Белые и синие, стр. 107

— Завтра, здесь, в девять часов вечера, — сказала Диана. Мадемуазель де Фарга, взяв кинжал из рук Барраса и письмо со стола, спрятала их под корсажем, поклонилась Баррасу и удалилась.

На следующий день, в этот же час, члену Директории доложили о приходе Дианы де Фарга.

Баррас поспешил пройти в розовый будуар и застал там ожидавшую его девушку.

— Итак, моя прекрасная Немесида? — спросил он.

— Я решилась, сударь, — отвечала она. — Но, как вы понимаете, мне нужно охранное свидетельство для республиканских властей. При той жизни, которую я буду вести, вполне возможно, что меня задержат с оружием в руках, когда я буду сражаться против Республики. Вы расстреливаете женщин и детей, ведя беспощадную войну с роялистами; пусть вас рассудят Бог и совесть. Меня могут схватить, но я не хочу, чтобы меня расстреляли прежде, чем я отомщу за себя.

— Я предвидел вашу просьбу, мадемуазель, и приготовил для вас не только паспорт, обеспечивающий вам свободу передвижения, но и охранное свидетельство, которое при чрезвычайных обстоятельствах вынудит ваших недругов встать на вашу защиту. Советую вам тщательно спрятать оба эти документа, особенно второй, от глаз шуанов и вандейцев. Неделю назад, потеряв терпение при виде того, как гидра гражданской войны беспрестанно обрастает новыми головами, мы передали приказ генералу Эдувилю не щадить жизни врагов. В соответствии с этим, как и в те прекрасные дни Республики, когда Конвент издавал декреты о победе, мы послали вслед за приказом одного из наших старых луарских потопителей по имени Франсуа Гулен, который хорошо знает те края, с новенькой гильотиной. Она предназначена как для шуанов, если они попадутся в плен, так и для наших генералов, если они позволят себя разбить. Гражданин Гулен ведет к генералу Эдувилю подкрепление из шести тысяч человек. Вандейцы и бретонцы не боятся расстрела, они идут на него, распевая псалмы, с возгласами: «Да здравствует король! Да здравствует религия!» Посмотрим, как они пойдут на гильотину. Вы встретите солдат во главе с гражданином Гуленом на пути из Анже в Рен и присоединитесь к ним. Если вы чего-то опасаетесь, оставайтесь под их защитой до тех пор, пока не приедете в Вандею и не сумеете достоверно узнать, где располагается Кадудаль, и затем отправляйтесь к нему.

— Хорошо, сударь, — сказала Диана. — Благодарю вас.

— Когда вы уезжаете? — спросил Баррас.

— Моя карета и почтовые лошади ждут у ворот Люксембургского дворца.

— Позвольте задать вам деликатный вопрос, ведь я обязан спросить вас об этом.

— Спрашивайте, сударь.

— Нужны ли вам деньги?

— В этой шкатулке — шесть тысяч золотых франков, стоимость которых превышает двадцать тысяч франков в ассигнатах. Видите, я могу воевать за собственный счет.

Баррас протянул руку мадемуазель де Фарга, но она словно не заметила этого учтивого жеста.

Девушка сделала безукоризненный реверанс и удалилась.

— Прелестная ехидна! — пробормотал Баррас. — Не хотел бы я оказаться на месте того, кто ее пригреет!

XIX. ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

Как и сказала мадемуазель де Фарга члену Директории Баррасу, у ворот Люксембургского дворца ее дожидался экипаж; сев в него, она сказала кучеру:

— На орлеанскую дорогу!

Возница стегнул лошадей. Зазвенели колокольцы, и карета двинулась по направлению к заставе Фонтенбло.

Поскольку над Парижем нависла угроза близившихся волнений, заставы неусыпно охранялись и жандармерия получила приказ тщательно проверять всех тех, кто въезжал в Париж, и всех тех, кто выезжал из него.

Тот, у кого не было в паспорте подписи нового министра полиции Сотена либо рекомендательного письма одного из трех членов Директории: Барраса, Ребеля или Ларевельера, должен был объяснить причину своего выезда из Парижа или въезда в него.

Мадемуазель де Фарга остановили у заставы, как и других; ей приказали выйти из экипажа и пройти в кабинет полицейского комиссара, и, хотя она была молода и красива, у нее потребовали паспорт столь же сурово, как если бы она была старой и безобразной.

Мадемуазель де Фарга достала из бумажника документ и предъявила его комиссару.

Он прочел вслух:

«Гражданка Мари Ротру, начальница почты, Витре (департамент Ильи-Вилен).

Подписано: Баррас».

Паспорт был в порядке; комиссар вернул его с поклоном, относившимся скорее к подписи Барраса, нежели к скромной начальнице почты; она, со своей стороны, слегка кивнула и удалилась, даже не заметив, что красивый молодой человек лет двадцати шести — двадцати восьми, который собирался предъявить паспорт, когда она вошла, отвел свою протянутую руку с учтивостью, выдававшей человека благородного происхождения, и пропустил прекрасную путешественницу вперед.

Он подошел к комиссару тотчас же после нее. Тот взял его паспорт, по-прежнему проявляя необыкновенное внимание, с каким исполнял свои важные обязанности, и прочел:

«Гражданин Себастьен Аржантан, сборщик налогов, Динан (департамент Кот-дю-Нор)».

Паспорт был подписан не только Баррасом, но и двумя его коллегами. Следовательно, он мог вызвать еще меньше возражений, чем паспорт мадемуазель Ротру, подписанный одним Баррасом.

Получив свой паспорт обратно и вдобавок одаренный благосклонной улыбкой чиновника, г-н Себастьен Аржантан вновь забрался на почтового конька-иноходца и пустил его рысью; между тем почтарь, которому было поручено опередить путешественника и приготовить замену лошадей, пустил своего коня вскачь.

Всю ночь сборщик налогов скакал подле кареты с закрытыми окнами, не подозревая, что в ней сидит та самая хорошенькая особа, которой он уступил свою очередь у полицейского комиссара.

Когда рассвело, одно из окон экипажа распахнулось, открывая доступ утреннему воздуху; хорошенькая головка, которой еще не удалось стряхнуть с себя следы сна, спросила о времени, и он с крайним изумлением узнал начальницу почты из Витре, путешествовавшую в прелестной коляске, запряженной почтовыми лошадьми.

Но он помнил, что паспорт путешественницы был подписан Баррасом. Эта подпись многое объясняла в делах, касавшихся роскоши, особенно если речь шла о женщине.

Сборщик налогов вежливо поклонился начальнице почты, и она, припомнив, что накануне видела его лицо, приветливо кивнула ему в ответ.

Хотя юная женщина показалась ему очаровательной, молодой путешественник был слишком хорошо воспитан, чтобы заговорить с ней или приблизиться к коляске. Он ускорил ход своей лошади, будто удовлетворился обменом приветствиями, и скрылся за ближайшим подъемом дороги.

Однако путешественник знал, что его попутчица, чье место назначения было ему известно, так как он слышал, как читали ее паспорт, остановится пообедать в Этампе. Поэтому он остановился там, прибыв на полчаса раньше нее.

Он приказал подать ему в общий зал традиционный для постоялых дворов обед, то есть две котлеты, половину холодного цыпленка, несколько ломтиков ветчины, фрукты и чашку кофе.

Едва он приступил к котлетам, как экипаж мадемуазель Ротру остановился у постоялого двора, что был в то же время почтовой станцией, где меняли лошадей.

Путешественница попросила комнату, прошла через общий зал, кивнула на ходу своему попутчику (завидев ее, он встал) и поднялась к себе.

Господину д'Аржантану, уже решившему скрасить себе дорогу, насколько это было возможно, оставалось выяснить, будет мадемуазель Ротру обедать в своей комнате или спустится в общий зал.

Через несколько минут он узнал это. Камеристка, сопровождавшая путешественницу, спустилась, расстелила на столе белую скатерть и поставила один прибор.

Скромная трапеза путешественницы, спустившейся вниз, когда г-н д'Аржантан заканчивал свой обед, состояла из яиц, фруктов и чашки шоколада.

На ней был непритязательный, но достаточно красивый наряд — свидетельство того, что огонек кокетства отнюдь не угас в хорошенькой начальнице.

Молодой человек с радостью это отметил.

Видимо решив, что, пришпорив коня, всегда догонит ее, он в свою очередь заявил, что нуждается в отдыхе, и попросил комнату.