Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1, стр. 107
– Обыкновенно это так и бывает, однако ее высочество прибыла к нам третьего дня, она только что вступила в должность, а, кроме того, сегодня вечером она собирает капитул.
– Сестра! Сестра! Я приехала издалека, – продолжала умолять незнакомка, – я еду из Рима, я проехала шестьдесят миль верхом, я в отчаянии.
– Что вы от меня хотите? Я не могу нарушать приказания настоятельницы.
– Сестра! Я должна сообщить вашей настоятельнице нечто весьма важное.
– Приходите завтра.
– Это невозможно… Я всего на один день приехала в Париж, и этот день уже… Кстати, я не могу переночевать в трактире.
– Почему?
– У меня нет денег.
Привратница в изумлении оглядела увешанную драгоценностями даму, имевшую в своем распоряжении великолепного коня. А дама утверждала, что ей нечем заплатить за ночлег.
– Не обращайте внимания ни на мои слова, ни на платье, – взмолилась молодая женщина, – это не совсем то, что я хотела сказать; разумеется, мне в любом трактире поверили бы в долг. Нет, нет, я к вам пришла не за тем, чтобы проситься на ночлег, я ищу убежища!
– Сударыня! В Сен-Дени наш монастырь – не единственный, и во всех монастырях есть настоятельницы.
– Да, да, знаю, но мне не хотелось бы обращаться к рядовой настоятельнице, сестра.
– Вам не следует упорствовать. Ее высочество Луиза Французская не занимается больше мирскими делами.
– Это не имеет значения! Передайте ей, что я хочу с ней поговорить.
– Я же вам сказала, что у нее капитул.
– А после капитула?
– Он только что начался.
– Тогда я пойду в церковь и помолюсь в ожидании ее высочества.
– Я очень сожалею, сударыня…
– Что такое?
– Не надо ее ждать.
– Мне не следует ее ждать?
– Нет.
– Значит, я ошибалась! Значит, я не в Божьей обители! – вскричала незнакомка, и в ее взгляде и голосе почувствовалась такая сила, что монахиня не осмелилась более ей противоречить:
– Раз вы так настаиваете, я попытаюсь…
– Скажите ее высочеству, – заговорила незнакомка, – что я еду из Рима, что, не считая двух недолгих остановок в Майенсе и Страсбурге, я задерживалась в пути лишь для сна, а последние четверо суток я позволяла себе отдыхать ровно столько, чтобы удержаться в седле и, разумеется, конь тоже должен был перевести дух, перед тем как нести меня дальше.
– Я все передам, сестра.
Монахиня удалилась.
Спустя минуту появилась послушница. За ней следовала привратница.
– Ну что? – обратилась к ним незнакомка, торопясь услышать ответ.
– Ее высочество просила вам передать, сударыня, – отвечала послушница, – что вечером она не сможет вас принять, но, независимо от этого, монастырь окажет вам гостеприимство, раз вы так ищете убежища. Итак, можете войти, сестра. Вы совершили долгий путь и очень утомлены, как вы говорите, можете лечь в постель.
– А мой конь?
– О нем есть кому позаботиться, не волнуйтесь, сестра.
– Он кроток, как агнец. Его зовут Джерид, он отзывается на это имя. Я настоятельно прошу о нем позаботиться – это чудесное животное.
– За ним будут ухаживать, как ухаживают за лошадьми его величества.
– Благодарю.
– А теперь проводите госпожу в ее комнату, – приказала послушница привратнице.
– Нет, не надо в комнату, проводите меня в церковь. Я не хочу спать, мне надо молиться.
– Часовня открыта, сестра, – сказала монахиня, указывая пальцем на небольшую боковую дверь в церкви.
– Мне можно будет увидеться с настоятельницей? – спросила незнакомка.
– Только завтра.
– Утром?
– Нет, утром нельзя, – отвечала монахиня.
– Потому что утром состоится большой прием, – добавила другая.
– Кто же может быть принят раньше меня? Неужели на свете есть кто-то несчастнее меня?
– Нам оказывает большую честь будущая супруга дофина. Ее высочество остановится у нас на два часа. Это огромная честь для нашего монастыря и большое торжество для наших бедных сестер. Вы понимаете, что…
– Увы!
– Настоятельница приказала сделать все возможное, чтобы достойно встретить высоких гостей.
– Скажите: я могу надеяться, что буду здесь в безопасности, ожидая приема вашей уважаемой настоятельницы? – спросила незнакомка, оглядываясь с заметной дрожью.
– Да, конечно, сестра. Наш монастырь мог бы укрыть даже преступников, не говоря уже о…
– Беглецах, – закончила незнакомка. – Ну хорошо, значит, сюда никто не может войти, не так ли?
– Без разрешения? Нет, никто.
– А если он добьется разрешения? Боже мой. Боже мой… – пролепетала незнакомка, – ведь Он всесильный, Он и сам иногда приходит в ужас от своего могущества!
– Кто он? – спросила монахиня.
– Никто, никто.
– Бедняжка сошла с ума, – пробормотала монахиня.
– В церковь, в церковь! – воскликнула незнакомка, словно подтверждая мнение, которое о ней начинало складываться.
– Идемте, сестра, я вас провожу.
– За мной гонятся, понимаете? Скорее, скорее в церковь!
– Можете мне поверить, что в Сен-Дени крепкие стены, – сочувственно улыбаясь, заметила послушница, – вы устали, поверьте мне, идите к себе, ложитесь в постель, на плитах часовни ноги у вас совсем разболятся.
– Нет, нет, я хочу помолиться, я попрошу Бога удалить от меня моих преследователей! – вскричала молодая женщина, скрываясь за дверью, на которую ей указала монахиня. Дверь захлопнулась.
С любопытством, свойственным всем монашкам, послушница зашла в церковь через главный вход, тихонько пробралась внутрь и увидала лежавшую перед алтарем незнакомку; она молилась и рыдала, уткнувшись лицом в пол.
Глава 15.
ПАРИЖСКИЕ ОБЫВАТЕЛИ
Капитул и в самом деле был созван, о чем говорили незнакомке монахини: надо было обсудить пышный прием наследницы цезарей.
Итак, ее высочество Луиза приступала к исполнению своих обязанностей в Сен-Дени.
Монастырское имущество было в некотором упадке; бывшая настоятельница, уступая свой пост, увезла с собой большую часть принадлежавших ей кружев, а вместе с ними ковчежцы и дароносицы, которые обыкновенно приносили с собой в общину настоятельницы, представительницы лучших фамилий; они посвящали себя служению Всевышнему, не теряя при этом связи с миром.
Узнав, что принцесса остановится в Сен-Дени, ее высочество Луиза послала нарочного в Версаль; ночью в монастырь прибыла повозка с коврами, кружевами, церковным облачением.
Все это обошлось ее высочеству в шестьсот тысяч ливров. Когда новость о щедрости, с которой королевский двор готовился к предстоящему торжеству, облетела город, любопытство парижан вспыхнуло с удвоенной силой. Как говаривал Мерсье, кучка парижских ротозеев может позабавить, но когда любопытство охватывает весь город, огромная толпа зевак заставляет задуматься, а порой и вызвать слезы.
Маршрут ее высочества был обнародован, поэтому с самого рассвета парижане сначала десятками, потом сотня за сотней, тысяча за тысячей стали выходить из своих берлог.
Французские гвардейцы, швейцарцы, расквартированные в Сен-Дени, разобрали оружие и образовали цепь, чтобы сдерживать прибывавшие, словно во время прилива, толпы народа. Люди образовывающие водовороты вокруг соборных папертей, взбирались на статуи, украшавшие порталы. Отовсюду высовывались головы, дети облепили дверные навесы, мужчины и женщины выглядывали из окон. Тысячи любопытных, прибывших слишком поздно или предпочитавших, подобно Жильберу, скорее сохранить свободу, чем сберегать или отвоевывать место в толпе, напоминали проворных муравьев: они карабкались по стволам и рассаживались на ветвях деревьев, стеной поднимавшихся вдоль дороги от Сен-Дени до Ла Мюэтт, по которой должна была проехать принцесса.
Начиная с Компьеня, роскошных дворцовых экипажей и ливрей заметно поубавилось. Оттуда короля сопровождали только самые знатные сеньоры, ехавшие вдвое, а то и втрое скорее против обыкновения благодаря почтовым станциям, появившимся на дороге по приказу короля.