Олимпия Клевская, стр. 96

«Дьявольщина! — сказал себе Ришелье, оставшись один. — Любопытно узнать, что мне теперь предложит господин де Фрежюс».

LIV. НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Не успела г-жа де При сделать и десяти шагов в направлении своей кареты, которая стояла поодаль и двинулась ей навстречу, едва лишь возница заметил, что маркиза выходит из особняка; прежде чем Раффе, смотревший ей вслед, опасаясь к тому же, как бы чего не случилось, закрыл калитку, трое запыхавшихся от изнурительного бега мужчин неожиданно бросились прямо в нее, словно три преследуемые гончими кролика, одновременно ринувшихся в одну норку.

Раффе попытался дать им отпор и со своей стороны налег на калитку, но объединенная сила троих не могла не восторжествовать против одного. Тогда Раффе, сообразив, что его сметут, предложил неприятелю переговоры.

На это самый высокий из троих возразил, что у них нет времени долго торговаться, а потому он предлагает стражу пропустить их по доброй воле, иначе он и его товарищи войдут силой.

— Но, господа! Но, господа!.. — взывал к незнакомцам лакей.

— Ты как хочешь, а за нами гонится патруль, и мы не желаем угодить в кордегардию.

— Тем более нельзя, господа, ведь если патруль вас преследует, значит, вы злодеи. Господа, я на помощь позову! Я кричать буду, господа!

— Послушайте-ка, трижды болван, — вознегодовал тот же самый, что заговорил первым, — за какого дьявола ты нас принимаешь?

— Э-э, господа, иные воры очень хорошо одеваются, это бывает.

А в это время патруль продолжал свой путь и было слышно, что он быстро приближается.

— Ну же, — закричал самый низкорослый и, судя по голосу, самый юный из беглецов, едва ли не подросток, — ну же, действуйте силой, господа!

Этот его выкрик вселил в двух других такую отвагу, что они незамедлительно опрокинули лакея и прошли прямо по его распростертому телу.

Тотчас самый высокий из троих быстро захлопнул и тщательно запер калитку, в то время как Раффе, совершенно оглушенный, вскочил и со всех ног бросился к дому, про себя бормоча:

«Разве такое возможно, Бог ты мой, разве такое возможно?»

Раффе вошел в спальню герцога как раз когда его господин улегся и попытался вновь уснуть.

«Раффе вошел», сказали мы, но были неточны: Раффе ворвался.

— Ну вот! Что там еще, Раффе? — спросил герцог.

— О сударь! Сударь!

— Да что стряслось?

— Происшествие, какого ни с кем, кроме вас, сударь, и быть не могло.

— Уж не пожаловала ли ко мне, случаем, королева с визитом?

— Еще того похлеще, сударь, еще того похлеще, по крайности мне так показалось. Скорее одевайтесь, сударь, скорее!

— Ба! Это так необходимо?

— Да, господин герцог, вставайте же!

Герцог спрыгнул с кровати, как по военной тревоге.

— Сударь, наденьте парадное платье, — шепнул Раффе, — самое парадное, сударь!

— Объяснись же, наконец, негодяй.

— Сударь, их трое.

— Отлично. И ты полагаешь, что они тебе знакомы?

— В масках, сударь, у них маски!

— О-о! Значит, балы в Опере уже начались; но где же они, эти трое?

— Во дворе, сударь, они проникли во двор.

— Значит, они вломились в калитку?

— Да, сударь.

— И ты им позволил это сделать?

— Я им сопротивлялся, сударь, но они прошли прямо по моему животу.

— Ну, уж если так… А ну-ка подай мне мушкетон!

— Ох, сударь, воздержитесь от этого!

— Как? Трое мужчин вламываются в мою калитку, грубо обходятся с моим человеком, и все это в два часа ночи, а я должен…

— Сударь, у одного из этих троих был такой голос…

— Женский? — оживился Ришелье.

— Я, сударь, не хочу этого говорить заранее; боюсь, как бы не оказаться дураком в ваших глазах, если обознался.

— Ладно! Если так, оставь меня в покое!

— Нет, сударь, нет; потрудитесь выйти к ним, сударь, и вы увидите…

— Что?

— То, что увидите.

Герцог снова натянул панталоны и домашний халат,

схватил в левую руку свою шпагу и поспешил вслед за Раффе.

Те трое, теснясь у калитки, смеялись, прислушиваясь к выкрикам стражи, которая бранила их через стену.

— А-а! — говорил сержант. — Хорошо! Очень хорошо! Отлично! Они там, в особняке господина герцога де Ришелье.

— Ладно, допустим, в особняке герцога де Ришелье. И что дальше? — осведомился один из трех беглецов.

— Прекрасно! — отвечал сержант. — Лучше некуда! Господин герцог не успел вернуться, как уже принялся за свои проделки.

— Ну-ка, — сказал Ришелье, подходя поближе, — похоже, здесь действуют от моего имени.

Троица разразилась смехом.

— Эх! — вздохнул сержант. — Оскорблять на улице порядочных женщин, смеяться в лицо людям, состоящим на королевской службе! А еще посол! Герцог! Я протокол составлю.

— Черт! Черт! — в свою очередь возмутился герцог. — Уж это меня не касается. Как, господа? Выходит, речь идет об оскорблении порядочных женщин на улице?

— Они слишком громко визжали, чтобы быть порядочными, — возразила одна из масок.

— Вы воспринимаете это чересчур легкомысленно, господин Маска, — заметил герцог, подойдя и обратившись к тому из трех незнакомцев, кто ему ответил. — Видно, что вы не носите, подобно мне, имя Ришелье и не имеете надобности в том, чтобы поддерживать репутацию человека высокой нравственности.

— Герцог! Это герцог! — зашептались остальные двое.

— Господа, — продолжал Ришелье, — мне хотелось бы считать вас людьми благородными, таков мой обычай, и я придерживаюсь его. Но как бы то ни было, я хочу, и вы меня поймете, мне нужно знать, достаточно ли вы соответствуете моему ожиданию, чтобы мне по-братски взваливать на свои плечи тот неприятный долг, что вы мне сейчас навязали. Снимите маски, прошу вас.

При этих словах между тремя неизвестными произошло движение, явственно говорившее о замешательстве.

— Господа, — сказал герцог, — надеюсь, вы меня не вынудите к тому, чтобы самому открыть страже калитку?

Тогда самый высокий из троицы, отделившись от остальных, вплотную подошел к герцогу.

— Узнаешь меня? — спросил он, снимая маску.

— Пекиньи! — вскричал Ришелье.

— Он самый.

— И за каким же дьяволом ты, капитан рейтаров его величества, восстал против городской стражи?

— Вот что вышло. Мы были на балу в Опере после спектакля; когда бал закончился, мы поужинали, а после ужина, почувствовав себя немножко разгоряченными, отправились прогуляться по городу.

— А, ну да, и стали оскорблять порядочных женщин.

— Да нет, это все пустяки, мой дорогой.

— Но теперь, мой дорогой Пекиньи, позволь тебе задать один вопрос.

— Какой?

— Ты снял маску…

— Дьявольщина! Сам видишь.

— Погоди же!.. Ты свою маску снял… а я не знаю в целой Франции более достойного дворянина, нежели ты. Почему же, хотя ты снял маску, твои спутники не последовали твоему примеру?

— У них на то свои причины.

— Но я полагаю, что мне их можно было бы открыть, эти причины.

— Герцог, не настаивай.

— Может быть, это дамы? Хотя нет, они слишком велики ростом.

— Герцог…

— Или принцы крови?

— Клянусь тебе…

— Дорогой мой, если это не принцы крови и не дамы, я не вижу никаких причин, которые мешали бы им снять маску так же, как это только что сделал ты.

Пекиньи все еще колебался. А между тем стражники, разъяренные тем, что в ответ на их выкрики слышатся только взрывы хохота, принялись колотить прикладами мушкетов в калитку особняка.

В раздражении герцог дернул Пекиньи за рукав.

— Видишь ли, Пекиньи, — сказал он, — я возвратился из Вены очень благонравным, весьма сдержанным и большим философом, но в то же время я злобен, как индюк, когда мне не удается выспаться. И вот ты меня будишь, морочишь мне голову, устраиваешь мне скандал со стражниками; так вот, я, Ришелье, объявляю тебе, что если ты мне не назовешь этих двух нахалов в масках, которые, явившись в мой дом, осмеливаются закрывать свои лица, я вместе с Раффе, который при случае дает мне уроки фехтования, займусь вами всеми тремя. Вперед, Раффе! Сбегай за своей шпагой — и к делу, к делу!