Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2, стр. 46

Он вырвал из рук клерка начатую обличительную речь, нацепил на нос очки и с выражением прочитал:

«Потеряв состояние, заложив имение, наплевав на обязательства.., его величество поймет, как они должны страдать… Итак, докладчик имел в своем распоряжении важное дело, от которого зависит имущество одного из старейших домов королевства; его стараниями, благодаря его предприимчивости, таланту, да позволено будет ему так сказать, это дело шло прекрасно, и право знатной и могущественной дамы Анжелики-Шарлотты-Вероники графини де Беарн, было бы признано, объявлено, как вдруг небольшая размолвка.., погубив…»

– На этом месте я остановился, сударыня, – сообщил прокурор, выпятив грудь колесом, – я надеюсь, что портрет получится великолепный.

– Господин Флажо, – заговорила графиня де Беарн, – сорок лет назад я впервые обратилась к вашему отцу – нотариусу, достойному человеку; после его смерти я передала свои дела в ваши руки; на моих делах вы заработали около двенадцати тысяч ливров; возможно, вы заработали бы еще больше…

– Записывайте, все записывайте, – с живостью приказал Флажо клерку, – это будет свидетельство, доказательство: мы внесем его в речь.

– Так вот я забираю у вас свои бумаги, – перебила его графиня, – с этой минуты вы утратили мое доверие.

Растерявшись от внезапной немилости, словно громом пораженный, Флажо застыл в недоумении. Оправившись от удара, он почувствовал себя мучеником, пострадавшим за веру.

– Пусть так! Бернаде, верните бумаги графине и отметьте, что докладчик предпочел совесть состоянию.

– Прошу прощения, графиня, – шепнул маршал на ухо графине де Беарн, – однако вы поступаете необдуманно, как мне представляется.

– О чем я не подумала, господин герцог?

– Вы забираете свои бумаги у этого храброго бунтовщика, но что вы собираетесь с ними делать?

– Отнесу их другому прокурору, другому адвокату! – вскричала графиня.

Флажо поднял глаза к небу с мрачной улыбкой самоотречения и стоического смирения.

– Но ведь раз принято решение, – шепотом продолжал маршал, – что палаты не будут больше проводить судебных заседаний, дорогая графиня, следовательно, никакой другой прокурор не станет вами заниматься, кроме мэтра Флажо…

– Это что же, заговор?

– Неужели вы, черт побери, считаете мэтра Флажо таким глупцом, чтобы он протестовал в одиночку, риску, я потерять свою контору? Должно быть, собратья поддерживают его?

– Что же намереваетесь делать вы?

– Я заявляю, что мэтр Флажо – честный прокурор, и мои бумаги будут у него в целости и сохранности… Я оставляю их у него и продолжаю, разумеется, платить, как если бы он и дальше занимался моим делом.

– Вы по праву считаетесь умным человеком и либералом, господин маршал! – воскликнул Флажо. – Я буду распространять это суждение, господин герцог!

– Вы слишком добры ко мне, дорогой прокурор! – с поклоном отвечал Ришелье.

– Бернаде! – крикнул вдохновленный прокурор своему клерку. – Включите похвалу господина маршала де Ришелье в заключительную часть!

– Нет, нет, не стоит, мэтр Флажо! Я вас умоляю… – с живостью возразил маршал. – Ах, черт побери, что вы там собираетесь делать? Я предпочитаю тайну в том, что принято называть делом… Не огорчайте меня, мэтр Флажо. Я буду отрицать, опровергать: видите ли, я очень скромен… Ну, графиня, что вы на это скажете?

– Я скажу так: мой процесс будет слушаться… Мне нужно судебное разбирательство, и оно состоится!

– А я вам скажу: чтобы ваш процесс состоялся, королю придется послать швейцарцев, рейтаров и двадцать пушек в зал заседаний, – с воинственным видом отвечал Флажо, и это привело старуху в полное отчаяние.

– Вы, значит, не верите, что его величество на это способен? – шепнул Ришелье, обращаясь к Флажо.

– Это невозможно, господин маршал! Это просто неслыханно! Это означало бы, что во Франции нет больше справедливости, как уже нет хлеба.

– Вы полагаете?

– Вы сами в этом убедитесь.

– Однако король разгневается, – Мы готовы на все!

– Даже на изгнание?

– На смерть, господин маршал! Оттого, что на нас мантия, мы не стали трусливее!

Флажо ударил себя кулаком в грудь.

– Теперь я уверен, – сказал Ришелье своей спутнице, – что кабинету министров не поздоровится!

– О да! – после некоторого молчания заметила графиня. – И это весьма для меня прискорбно, потому что я никогда не вмешиваюсь в происходящее, а теперь вот оказываюсь втянутой в этот конфликт.

– Я совершенно убежден, – отвечал маршал, – что есть одно лицо, которое может вам помочь в этом деле, человек могущественный… Но захочет ли он?

– Надеюсь, не будет с моей стороны слишком нескромным полюбопытствовать, господин герцог, кто это могущественное лицо?

– Ваша крестница, – отвечал герцог.

– Графиня Дю Барри?

– Она самая.

– А ведь, пожалуй, вы правы… Вы подали мне прекрасную мысль!

Герцог прикусил губу.

– Так вы поедете в Люсьенн? – спросил он.

– Без малейшего колебания.

– Однако графине Дю Барри не осилить оппозиции Парламента.

– Я скажу ей, что хочу, чтобы мое дело было рассмотрено в суде. Она ни в чем не сможет мне отказать после того, что я для нее сделала. Она скажет королю, что ей этого хочется. Его величество поговорит с канцлером, а у канцлера – большие возможности, господин герцог… Мэтр Флажо, будьте любезны, хорошенько изучите мое дело. Оно будет слушаться раньше, чем вы предполагаете, это говорю вам я!

Мэтр Флажо недоверчиво покачал головой, однако графиня была непоколебима.

Выйдя из задумчивости, герцог проговорил:

– Раз вы отправляетесь в Люсьенн, графиня, передайте, пожалуйста, от меня нижайший поклон.

– С большим удовольствием, герцог.

– Мы с вами – друзья по несчастью: ваш процесс приостановлен, мой – тоже. Когда вы будете просить за себя, то вы тем самым ускорите рассмотрение и моего дела.. Кроме того, вы можете засвидетельствовать там мое неудовольствие, которое нам причиняют эти упрямцы в Парламенте. Прибавьте к этому, пожалуйста, что именно я посоветовал вам прибегнуть к помощи божественной хозяйки Люсьенн.

– Не премину, герцог. Прощайте, господа!

– Имею честь предложить вам свою руку и проводить вас до кареты. Еще раз прощайте, мэтр Флажо, не буду вам мешать заниматься делами…

Маршал проводил графиню до кареты.

«Рафте прав, – подумал он, – такие, как Флажо, способны произвести революцию. Слава Богу, я подкреплен с обеих сторон. Я придворный и в то же время член Парламента. Графиня Дю Барри попытается вмешаться в политику и падет одна. Если она устоит, я ей подложу мину в лице мадмуазель де Таверне. Да, этот чертов Рафте в самом деле мой ученик. Я его поставлю во главе кабинета, когда стану премьер-министром».

Глава 28.

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВСЕ СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ ЗАПУТАННЫМ

Графиня де Беарн воспользовалась советом Ришелье. Спустя два с половиной часа после того, как она рассталась с герцогом, она уже сидела в приемной Люсьенн в обществе Замора.

Она некоторое время не показывалась у графини Дю Барри, и потому ее присутствие вызвало некоторое любопытство в будуаре графини, услыхавшей имя графини де Беарн.

Д'Эгийон тоже не терял времени даром. Он замышлял вместе с фавориткой заговор, когда Шон вошла с просьбой принять графиню де Беарн.

Герцог собрался было удалиться, но графиня его удержала.

– Я бы хотела, чтобы вы остались, – сказала она. – В том случае, если старая скупердяйка станет клянчить деньги, вы окажетесь полезны: в вашем присутствии она попросит меньше.

Герцог остался.

Графиня де Беарн с подобающим случаю выражением лица села напротив Дю Барри в предложенное ей кресло. Когда они обменялись приветственными фразами, Дю Барри спросила:

– Могу ли я узнать, какому счастливому случаю я обязана вашим посещением, сударыня?

– Ах, графиня! – воскликнула старая сутяга. – Меня привело к вам огромное несчастье!