Белые и синие, стр. 112

— Это соответствует и моему чувству общественного долга и моим политическим убеждениям, — отвечала прекрасная путешественница с улыбкой. — Колонна состоит из шести тысяч солдат, вернувшихся из тюрем Англии и Голландии. Во главе ее стоит храбрец, которого зовут полковник Юло. Но по ее стопам волочатся крайне отвратительный мерзавец по имени Франсуа Гулен и крайне гнусная машина, именуемая гильотиной. Когда я въезжала в город, у меня произошла стычка с вышеупомянутым Франсуа Гуленом и он пообещал познакомить меня со своим орудием, если я когда-нибудь окажусь в его власти. Благодаря этому я снискала такую популярность среди республиканских солдат, презирающих своего попутчика так же, как мы с вами, что полковник Юло захотел непременно мне представиться и дать охрану, чтобы я добралась до Витре, из опасения, как бы по дороге я не угодила в руки шуанов. Ну, а поскольку я уехала из Парижа только ради того, чтобы попасть к ним в руки, я отказалась от охраны и велела кучеру ехать вперед. И вот я здесь и счастлива встретиться с вами, генерал Кадудаль, а также сказать, что я восхищаюсь вашей смелостью и ценю ваши достоинства.

Что касается конвоя, который должен был меня сопровождать, он сейчас как раз выезжает из города. Он состоит из трехсот конных егерей и двухсот гусаров. Чем меньше вы убьете этих храбрецов, тем большее удовольствие вы доставите мне.

— Я не стану скрывать от вас, сударыня, — отвечал Каду-Даль, — что вскоре произойдет столкновение между моими людьми и этим отрядом. Не угодно ли вам продолжать путь в Витре, куда я отправлюсь после сражения, горя желанием услышать более подробный рассказ о мотивах путешествия, невероятную причину которого вы мне сообщили?

— Тем не менее лишь она верна, — отвечала Диана, — и в доказательство я, с вашего позволения, буду присутствовать при сражении, вместо того чтобы ехать дальше; я прибыла, чтобы вступить в вашу армию, и таким образом получу боевое крещение.

Взглянув на небольшую колонну, Кадудаль увидел, что она приближается, вырастая на глазах, и обратился к вознице:

— Найди для госпожи такое место, где она не будет подвергаться опасности, — сказал он. — И если, вопреки ожиданиям, нас ждет поражение, растолкуй хорошенько синим, что это я, к ее великому сожалению, помешал ей продолжить путь.

Затем, поклонившись Диане, он произнес:

— Сударыня, молите Бога за правое дело, я же буду за него сражаться. Он устремился на тропу, чтобы присоединиться к своим товарищам, засевшим в засаде.

XXIII. БОЙ

Кадудаль обменялся несколькими словами со своими соратниками, и четверо из них, у которых не было лошадей, те из офицеров, что доставляли его приказы в вересковые пустоши и лесную чащу, тотчас же устремились сквозь заросли дрока к двум огромным дубам, — их ветви и густая листва служили укрытием от солнца.

Эти дубы стояли в конце дороги, напоминавшей улицу: она протянулась от города до тропы и была зажата между двумя откосами.

Добравшись до этого места, шуаны собрались проделать маневр, разгадку которого предстояло безуспешно искать тем, кто не был посвящен в план сражения, подготовленный генералом.

Экипаж Дианы передвинули с середины дороги на тропу, а сама девушка, отойдя на тридцать шагов от коляски, взобралась на бугор, поросший невысокими деревьями, из гущи которых могла незаметно наблюдать за происходящим.

Егеря и гусары продолжали продвигаться шагом, соблюдая осторожность. Впереди, на расстоянии тридцати шагов, шел авангард из десяти человек, следуя с той же крайней осмотрительностью, что и остальная часть отряда.

Когда из города вышли последние солдаты, прогремел выстрел, и один человек из арьегарда упал.

Это послужило сигналом. Тотчас же на обоих гребнях ложбины, где проходила дорога, замелькали вспышки выстрелов. Синие тщетно искали неприятеля, наносившего по ним удары. Они видели огонь и дым, слышали выстрелы, но не могли разглядеть ни оружия, ни людей, в руках которых оно находилось. Однако смятение не охватило ряды тех, кому грозила невидимая опасность. Каждый пытался не спастись от смерти, а покарать врага. Одни поворачивали обратно, другие заставляли своих лошадей взбираться на откосы; но в тот миг, когда чья-нибудь фигура поднималась над гребнем, выстрел в упор поражал человека прямо в грудь; люди катились вниз, увлекая за собой опрокидывавшихся лошадей, как амазонки Рубенса в битве на Термодоне.

Наконец, третьи, а таких было большинство, бросились вперед, надеясь миновать засаду и выбраться из западни, куда они попали. Но Кадудаль, казалось, предвидел и ждал это; видя, что республиканцы пускают лошадей вскачь, он пришпорил своего коня и в сопровождении сорока человек ринулся им навстречу.

И тут на местности протяженностью в километр разгорелся бой.

Те из солдат, кто решил повернуть назад, увидели перед собой преграждавших путь шуанов, которые принялись стрелять почти в упор и заставили их отступить.

Те, кто продолжал подниматься на склоны, находили на их вершинах смерть и падали оттуда вниз вместе с лошадьми, загораживая и загромождая дорогу.

Наконец, те, кто устремился вперед, столкнулись с Кадудалем и его соратниками.

По правде говоря, борьба продолжалась всего несколько минут; затем люди Кадудаля, казалось, дрогнули и повернули назад.

Тогда главные силы кавалерии синих бросились за ними в погоню; но, едва лишь последний шуан миновал два дуба, за которыми притаились четверо мятежников, как те навалились на деревья изо всех сил, и два великана, заранее подрубленные топором под корень, стали клониться навстречу друг другу и, ломая ветви, с грохотом рухнули на дорогу, став непреодолимой преградой. Республиканцы следовали за белыми по пятам, и двое из них вместе с лошадьми были раздавлены падающими деревьями.

Тот же маневр был проделан на другом конце ущелья. Два дерева, рухнув, скрестили ветви и образовали такой же завал, как тот, что закрыл противоположный конец дороги.

Люди и лошади оказались запертыми в гигантской ложбине; теперь каждый шуан мог выбрать себе жертву, прицелиться как следует и убить неприятеля наверняка.

Кадудаль и сорок всадников сошли с лошадей (они стали им не нужны) и с оружием в руках приготовились принять участие в сражении. Между тем мадемуазель де Фарга, следившая за этой кровавой драмой с пылом, присущим ее страстному сердцу, услышала топот копыт на дороге, ведущей из Витре в Ла-Герш. Она живо обернулась и узнала всадника, своего попутчика.

Увидев, что Жорж Кадудаль и его соратники собрались встать в ряды сражающихся, он привлек их внимание криком: «Постойте! Подождите меня!»

В самом деле, едва лишь д'Аржантан присоединился к ним под возгласы, приветствовавшие его благополучное прибытие, как он спрыгнул с лошади, поручив ее одному из шуанов, бросился в объятия Кадудаля, взял ружье, набил карманы патронами и в сопровождении двадцати человек (двадцать других оставил себе Кадудаль) устремился в лесную чащу, раскинувшуюся по левую сторону дороги, в то время как генерал и его люди скрылись в лесу по правую сторону.

Усилившаяся стрельба говорила о том, что к белым пришло подкрепление. Мадемуазель де Фарга была слишком поглощена тем, что происходило у нее перед глазами, чтобы до конца осмыслить поведение г-на д'Аржантана. Она лишь поняла, что так называемый сборщик налогов из Динана не кто иной, как переодетый роялист; этим и объяснялось, почему он вез деньги из Парижа в Бретань, вместо того чтобы отправить их из Бретани в Париж.

Героическая борьба небольшого отряда синих из пятисот человек заслуживала целой рыцарской поэмы.

Мужество воинов было велико, тем более что каждый из них, как было сказано, сражался с незримой опасностью, призывал ее, бросал ей вызов и кричал от ярости, не видя ее перед собой. Ничто не могло заставить шуанов отказаться от расправы с противником. Смерть проносилась со свистом, виден был только дым, слышны были только выстрелы. То и дело кто-нибудь, раскинув руки, падал навзничь на землю с лошади и обезумевшее животное, лишившись всадника, неслось вперед, поднималось на склон и скакало до тех пор, пока чья-то невидимая рука не останавливала его и не привязывала за узду к какому-нибудь пню.