Две королевы, стр. 54

— Но в чем опасность, чем я рискую, принимая у себя графиню Суасонскую? Не явится же она сюда с целым арсеналом? Разве не заметят ее пистолетов, пушек и кинжалов? К тому же, разве я буду принимать ее наедине? Неужели не найдется никого, кто защитит меня?

— Помимо кинжала, есть и другое оружие, госпожа.

— Яд! Неужели вы боитесь, что она отравит меня? Так заприте двери в кухонные помещения, не позволяйте ей заходить туда. Не думаете ли вы, что, рассказывая мне о моей матери и передавая вещь, которую та отдала ей на хранение, графиня собирается убить меня?

— Госпожа Генриетта умерла после обеда, не так ли, госпожа?

— Нала, Нада, ты злой пророк, вестник несчастья. Ты и вбил в голову короля эти бредовые страхи. Государь, прошу вас, не верьте ему. Какие глупости! Отравить меня, королеву! Зачем? Мне раз двадцать присылали письма с угрозами, но я и читать не стала эти дурацкие послания!

Королева более часа уговаривала Карла II, и он, после долгого сопротивления, сдался, поставив, однако, непременное условие, чтобы она ничего не пила и не ела, прежде чем он сам не пригубит поданное ей.

— О ваше величество! — воскликнул Нада. — Это ненадежное средство: у меня на родине могут отравить при помощи перчаток, благовоний и тысячами других способов; вы недостаточно защищены, королеву нельзя оставлять ни на минуту, разрешите хотя бы мне все время находиться при ней!

Мария Луиза была тронута преданностью бедного карлика, она позволила ему быть рядом, когда появится графиня, и не покидать ее, несмотря на присутствие короля. Нада поклялся, что глаз не спустит с г-жи де Суасон и при нем эта дама не прикоснется ни к одной вещи, принадлежащей королеве.

— Иначе я убью ее! — добавил он, взмахнув своей сабелькой.

Король рассмеялся, а королева почувствовала, что готова заплакать: она теперь была не слишком избалована участием!

Графиня Суасонская явилась на следующий день; она была уже немолода и, хотя никогда не отличалась красотой, обладала необыкновенной привлекательностью, что позволило ей в свое время иметь огромное число любовников. Она была высокая, худощавая, с черными глазами и смуглой кожей; во взгляде ее пылал затаенный огонь, подобный молнии, скрытой тучей. Ее плечи и руки не утратили красоты, и она намеренно обнажала их; она была умна и необычайной хитростью и остроумием очень напоминала своего брата, герцога Неверского. Но, в отличие от него, графиня умела вести себя и плести интриги, чего не хватало остальным Манчини. По натуре страстная, но не до такого безумия, как г-жа Колонна или г-жа Мазарини, она, подобно им, была склонна к авантюризму; наверное, поэтому жизнь всех этих племянниц кардинала не сравнима ни с какой другой.

Графиня вошла безо всякого смущения, вела себя с великолепной сдержанностью, не выказывая ни радости, ни робости; казалось, она находится во дворце Суасон в роли хозяйки и имеет все основания держаться на равных с любыми коронованными особами. Король и королева принимали ее в присутствии главной камеристки, герцога де Асторга и всех приближенных королевы; из свиты короля здесь находился только его главный мажордом. Нада в самом роскошном своем наряде стоял рядом с хозяйкой, а Ромул, как любимая собачонка, лежал у ног своего хозяина.

— Наконец-то, ваше величество, мне позволено выразить вам мое почтение и доказать искреннюю преданность.

Она поцеловала руку королевы и готова была встать на колени, но Мария Луиза удержала ее от этого жеста.

— Я рада, действительно рада видеть вас, сударыня, — ответила королева, — не сомневайтесь!

Госпожа де Суасон смерила ее почтительным, но преисполненным достоинства взглядом и продолжила растроганным голосом:

— Вы необычайно красивы, ваше величество! Даже красивее госпожи Генриетты, которую я так любила, и, так же как она, вы очаровательны!

По-видимому, так оно и было, но из тех, кто знал мать Марии Луизы, только графиня произнесла это вслух.

Госпожа де Суасон знала, что такое двор, и ее нелегко было смутить, поэтому она сделала вид, что не замечает холодности Карла II. Направив разговор в нужное ей русло, затронув темы, которые особенно волновали короля, она в считанные минуты сумела овладеть его вниманием; ее речи звучали убедительно, предубеждение слушателей исчезло, и все присутствующие были очарованы, за исключением Нады и герцога де Асторга, разумеется.

Герцогу показалось, что он заметил неприметный знак, которым, как сообщники, обменялись графиня и отец Сульпиций; потому ли, что один из них перехватил его взгляд или по какой-то другой причине, но ничего подобного больше не повторилось.

Аудиенция длилась довольно долго и затянулась бы и дольше, если бы не наступил обеденный час. Король предложил г-же де Суасон еще раз посетить королевские покои и даже выразил определенное сожаление по поводу того, что не может принять ее при дворе.

— О государь, стоит ли говорить об этом, я слишком счастлива, что получила возможность увидеть ваши величества здесь, избежав официальной церемонии и тягот этикета. Простите, что я говорю так, но испанский двор славится своей строгостью и неукоснительным соблюдением придворных устоев. А я отвыкла от высшего общества и официальных приемов, мне было бы там не по себе.

— Однако, сударыня, если верить слухам, герцог Пармский держал блестящий двор в Брюсселе и вы были его королевой.

Графиня не смогла сдержать улыбку:

— В моем возрасте, ваше величество, королевой можно считаться только тогда, когда носишь корону. Действительно, герцог Пармский проявил некоторую благосклонность к изгнаннице, но все стальное — не более чем выдумка, которую с удовольствием использовали против меня, как будто старая женщина могла соблазнить могущественного повелителя.

Тем не менее это было правдой: герцог Пармский, правитель Нидерландов, сильно увлекся ею, и г-жа де Суасон, как и подобало Манчини, не оттолкнула его.

Когда графиня ушла, Карл II сказал королеве:

— Ты была права, Мария Луиза, ее оклеветали. Мне не кажется, что графиня Суасонская была способна совершить преступления, в которых ее обвиняют, я в это никоим образом не верю. Однако никогда нельзя забывать о предостережениях, помни о данном мне обещании и остерегайся ее пилюль: графиня была слишком близка к Лавуазен.

Королева рассмеялась: кроме неприязни, навеянной детством, она не испытывала никаких враждебных чувств к представительнице рода Манчини, и эта неприязнь окончательно исчезла благодаря хитрости и ловкости изворотливой женщины.

Графиня и в самом деле передала королеве портрет г-жи Генриетты и несколько довольно важных писем принцессы к графу де Гишу и маркизу де Варду; оба они, если верить старым придворным, в какой-то мере пользовались ее расположением. Госпожа де Суасон, чья страсть к маркизу де Варду была всем известна, так и не простила знаков внимания и предупредительности этого сеньора по отношению к сопернице. Отсюда — бесчисленные интриги, которые не имеют отношения к моему рассказу, отсюда — и ужасная, преждевременная смерть Мадам.

Королева знала обо всем этом очень мало. В юном возрасте она не могла сама разобраться в том, что тогда происходило, и никто не взял на себя труд рассказать ей, как все случилось, кроме второй Мадам, а та, как мы убедились, посеяла в душе Марии Луизы большие сомнения на этот счет.

Графиня Суасонская обещала прийти вскоре снова, и было решено принять ее благосклонно.

II

И действительно, г-жа де Суасон не заставила долго себя ждать. Король находился в Эскориале. Графиня испросила разрешения навестить королеву, и Мария Луиза, не задумываясь, велела передать, что ждет ее; Нада занял свой пост, к большому неудовольствию графини, надеявшейся поговорить с королевой наедине и завоевать ее доверие; г-жа де Суасон попыталась избавиться от карлика, прибегнув сначала к похвалам, затем к насмешкам.

Королеву это только рассмешило. Но Нада не смеялся и не сдвинулся ни на шаг.