добрый, мой любимый, мой красавчик Брезиль! — приговаривала девочка. — Это ты?! Наконец-то! Ты меня узнал?.. Я тоже сразу тебя узнала!
Пес лаял, взвизгивал, прыгал, показывая свою радость, которая была ничуть не меньше, чем у Рождественской Розы.
В этой сцене было нечто очень трогательное и вместе с тем пугающее.
Вдруг Сальватору, безуспешно подзывавшему пса, пришло на ум назвать его Брезилем, как звала его девочка.
Брезиль повернул морду в его сторону.
— Брезиль! — повторил Сальватор.
Один прыжок — и пес оказался рядом с хозяином; он встал на задние лапы, положив передние ему на плечи и довольно тряся головой; никто бы не поверил, что физиономия собаки настолько способна выражать счастье.
Потом он крепко прихватил зубами бархатную куртку Сальватора и потянул его в ту сторону, где стояла Рождественская Роза.
— Брезиль! Брезиль! — хлопая в ладоши, повторяла девочка.
— Ты ошибаешься, Рождественская Роза, — с умыслом сказал Сальватор. — Мою собаку зовут не Брезиль, а Ролан.
— Нет, нет! Да вы взгляните сами: ко мне, Брезиль! И снова пес оставил хозяина и подскочил к девочке. Сомнений быть не могло: Рождественская Роза и Брезиль виделись раньше, они знали друг друга.
Но когда они успели познакомиться?
Несомненно, в то время, о котором Рождественская Роза не могла вспоминать без содрогания, и при обстоятельствах, которые произвели на нее столь сильное впечатление, что она никогда не хотела рассказывать о них даже своему лучшему другу Сальватору.
Любопытство всех присутствовавших, даже Петруса, крайне озабоченного собственными делами, было возбуждено до предела.
Жан Робер хотел задать Рождественской Розе несколько вопросов; но Сальватор схватил его за руку и знаком приказал молчать.
Он вспомнил слова, вырвавшиеся у Рождественской Розы в беспамятстве: «О, не убивайте меня, госпожа Жерар!»
Он вспомнил, что Броканта рассказывала ему, как однажды она подобрала Рождественскую Розу: девочка бежала, не разбирая дороги, со стороны деревни Жювизи; ее белое платьице было залито кровью, хлеставшей из раны на шее, нанесенной режущим предметом.
Наконец, он сопоставил даты и вспомнил, что в тот же или на следующий день он охотился на равнине Вири и нашел на краю канавы раненого пса; он перевязал его, выходил и, не зная, какую кличку дать ему после выздоровления, назвал Роланом.
И вот теперь оказывалось, что настоящее его имя Брезиль и что он знает Рождественскую Розу.
Все эти мысли в один миг промелькнули в голове Сальватора.
— Хорошо, будь по-твоему! — сказал он, обращаясь к девочке. — Собаку зовут не Ролан, а Брезиль.
— Ну, конечно, это Брезиль!
— Теперь скажи, откуда ты его знаешь.
— Откуда я знаю Брезиля? — переспросила Рождественская Роза и побледнела.
— Да; ты можешь мне сказать?
— Нет, нет, — все больше бледнея, прошептала девочка, — нет, не могу.
— А я и так знаю! — заявил Сальватор.
— Знаете? — снова переспросила Рождественская Роза, широко раскрыв глаза от изумления.
— Да, ты познакомилась с ним у…
— Молчите, милый Сальватор! Молчите! — запричитала девочка.
— … у госпожи Жерар.
Рождественская Роза вскрикнула, покачнулась и почти без чувств упала Сальватору на руки.
Брезиль взвыл так, что присутствовавшие похолодели от ужаса.
Лоб девочки покрылся испариной, а губы посинели.
Сальватор сам испугался того, что наделал.
— Надо посадить малышку вместе с Баболеном в фиакр и отправить домой. Кто этим займется?
— Я! — в один голос отозвались Жан Робер и Жюстен. — Но почему не вы?
— У меня есть другие дела.
— Можно я пойду с вами? — спросил Жан Робер Сальватора.
— Куда?
— Туда же, куда и вы.
— Нет.
— Однако мне кажется, что происходящее здесь напоминает настоящий роман.
— Дорогой мой поэт! Это лучше, чем роман: это подлинная история, причем, по всей видимости, трагическая!
— А мы ее узнаем?
— Вполне возможно, ведь вы исполняете в ней свою роль.
— Сальватор! — вмешался Жюстен. — Не забывайте, что один из ваших друзей страдает, а если вы узнаете что-нибудь о моей бедняжке Мине…
— Будьте покойны, Жюстен! Вы с Миной всегда в уголке моей памяти, отведенном для самых близких друзей.
Он подал руку Петрусу и обменялся с ним многозначительным взглядом. Рождественская Роза, хотя и пришла в себя, была так слаба, что не могла идти. Сальватор поднял ее на руки, спустился вниз, усадил ее в фиакр, за которым успел сходить Жан Робер, и под присмотром Баболена и двух молодых людей отправил ее домой.
— Вы что-нибудь понимаете во всем этом, Жюстен? — спросил Жан Робер.
— Нет, а вы?
— Абсолютно ничего. Я сдаюсь или, как говорят в фантах, «бросаю свой язык собаке»: пожива Брезилю!
Брезиль хотел сначала вскочить в карету вслед за Рождественской Розой, потом собирался за ней бежать, но Сальватор всякий раз его удерживал, и не окриком, не приказанием или ругательством как обыкновенную собаку, а увещевая его, словно себе подобного.
Когда карета с Рождественской Розой скрылась из виду, он снова пошел вниз по аллее Обсерватории, пробормотав:
— Идем, Брезиль! Идем со мной! Ты должен помочь разыскать того, кто хотел убить девочку.
Брезиль как будто понял его слова: он больше не пытался бежать за фиакром, увозившим его подружку, только трижды повернул морду в ту сторону, куда она исчезла, всякий раз нежно поскуливая.
XV. ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ СВОЕГО ПСА, И ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ СВОЮ ЛОШАДЬ
Через десять минут Сальватор уже был на улице Макон. Он отворил дверь в небольшую столовую, украшенную помпейскими фресками, которые восхитили Жана Робера в его первое посещение.
Очевидно, Фрагола узнала возлюбленного по походке и по тому, как он открывал дверь: в ту же минуту она вышла в столовую из спальни и бросилась Сальватору в объятия.
Пробило шесть часов, пора было ужинать.
— У нас очень мало времени, — предупредил Сальватор. — Мне необходимо еще кое-где побывать.
Фрагола, обнимавшая его за шею, уронила руки.
— Опять дела? — проговорила она печально и словно смирившись.
— Не волнуйся, дорогая, это ненадолго. Завтра днем я буду дома.
— Осталось только узнать, не опасное ли тебя ждет путешествие, — забеспокоилась Фрагола.
— Смею тебя уверить: нет.
— Наверное?
— Да.
— А ты мне позволишь отлучиться?
— Ну, конечно!
— Кармелита как раз сегодня вернулась в Париж; мы с Лидией и Региной сняли для нее небольшую квартиру, чтобы ей не пришлось ни о чем беспокоиться. Мы приказали перевезти туда всю мебель из павильона Коломбана. Сегодня вечером госпожа де Маранд дает бал. Регина выходит замуж или, вернее, уже вышла сегодня утром; для Кармелиты это будет безрадостный вечер, если она проведет его в одиночестве. С твоего позволения…
Сальватор поцеловал Фраголу.
— … я составлю ей компанию, — с улыбкой договорила она.
— Сходи, девочка моя, сходи к ней!
Хотя Фрагола уже получила разрешение, она еще крепче обвила шею Сальватора руками.
— Ты хочешь еще о чем-то попросить? — улыбнулся молодой человек.
— Да, — отвечала Фрагола, кивнув прелестной головой.
— Я тебя слушаю.
— Кармелита очень тоскует, и мне кажется, что если я ей расскажу не менее печальную, чем ее собственная, историю, которая однако, окончилась весьма счастливо, это ее утешит.
— Какую же историю ты хочешь рассказать своей несчастной подруге, дорогая Фрагола?
— Свою.
— Так и сделай, девочка моя, — согласился Сальватор, — и пока ты будешь говорить, тебе будут внимать ангелы.
— Спасибо!
— Где живет Кармелита?
— На улице Турнон.
— Чем она собирается заняться, бедняжка?
— Ты же знаешь: у нее великолепный голос.
— И что же?
— По ее словам, единственное, что может если не утешить ее, то хотя бы скрасить жизнь…