Исаак Лакедем, стр. 105
— О Прометей! — грустно прошептал Исаак. — Значит, правда, что умереть — благо?
— Разве ты не слышал, о чем я тебе здесь говорил? — прервал его титан. — Ты уже забыл, что я прожил четыре тысячи лет и из них три — в цепях?.. Поторопись же, мой последний и единственный освободитель! Ведь ты сделаешь для меня больше, чем Геракл. Ты избавишь меня от тягот жизни и довершишь то, чего не смог стервятник!..
Голос Прометея стал слабеть и угасать. Силы титана, что некогда позволяли ему сражаться со сторукими гигантами, силы, что сбросили Пелион с вершины Оссы, иссякали.
Казалось, он ожидал, чтобы впасть в предсмертное беспамятство, лишь той вести, что принес ему иудей.
Исаак же понял: ему нельзя терять время — пора исполнить волю умирающего. Он сбежал с утеса, на который ссадил его сфинкс, нашел хижину угольщика, взял там топор и стал карабкаться по кручам двуглавого исполина. Поднявшись до границы облаков, где кончался лес, он принялся за работу.
Вскоре под всесокрушающим топором дубы, буки и сосны начали рушиться, словно подкошенные серпом колосья. Треск падающих стволов доносился до ущелий Кавказа, грохотали, порождая лавины, огромные куски скал, вывороченные летящими вниз деревьями.
Уже под вечер у ног титана возвышался громадный остов костра. Спустившись, Исаак стал быстро тереть друг о друга две сухие ветви терпентинного дерева, пока их не охватило пламя. Он положил их под ствол гигантской сосны и перебрался на противостоящий склон. Там ожидал его сфинкс, снова приняв неподвижную позу молчаливого каменного изваяния.
Пожар разгорался.
Слабое, как первые лучи на восходе, предвещающие близость солнечной колесницы, пламя сначала робко лизало ствол и не распространялось далее. Казалось, оно желало ограничиться смолистой корой того ствола, к которому прилепилось. Но постепенно огонь перешел на два соседних ствола, затем на те, что примыкали к ним. Огненная завеса растянулась надо всем гигантским костром, поднимаясь вверх, стала лизать бока горы, а дым навис темным султаном и перемешивался с облаками.
Пламя гнало дым все выше, и в чистом эфире, колеблющемся над огнем, можно было различить гигантское тело титана.
С ужасом глядел на него Исаак! Запястья Прометея были прикованы к двум утесам, отстоявшим друг от друга на тысячу локтей, а тело свисало вниз не менее чем на треть высоты всей горы.
Настала ночь, но высокий костер прогнал тьму и пылал, уподобившись солнцу. Вокруг по-прежнему было светло как днем.
Понт Эвксинский, в котором отражался блеск пламени, превратился во второй Ахеронт, катящий свои огненные валы.
Пожар охватил все вокруг, и титан явился в сияющем величии, обрамленный стеной огня.
Вдруг из водного лона лебедями выпорхнули океаниды, верные подруги Прометея, вот уже три тысячи лет прилетавшие к нему на час или два, чтобы излить на его раны бальзам своих слез. Их было девять, столько же, сколько и муз; звали их: Асия, Калипсо, Климена, Диона, Дорида, Эвдора, Ианира, Плексавра и Фоэ.
Они пролетели над головой иудея в своих прозрачных одеяниях, сотканных из блестящей морской лазури, с венками из водорослей на головах. Медленно плывя в воздухе, они выстроились цепью, возложили руки на плечи одна другой и затянули печальную песнь, гимн смерти Прометея.
Вот что они пели:
Титан, современник старого мира, видевший, как Земля, улыбаясь, выплывала из Хаоса, расцветала первым дневным лучом и впервые погружалась во мрак! О сын Урана и Фемиды, не знавший ни одного существа, кроме Амура, кто был бы рожден раньше тебя, ты, уступающий в старшинстве лишь Любви, несотворенной силе творения! Ты видел рождение Афродиты, матери наслаждений, возникшей из пены морской и крови бога богов! Ты приближаешься, о Прометей, к вечному упокоению, ибо старый мир обречен!
Увы, ты принадлежишь к роду проклятых! Брат твой Атлант осужден держать мир на своих плечах. Менетий, твой брат, низ-вержен в пропасти Тартара; твой брат Эпиметей взял в жены Пандору, источник всех зол. А ты, зажёгший огонь души в груди человеческой, уже три тысячи лет распят на груди Кавказа! Тебе пора умереть, о Прометей, ибо старый мир обречен!
Но человек, которого ты наделил душой, стал соперником наших богов, и всем, что ни сделал он доброго, великого, благородного — всем он обязан тебе! Героический дух, поэзия, слава, наука и гений, мудрость, доброе имя, любовь к отечеству и совершенство в искусствах — все это стало возможным после того, как ты, божественный похититель, украл небесный огонь для процветания рода людского. Тебе пора умереть, о Прометей, ибо старый мир обречен!
А вот и любимцы твои из числа смертных: Геракл, Ясон, Тесей, Ахилл, Орфей, Эскулап, Гесиод, Гомер, Ликург, Солон, Эсхил, Леонид, Аристотель, Александр, Зевксис, Апеллес, Перикл, Фидий, Пракситель, Вергилий, Гораций… Они все — благодарные твои дети. Все почерпнули славу свою у тебя и тебя ожидают теперь в тиши Енисейских полей, чтобы составить кортеж, какого не удостаивалось ни одно божество! Тебе пора умереть, о Прометей, ибо старый мир обречен!.
В этот миг послышался голос титана, которого уже наполовину пожрал огонь.
Все смолкло — пение океанид, треск пожарища, порывы ветра, ропот моря, и сквозь пелену огня, вставшую меж Исааком и Прометеем, до вечного странника донеслись слова:
— В центре земли… Через Трофониеву пещеру… С помощью золотой ветви!
То были ответы на три ранее заданных вопроса. А океаниды продолжили прерванную песнь:
Тебе предсказали, что твоим мукам придет конец, когда сын девы явится из Египта. Этот бог свергнет мучителя твоего, он искупит грехи людей, умерев ради них и сойдя в ад. Этот сын девы уже пришел из Египта, погиб за людей и спустился в ад. Твой костер, Прометей, — последний отсвет старого мира — гаснет здесь, на Кавказе, в час, когда над Голгофой загорелась звезда, маяк нового мира! Тебе пора умереть, о Прометей, ибо старый мир обречен!
Легкие, грациозные и прекрасные, океаниды пели и летали вокруг огромного пожара, сделавшего Кавказ подобием Этны, превратившего гору в вулкан, а лес — в его кратер!
Вскоре порыв, подобный дыханию аквилона, отклонил пламя, и оно на миг заколебалось, но затем снова потянулось прямо к небесам, куда тянется любое пламя.
Это титан испустил последний вздох. Жизнь длиной в четыре тысячи лет пришла к своему концу!
Тут океаниды, закутав лица, в последний раз облетели кругом костра, по очереди крикнув: «Прощай!» — и направились к Понту Эвксинскому.
Последняя из них, пролетая над головой Исаака, уронила к его ногам золотую ветвь, которую она укрывала в складках своего одеяния.
Исаак проводил их глазами, следя, как они одна за другой погружались в морскую пучину и исчезали. Затем он подобрал золотую ветвь и, уверясь, что более нет препятствий его замыслу, решил из благодарности к Прометею дождаться, пока погаснет пламя.
Три дня горел огонь. На исходе третьих суток тело титана полностью превратилось в прах, медные кольца были пусты, а алмазные цепи бессильно свисали с раздвоенной вершины.
Смертная оболочка получила свободу, и прах ее смешался с пеплом леса, ставшего для нее костром.
Тогда Исаак вновь оседлал сфинкса и громко произнес, прижимая к груди драгоценную золотую ветвь:
— К Трофониевой пещере! И прошептал:
— О сын Урана и Фемиды! Ты мертв, Прометей старого мира! Но я чувствую, что с сего дня новый мир обрел своего Прометея!
А между тем сфинкс, стремительно рассекая воздух, мчал своего сурового всадника к западу.
XXXI. ТРОФОНИЕВА ПЕЩЕРА
В той части Беотии, что соприкасается с Фокидой и простираете» от моря Алкионы до Копаидского озера, у северных отрогов Геликона, около Трахина, между Амбрисом и Орхоменом в живописной долине, орошаемой Ламом, расположился очаровательный городок Лебадея.
Над ним возвышается гора, а с ее вершины низвергается, взвиваясь и крутясь как алмазный водопад, маленькая речка Герцина. Прежде чем достичь Лебадеи, она вбирает в себя воду двух источников, спокойствием и прозрачностью странно контрастирующих с водами этой бурной, стремительной речки.