Олимпия Клевская, стр. 94
— Пусто, — отозвался Ришелье. — Взгляните.
— Гардеробные.
— Никого — ни здесь ни там. Хотите заглянуть за вешалки с одеждой?
— Это ни к чему. Ноги бы торчали.
— Остается потайная лестница.
— Бесполезно: засовы на месте, лестница не отапливается; за то время, что мы вдвоем, порядочная женщина умерла бы там от холода, а следовательно, больше не представляла бы для меня опасности.
— Сильный довод.
— Итак, мы одни; побеседуем же.
— Побеседуем, — сказал герцог, подведя маркизу к ее креслу.
LIII. ПОЛИТИКА ГОСПОЖИ МАРКИЗЫ ДЕ ПРИ
Маркиза села. Герцог оперся о спинку ее кресла.
— Маркиза, моя дорогая маркиза, — вздохнул он, довольно-таки нежно сжимая ее руку, — если бы вы знали, как я сожалею, что ваш злой нрав вынудил меня тогда забрать у вас тот ключ.
— Почему?
— Да потому что, если бы вы меня любили, тем более сегодня, сейчас, после моего двухлетнего отсутствия, мы бы с вами потеряли голову друг от друга.
— Герцог, я пришла, чтобы поговорить о делах. Ну же, оставьте в покое мою руку: время не ждет.
— Как вам будет угодно, маркиза. И герцог оставил ее руку в своей.
— Итак, я вам сказала…
— … что вы в фаворе больше чем когда бы то ни было.
— Вас это удивляет?
— Ода!
— И почему же?
— Это странно при той довольно жестокой войне, какую старик Флёри, видимо, затеял против господина герцога.
— Благодарение Господу, мы в долгу не остаемся!
— Но король на его стороне; а вы же знаете, маркиза, когда короля разлучают с наставником, его величество плачет, его величество кричит.
— Да, но королева за нас, а когда короля разлучают с королевой…
— Берегитесь, маркиза. Ходят слухи, что королева стала добродетельной… излишне добродетельной… И что король все больше опасается ее, а любит все меньше.
— А, так вам это сказали!
— Мне говорили и не только это.
— Что же еще?
— Я слышал, что Людовик Пятнадцатый с некоторых пор ложится спать в отдельных покоях, чего прежде с ним не случалось.
— Это правда.
— Что ж, маркиза, в таком случае мне кажется, что ваша опора слабовата, коль скоро вы опираетесь на королеву, которая, по словам короля, отказала мужу в исполнении долга.
Тут оба собеседника расхохотались.
Потом, все еще смеясь, но глядя на герцога взглядом женщины, готовой нанести сокрушительный удар, маркиза спросила:
— Милейший герцог, а известно вам, почему король ложится спать в отдельных покоях?
— Черт возьми! Потому, что он хочет спать один.
— А знаете, почему королева отказывает королю в исполнении супружеского долга?
— Потому что ей это не нравится.
— Так вот, герцог, ничего подобного: потому, что королева беременна. При этом известии Ришелье подскочил и у него вырвалось восклицание, показавшее маркизе, до какой степени интересную новость она ему сообщила.
— А-а. Прекрасно, — пробормотал он, немного помолчав.
— Согласитесь, герцог, — продолжала г-жа де При, — что появление дофина — наша удача; королева, став матерью семейства, сразу и в полной мере обретет вес, присущий ее рангу. А характер у нее уже основательный, она правильно мыслит, она честолюбива, или, вернее, ей внушают честолюбие.
— И кто же его внушает, маркиза?
— Ну вот, теперь он изображает незнайку. Что же, Вена находится так далеко от герцогства Бар и от Лотарингии, чтобы можно было не ведать, до какой степени Станислав жаждет влиять на наши дела?
— Маркиза, я вас понимаю и думаю, что вы, быть может, правы.
— Не так ли?.. Вот почему я сразу подумала о вас и о том, чтобы вовлечь вас в круг наших друзей.
— Маркиза, надеюсь, что я уже там.
— Да, но я говорю о дружбе иного рода… о друзьях в политике.
— Я стану одним из них?
— О! Это будет зависеть только от вас.
— Давайте обсудим план действий.
Господин де Ришелье бросил многозначительный взгляд на альков.
— Что вы там высматриваете, герцог? — спросила маркиза. — Сожалеете о прерванном сне?
— Я, маркиза?
— Ну да, вы поглядываете на свою постель.
— Вовсе нет. А вы, маркиза, вы совершенно уверены, что не озябли?
— Да я вся горю. Ришелье горестно вздохнул. Маркиза расхохоталась.
— Ну же, — сказала она, — будем серьезны, если это возможно. Вы ведь посол, а я — чрезвычайный и полномочный посланник.
— Тогда вернемся к вашему плану.
— Мой план — вот он. Совершенно очевидно, что господин де Фрежюс хочет все прибрать к рукам.
— Даже кардинальскую шляпу, по всей видимости.
— И выгнать господина герцога?
— И выгнать господина герцога.
— Ему для этого требуется поддержка с двух разных сторон. С одной стороны он ею заручился — со стороны короля; теперь ему нужен еще кто-то, кто бы управлял королем. Не находите ли вы наиболее нравственным, чтобы такое влияние на короля оказывала королева, на мужа — жена?
— Это и в самом деле в высшей степени нравственно, маркиза.
— Будем же поддерживать нравственность всеми возможными средствами.
— Ну-ну! Я бы вам рекомендовал для этого безнравственные средства.
— Э, милый герцог! Король благоразумен, как девушка.
— Согласен с вами, маркиза. Но свет видывал девушек, которые переставали быть благоразумными. Мы даже наблюдаем подобное постоянно — это самое обычное дело.
— Королева поддержит его, мы же придадим побольше уверенности королеве.
— Нет ничего легче. Речь идет лишь о…
— … о том, чтобы окружить его величество добрыми примерами, вместо того чтобы предоставить ему наблюдать грехи всех сортов; вам ведь небезызвестно, милейший герцог, что надумал этот отвратительный старый священник, желая просветить короля ввиду приближения его свадьбы.
— Нет, я ничего не знаю, маркиза, и вы бесконечно меня обяжете, рассказав мне об этом, если только это дело не из числа тех, которые можно рассказывать лишь служителям Церкви. Впрочем, в ваших устах все это сильно выиграет.
— Э, герцог, вы сейчас сами увидите…
— Вы меня прямо в дрожь вгоняете.
— Флёри вступил в сговор с Башелье, камердинером. Они заказали знаменитому художнику изобразить в двенадцати картинах всю как есть историю бракосочетания одного из патриархов.
— Ах, вот оно что! Знаете, это ловко придумано.
— Поразительная живопись, герцог!
— Вы видели эти картины, маркиза?
— Ну, сквозь мою вуаль… так, мельком… Дошло до того, что бедный малютка-принц, лет пять-шесть тому назад горько плакавший, когда ему угрожали в виде наказания уложить его в постель к инфанте…
— Дошло до того, что бедный малютка-принц ныне стал отцом семейства… Э, маркиза, из чего вы исходите, позволяя себе укорять господина де Флёри за эти картины? Без этих живописных творений у нас еще не было бы сейчас предполагаемого наследника престола. Что ж! Этот достойный пастырь следует заветам Церкви, оберегая интересы монархии.
— Ну, а я заявляю, что нахожу это чудовищным.
— Черт побери! Должен вам сказать, что на его месте я бы действовал точно так же… впрочем, нет, нет, я приставил бы к королю наставника, чтобы тот давал ему сладостные уроки, и для этой задачи избрал бы вас.
— Вот, опять вы болтаете вздор, вместо того чтобы говорить серьезно. А между тем, мой дорогой герцог, положение стоит того, чтобы взять на себя этот труд.
— Да, маркиза, да, я понял ваш замысел: двор молодого короля вы хотите превратить в подобие двора покойного короля-старца; таким образом Людовик Пятнадцатый будет исполнять роль Людовика Четырнадцатого, королева станет госпожой де Ментенон, господину герцогу придется сыграть Летелье, а вы изобразите отца Лашеза, не так ли?
— Почти так, лишь бы без его старческих немощей.
— Э-э, маркиза, вам нужно было очень поверить в мое полное перерождение, чтобы явиться ко мне с подобными предложениями.
— Да, я на это рассчитываю, потому что вы и в самом деле изменились. Я рассчитываю на это, ибо вы были слишком легкомысленным, чтобы не стать серьезным, слишком достойны порицания, чтобы не стать сдержанным.