Две королевы, стр. 31

Случай помог королеве больше, чем она ожидала.

Как уже объявил король, они, к величайшей радости несчастной королевы, вместе стали объезжать монастыри. Там она садилась рядом с королем, в таком же кресле, монахини располагались у их ног, и множество дам подходили к ним, чтобы поцеловать руку коронованным особам. Говорили на разные темы, которые вовсе не интересовали принцессу, подносили ей медальоны с изображением агнца Божьего, дарили рисунки или вышивки; затем она просила принести ей угощение, которое у монахинь неизменно состояло из жареного каплуна. Мария Луиза ела одна. Король ни к чему в монастырях не притрагивался; самое большее, что он позволял себе, — это немного сладостей; и глядя, как королева утоляет голод, он выражал недовольство по поводу того, что она слишком много ест.

— Увы! Что же, по-твоему, мне делать? — отвечала Мария Луиза, вздыхая в очередной раз.

Она все время вздыхала, да и можно ли было ей сделать что-то другое, чтобы утешиться?

Однажды утром все было готово для их отъезда в монастырь Благовещения; Нада нашел способ шепнуть королеве, что она найдет там г-жу Манчини, заключенную туда по приказу ее супруга. По этой причине королева очень стремилась попасть туда. В это время появляется гонец: речь идет о каком-то срочном деле, собирается совет, король не может ехать. Королева велит узнать, не может ли она ехать в монастырь Благовещения с придворными дамами (естественно, злобная главная камеристка присутствовала при этом).

Возникло немало споров, понадобилось несколько раз отправлять к королю посыльных; наконец, разрешение было получено, королева чуть ли не прыгала от радости.

— Вы, по-видимому, сгораете от желания уехать, сударыня? — надменным тоном заметила старая матрона.

— Я хочу покинуть эту темную комнату, чтобы попасть втемную приемную монастыря; это называется переменой мест — и только; успокойтесь, сударыня, никакой радости во всем этом нет.

Приезд королевы в этот монастырь был, разумеется, событием — ее здесь еще не видели. Ее приняли как положено, провели в приемную: там ее уже ждали кресло и каплун, монахини и дамы — одним словом, все, как и в других монастырях. Королева окинула рассеянным взглядом гостиную, но не обнаружила ту, которую она искала. Окружавшие ее дамы выглядели слишком обыкновенными, чтобы она могла ошибиться.

Вдруг появляется какая-то женщина; ей лет сорок, но на вид не дашь и тридцати; великолепные волосы, фигура и осанка, достойные императрицы; цвет кожи и глаза — итальянки; одета по испанской моде, но только совсем иначе, чем другие: все лишнее убрано, все недостающее добавлено. Королева тут же узнала Марию Манчини, и ее сердце забилось. Мария Манчини, первая любовница Людовика XIV! Мария Манчини, подруга ее матери, подруга Месье! Мария Манчини в Мадриде! Королеве казалось, что она чуть ли не вернулась во Францию!

Она была так взволнована, что не нашла в себе силы заговорить, и в первые минуты только смотрела на Манчини, забыв даже ответить на чрезвычайно почтительный реверанс, в котором та склонилась перед ней. Взгляды г-жи де Терранова пронзили королеву.

— Перед вами госпожа Колонна, супруга коннетабля, — сказала аббатиса, — вашему величеству, без сомнения, приятно видеть ее.

— О да! — ответила Мария Орлеанская. — Да, она была подругой моей матери.

Супруга коннетабля опустилась на колени и, плача, поцеловала руку королевы.

— Ваше величество, ваше величество, — повторяла она по-французски, — как я счастлива видеть вас! Как вы прекрасны и как похожи на госпожу Генриетту, которую я так любила!

На расстоянии и по прошествии времени многое видится иначе. Когда г-жа Генриетта и Мария Манчини были молоды, обе они, внешне сохраняя добрые отношения, не выносили друг друга. Они завидовали одна другой, соперничали в красоте, уме, изяществе, но прежде всего ревновали одна другую к королю, добиваясь его благосклонности, ибо в разные времена он делил ее между ними. Теперь все это уже стерлось из памяти, остались лишь воспоминания о проведенных вместе приятных минутах, а более всего воспоминания об ужасной смерти г-жи Генриетты в двадцать семь лет, ставшей жертвой преступления!

Несчастье сделало супругу коннетабля бесконечно более отзывчивой; оно смягчило ее сердце, достучаться до которого обычно было труднее, чем до ее рассудка; Мария Манчини оказалась довольно сумасбродной и в делах и в речах, о чем свидетельствует вся ее жизнь.

В тот день она была действительно взволнована, в ее словах прозвучали глубокие чувства и радость, которую она выражала с той же искренностью, что и свои сожаления.

— Госпожа Колонна, — сказала королева, — садитесь.

— Ваше величество, — вмешалась главная камеристка, — я прошу прощения, но супруга коннетабля не может занять почетное место рядом с вашей особой, она на него не имеет права.

— Я не во дворце, сударыня, не в Экскориале, не в Ильдефонсо, я в гостях у аббатисы монастыря Благовещения, а не при дворе.

— Везде, где находится ваше величество, вы у себя дома, и, следовательно, везде происходит королевский прием.

— Что ж, госпожа Колонна, присядьте там, где сможете, но, по крайней мере, поближе ко мне.

XV

Теперь уместно рассказать о странной жизни племянницы кардинала Мазарини: история эта не может остаться незамеченной, если уж она попала на кончик пера. Я встречалась с Марией Манчини, но значительно больше слышала о ней, держала в руках ее мемуары — те, что она написала сама, и те, что были написаны от ее имени; все это было настолько любопытно, что не могло стереться из моей памяти.

Я не стану отвлекаться, повторяя то, что известно всем и повсюду, не стану рассказывать о страстной привязанности к ней короля и о том, что произошло во Франции из-за этой красавицы, хотя она ею вовсе и не была. Это была плоскогрудая, смуглокожая, худосочная девушка, увлечься ею мог только подросток и никто другой, ибо она была лишена всех тех прелестей, которые привлекают мужчину. Позднее все это к ней пришло: такое бываете некоторыми женщинами.

Итак, она не смогла выйти замуж за короля, который любил ее и которому она, когда их разлучили, сказала знаменитую фразу:

«Государь, вы король, вы меня любите, и я уезжаю!»

Но в Людовике XIV Мария Манчини страстно любила не просто человека, а короля, корону; она хотела восторжествовать над своим дядей и доказать ему, что никоим образом не нуждается в его помощи и сама добьется успеха в жизни. По-настоящему глубокое чувство она испытывала к герцогу Карлу Лотарингскому; король узнал об этом и никогда ей этого не простил.

С того времени Мария Манчини стала ему безразлична, и он не захотел удерживать ее при себе. Когда встал вопрос о ее брачном союзе с римским князем, занимающим должность коннетабля, которая передавалась в этой семье от отца к сыну уже несколько поколений, король, вместо того чтобы воспротивиться этому браку, всячески содействовал ему, пустив в ход всю свою власть. Напрасно Мария Манчини бросалась к его ногам, умоляя оставить ее во Франции, — король ответил ей, что завещание покойного должно быть исполнено и он не сделает ничего, чтобы ее удержать, поскольку кардинал решил иначе.

— О государь! — воскликнула Мария Манчини. — Вы меня больше не любите, вы меня никогда не любили!

— Сударыня! — ответил он. — У меня есть свое мнение на этот счет, и оно касается также вашей любви, в которой вы так хотите убедить меня. Прекратим этот разговор! Поезжайте в Италию и будьте счастливы!

Мария Манчини заплакала, но ей пришлось повиноваться.

С гордым видом она покинула короля и двор, желая показать тому, кто забыл ее и так недооценил, полнейшее свое спокойствие. Расплакалась Мария уже в дороге, и глаза ее не высыхали до самого Милана.

Там она встретилась с коннетаблем и всей его семьей, там и состоялась свадьба — блестящая и пышная церемония. Коннетабль был молод, хорош собой, однако Мария не полюбила его, она не могла простить ему, что король так холодно обошелся с ней, и винила супруга в том, что ее не оставили во Франции; только представьте себе, какая несправедливость — именно ему пришлось заплатить за непостоянство соперника!