Катрин Блюм, стр. 39
Сердца всех присутствующих наполнились радостью, и все открыли Бернару свои объятия, но первая, кто бросился ему на грудь, была Катрин.
Бернар сделал движение, чтобы прижать ее к своему сердцу, но тщетно, так как у него были связаны руки. Аббат Грегуар заметил печальную улыбку, которая проскользнула по губам молодого человека.
— Мсье мэр, — сказал он, — я надеюсь, вы отдадите распоряжение, чтобы Бернара освободили!
— Жандармы, этот молодой человек свободен, — сказал мэр, — развяжите его!
Жандармы повиновались. Наступил момент радостного смятения. Отец, мать, жених и невеста бросились друг к другу, образовав беспорядочную группу. Слышались радостные восклицания. Все плакали. Даже у мэра на глазах выступили слезы.
Один лишь Матье шептал проклятия.
— Отведите этого человека в тюрьму Вилльер-Котре, — приказал он, указывая на Матье, — и хорошенько стерегите его!
— Бедный дядюшка Сильвестр, — сказал Матье, — придется побеспокоить его, в такой час!
И, вырвав свои руки из рук жандармов, которые хотели надеть на него наручники, он сложил ладони около рта и издал крик чайки, затем дал жандармам надеть на себя наручники и покорно последовал за ними.
Глава X. Заключение
Матье был отправлен в тюрьму Вилльер-Котре и помещен под охрану дядюшки Сильвестра вместо Бернара Ватрена. Когда виновный был уведен под охраной жандармов, когда мэр вышел, опустив голову и бросая назад полные раскаяния взгляды, и обитатели Нового дома остались без посторонних — потому что добрая хозяйка трактира, матушка Теллье, достойный аббат Грегуар, Лаженесс и Бобино, которые так хитро довели драму до счастливого конца, и друг Франсуа, который напал на след с ловкостью, достойной Последнего из могикан, — не были для них посторонними, и ничто больше не мешало проявлению радости в семье.
Прежде всего, отец и сын обменялись крепким рукопожатием. Рукопожатие сына означало:
— Вы видите, что я не солгал вам, батюшка. — Разве я когда-нибудь серьезно подозревал тебя, Бернар? — отвечало рукопожатие отца.
Затем мать и сын застыли в нежном объятьи. Обняв сына, Марианна шептала:
— Подумать только, ведь все случилось по моей вине!
— Тсс! Не будем больше об этом говорить, — ответил Бернар.
— Это мое проклятое упрямство всему виной! — Не нужно говорить об этом!
— Ты простишь меня, бедное мое дитя?
— О, матушка! Дорогая матушка!
— Во всяком случае, я уже достаточно наказана!
— И вы будете достойно вознаграждены, как мне кажется!
Отойдя от матери, Бернар протянул руки аббату Грегуару и, глядя доброму священнику прямо в глаза, спросил:
— Вы ведь тоже не сомневались во мне, господин аббат!
— Разве я не знал тебя лучше, чем твои отец и мать, Бернар?
— Лучше? — спросила мать.
— Да, лучше, — ответил отец.
— О! — воскликнула старушка, как всегда готовая вступить в спор, — я бы хотела узнать, кто может утверждать, что знает ребенка лучше, чем его родная мать!
— Тот, кто создал его духовно, после того, как мать создала его физически, — ответил Ватрен. — Разве я возражаю? Так что сделай как я, мать, и помолчи.
— О, нет! Я никогда не смогу молчать, когда мне говорят, что кто-то знает моего сына лучше меня!
— Да, матушка, вы замолчите, — сказал Бернар, смеясь, — и для этого мне потребуется вам сказать всего лишь одну фразу.
Как вы, будучи столь религиозной женщиной, могли забыть, что мсье аббат — мой исповедник?
Затем подошла очередь Катрин; Бернар оставил ее напоследок. Хитрец! Он сделал это, чтобы продлить сладкие мгновения.
— Катрин, — сказал он страстным голосом, — дорогая Катрин!
— Бернар, милый Бернар! — прошептала она с полными слез глазами.
— О, пойдем, пойдем, — сказал Бернар, увлекая девушку к двери, которая оставалась открытой.
— Эй! Куда это они пошли? — спросила матушка Ватрен с таким беспокойством, что это походило на ревность.
Отец пожал плечами:
— По своим делам, — сказал он, набивая трубку. — Пусть они идут, жена.
— Но…
— Послушай, неужели в их возрасте и при подобных обстоятельствах нам было бы нечего сказать друг другу?
— Гм! — сказала мать, бросая последний взгляд в открытую дверь. Но хотя дверь была открыта, она ничего не увидела: молодые люди уже успели скрыться в чаще леса.
Что касается Бобино, Лаженесса, Франсуа и дядюшки Ватрена, то они собрались вокруг стола и при свете свечей принялись добросовестно считать, сколько бутылок было выпито и сколько еще осталось. Аббат Грегуар воспользовался занятием, в которое были погружены четверо товарищей, чтобы взять свои трость и шляпу и бесшумно выскользнуть в приоткрытую дверь и направиться к дороге, ведущей в Вилльер-Котре, где он встретил свою сестру, мадам Аделаиду Грегуар, которая поджидала его в сильном волнении.
Обе женщины — матушка Ватрен и матушка Теллье, — присев около камина, принялись оживленно болтать, но поскольку они говорили вполголоса, то их болтовня никому не показалась ни долгой, ни запутанной.
С первыми лучами солнца Бернар и Катрин появились на пороге, подобно двум перелетным птичкам, которые улетели вместе, а теперь вместе вернулись в родные края. С улыбкой на устах Катрин, стараясь ни на минуту не терять из виду своего жениха, обняла дядюшку Гийома и матушку Ватрен и приготовилась подняться в свою комнату.
Но лишь только она собралась поставить ногу на первую ступеньку лестницы, Бернар остановил ее, как будто бы она забыла что-то важное.
— Ну!.. — сказал он с нежным упреком.
Катрин не потребовалось никаких объяснений: родственные души прекрасно понимали друг друга. Она направилась к столу, подошла к Франсуа и подставила ему обе щеки для поцелуя.
— В чем дело? — спросил Франсуа, удивленный столь неожиданным проявлением чувств со стороны девушки.
— Она хочет поцеловать тебя, чтобы поблагодарить, — объяснил Бернар. — Черт возьми! Мне кажется, что мы тебе обязаны! — Ах, мадемуазель Катрин! — воскликнул Франсуа и, вытерев рот салфеткой, звонко расцеловал краснеющую девушку в обе щеки.
Затем Катрин, в последний раз протянув руку Бернару, поднялась в свою комнату.
— Ну, ребята, — сказал молодой человек, подходя к столу. — Мне кажется, что пора идти. Быть счастливым — это прекрасно, но нельзя забывать о службе герцогу Орлеанскому!
И он бросил странный взгляд на свое ружье, которое жандармы принесли как вещественное доказательство, и один ствол которого был не заряжен.
— Как подумаешь, — прошептал он. И, надев шляпу на голову, громко сказал: — Пойдемте!
Выйдя из дома, Бернар поднял голову.
Катрин стояла у окна, улыбаясь восходящему солнцу, освещавшему один из самых прекрасных дней в ее жизни. Она увидела Бернара, сорвала росшую на окне гвоздику и, исцеловав ее, бросила ему. Бернар поймал цветок на лету прежде, чем он коснулся земли. Он принял поцелуй, спрятанный среди душистых лепестков, спрятал цветок у себя на груди, затем он последовал за своими товарищами и скрылся в лесу.
Новый день призывал матушку Теллье к своим обязанностям, попросив у супругов Ватрен разрешения удалиться, она устремилась к трактиру у источника Принца с такой же поспешностью, С какой пришла в Новый дом.
Она несла с собой столько новостей, что всей округе вполне бы хватило разговоров на целый день.
Бернар невиновен, а виновен Матье, свадьба Бернара и Катрин будет через две недели — никогда еще деревенские кумушки не имели сразу столь интересных тем для своей болтовни.
После ухода матушки Теллье последовала длинная дискуссия между дядюшкой и матушкой Ватрен. Каждый хотел отослать другого спать, а сам заняться домашними делами. Так как из-за упрямства матушки Ватрен это стремление к самоотречению грозило превратиться в ссору, дядюшка Ватрен взял свою шапку, сунул руки в карманы и пошел прогуляться по дороге, ведущей в Вилльер-Котре. Дойдя до Прыжка Оленя, он заметил коляску мэра, который ехал в сторону его дома в сопровождении своего бывшего слуги Пьера.