Катрин Блюм, стр. 1

Александр Дюма

Катрин Блюм

Часть первая

Глава I. Предисловие

Вчера ты мне сказал, дитя мое:

— Дорогой отец, таких книг, как «Совесть», ты уже больше не пишешь.

На что я тебе ответил:

— Приказывай: ты знаешь, что я делаю все, о чем ты меня ни попросишь. Объясни мне, какую книгу ты хочешь, и ты ее получишь.

И тогда ты сказал:

— Тогда я хотел бы услышать одну из историй твоей молодости, одну из этих маленьких человеческих драм, происходящих в тени вековых деревьев этого прекрасного леса, таинственные дебри которого сделали тебя мечтателем, грустный шелест листьев которого сделал тебя поэтом. Расскажи нам одно из тех происшествий, которые ты нам иногда рассказываешь дома, чтобы отдохнуть от длинных романов-эпопей, которые ты пишешь; расскажи мне одно из тех событий, которые, по твоему мнению, не стоят того, чтобы быть записанными. Ведь я люблю твою страну, хотя я с ней незнаком, я вижу ее сквозь твои воспоминания, подобно тому, как видят пейзажи во сне.

О, и я тоже люблю мою прекрасную страну, мой родной городок, — это всего лишь городок, хотя он считается и именуется городом, я люблю его, и не устану повторять это, пока меня не услышат все до единого, — не только вы, друзья мои, но даже самые равнодушные.

Я чувствую себя в городке Вилльер-Котре так, как чувствовал себя мой старый друг Рускони в городке Кольмар: для него Кольмар был центром земли, земной осью — земля вращалась вокруг Кольмара! Именно в Кольмаре он познакомился со всеми знаменитостями.

С Каррелем:

— Где вы познакомились с Каррелем note 1, Рускони?

— Мы были участниками одного заговора в Кольмаре в 1821 году.

С Тальма:

— Где же вы познакомились с Тальма note 2, Рускони?

— Я видел его игру в Кольмаре в 1816 году.

С Наполеоном:

— Где вы познакомились с Наполеоном, Рускони?

— Я видел, как он проезжал через Кольмар в 1808 году.

А для меня все начинается с Вилльер-Котре, как все начинается с Кольмара для Рускони.

Единственное преимущество или недостаток, который имеет Рускони по сравнению со мной, заключается в том, что он родился не в Кольмаре, а в герцогском владении Мантуе, на родине Виргилия и Сорделло, в то время как я родился в Вилльер-Котре.

Таким образом, дитя мое, ты видишь, что меня не нужно долго заставлять, чтобы я рассказал о моем любимом маленьком городке, белые домики которого расположены в форме подковы у подножия огромного леса. Они напоминают птичьи гнезда, находящиеся под охраной матери — церковной колокольни, возвышающейся над ними.

Тебе нужно лишь сорвать печать с моих губ, которая держит взаперти мои мысли и слова, и они потекут, живые и искрящиеся, как пивная пена, которая исторгает у нас крик и отделяет нас друг от друга за столом изгнания, или как шампанское, которое вызывает улыбку и сближает нас, напоминая нам о солнце нашей страны.

Действительно, если там я ожидал своего появления на свет, не значит ли это, что именно там по-настоящему жил? Надеждой живут гораздо больше, чем реальностью.

Ведь кто создает воздушные замки и лазурные горизонты? Увы, дитя мое, однажды тебе суждено будет узнать, что это надежды!

Там я родился, там я издал свой первый крик, там я впервые улыбнулся в нежных материнских объятиях, там я, будучи розовощеким русоголовым мальчиком, бежал, стремясь поймать иллюзии своей молодости, которые имеют обыкновение ускользать от нас, а если мы их и догоняем, они оставляют на наших пальцах лишь немножко бархатной пыльцы, и поэтому мы называем их бабочками. Увы! То, что я собираюсь тебе сказать, странно, но справедливо: бабочек видишь лишь тогда, когда ты молод, позже приходят осы, которые жалят, а затем — летучие мыши, предвещающие смерть. Три жизненных периода — молодость, зрелость и старость — можно обозначить следующим образом: бабочки, осы, летучие мыши.

Именно там умер мой отец. Я был тогда в таком возрасте, когда еще не понимают, что такое смерть, и едва знают, что такое отец.

Именно сюда я привез останки моей покойной матери, — на маленькое уютное кладбище, которое больше похоже на сад, полный цветов, предназначенный для детских игр, а не на печальное место, где похоронены усопшие. Моя мать покоится рядом с солдатом с поля Мод и генералом Пирамид note 3.

Надгробная плита, принесенная одной из ее подруг, и покрывающая обе могилы, дает приют им обоим.

Справа и слева от них покоятся мои дедушка и бабушка, родители моей матери, и мои тети, имена которых я помню, а вот лица припоминаю смутно, сквозь сероватую дымку давно прошедших лет.

В свою очередь и я обрету там вечный покой, — дай Бог, чтобы как можно позже! — так как против моей воли я должен буду покинуть тебя, дитя мое!

И в этот день я вновь обрету ту, которая вскормила меня и качала мою колыбель. Я снова обрету маму Зину, о которой я рассказывал в моих «Мемуарах» и к постели которой приходил попрощаться со мной призрак моего отца.

Так как же мне не полюбить рассказывать об этой громадной увитой зеленью беседке, где каждая мелочь является для меня дорогим воспоминанием? Я знаю там все: не только жителей городка, не только каждый камень дома, но даже лесные деревья.

По мере того, как эти воспоминания моей юности исчезали, я начинал их оплакивать.

Белые крыши домиков, дорогой аббат Грегуар, добрый капитан Фонтен, достойный отец Нигэ, дорогой кузен Девиален! Сколько раз я пытался оживить вас, но каждый раз вы почти пугали меня, являясь ко мне бледными и немыми призраками, несмотря на мои нежные дружеские призывы! Я оплакивал вас, темные камни монастыря Сан-Реми, широкие изгороди, длинные лестницы, узкие кельи, громадная кухня; я видел, как вы разрушались камень за камнем до тех пор, пока кирка и мотыга не смогли обнаружить посреди обломков ваш фундамент, — широкий, как основание крепостного вала, и ваши подвалы, глубокие, как пропасть! И вас я в особенности оплакивал, о прекрасные деревья парка, лесные гиганты, — вековые дубы с шероховатыми стволами, буки с гладкой серебряной корой, каштаны с пирамидальными цветами, вокруг которых в мае и июне летает множество пчел, с брюшками, полными меда, и лапками, перепачканными воском!

Вы были срублены мгновенно, за несколько месяцев, вы, которые должны были жить еще столько лет, давая приют под своей сенью людям стольких поколений, наблюдать столько любовных историй, таинственно и бесшумно происходящих на ковре из мха, которые века соорудили у ваших корней!

Вы, которые знали Франциска I note 4 и госпожу д'Этамп note 5, Генриха II и Диану де Пуатье note 6, Генриха IV note 7 и Габриэль note 8! Вы сохранили воспоминания об этих знаменитых усопших в углублениях вашей коры; и вы надеялись, что эти затейливые переплетения в форме полумесяца, эти зашифрованные, причудливо соединенные надписи, лавровые кроны и розовые цветы спасут вас от этой ужасной смерти на доходном кладбище, называемом стройкой! Но, увы! — вы ошиблись, прекрасные деревья! В один прекрасный день вы услышали стук топора и глухой звук пилы. Это и было разрушение, пришедшее к вам! Это была смерть, кричавшая вам: «Пришла и ваша очередь, гордецы!»

И вот я вижу, как вы лежите на земле, изуродованные от верхушки до корней, с отломленными ветвями, разбросанными вокруг вас; мне кажется, что я, помолодев на пять тысяч лет, прохожу по этому огромному полю битвы, которая развернулась между Пелионом и Оссой note 9; я как будто вижу этих поверженных у моих ног титанов, попытавшихся подняться на Олимп и пораженных молнией Юпитера!