Бастард де Молеон, стр. 133

Сразу после захода солнца Аженор и Мюзарон отправились к скале, чтобы спрятаться в своем тайнике у источника.

Часовые, которых назначил Виллан Заика под наружной стеной вала, в земле, иссушенной дневным солнцем, рыли себе укрытия, так что Монтель был окружен сплошным кольцом этих подземных стражей.

На поверхности, согласно приказу Аженора, руководившего осадой после отъезда коннетабля, были расставлены редкие часовые, которые охраняли или делали вид, что охраняют насыпной вал.

Ливень заставил часовых закутаться в плащи; отдельные стражи улеглись прямо на землю.

В десять часов вечера Аженор и Мюзарон услышали, как скала слегка задрожала под ногами людей. Они прислушались внимательнее и наконец увидели, что мимо прошли три офицера дона Педро, которые с безграничной осторожностью, почти крадучись, осматривали насыпной вал в заранее выбранном месте.

С этого поста часового намеренно убрали. Рядом находился лишь офицер, который прятался от дождя в укрытии, вырытом в земле.

Офицеры убедились, что с этой стороны вал не охраняется. Они радостно поделились друг с другом этим открытием, и Аженор слышал, как они, поднимаясь в замок по крутой лестнице, поздравляли себя с успехом.

– Здесь скользко, – вполголоса сказал кто-то из них, – и при спуске лошадям будет трудно держаться на ногах.

– Верно, зато им будет легко бежать по равнине, – ответил другой офицер.

Эти слова наполнили ликованием сердце Аженора.

Он послал Мюзарона на земляные укрепления сообщить ближайшему офицеру-бретонцу, что скоро здесь произойдет кое-что неожиданное. Прячущийся в укрытии офицер передал эту новость соседу, тот – дальше, и сообщение Аженора побежало по всему валу, окружавшему замок Монтель.

Не прошло и получаса, как Аженор услышал, что на площадке замка стукнуло о скалу конское копыто.

Аженору показалось, что этот звук пронзил его сердце, таким он был острым и грустным.

Шум приближался; слышался легкий цокот других лошадей; его могли уловить только Аженор и Мюзарон. Король ведь велел обернуть паклей копыта, чтобы они звучали приглушеннее.

Король шел последним; его выдал короткий сухой кашель, которого он не смог сдержать. Он шел с большим трудом, ведя за уздцы коня, задние ноги которого скользили на крутом спуске.

Когда беглецы проходили мимо пещеры, Мюзарон и Аженор отчетливо их видели. Когда появился дон Педро, они отлично разглядели его бледное, но спокойное лицо.

Подойдя к валу, два первых беглеца сели на коней и перебрались через бруствер, но тут же, не проехав десяти шагов, свалились в яму-ловушку, где два десятка солдат связали их и бесшумно оттащили в сторону.

Дон Педро, который ничего не подозревал, тоже вскочил в седло; но тут Аженор обхватил его своими сильными руками, а Мюзарон своим поясом зажал ему рот.

После этого Мюзарон вонзил кинжал в бок коню, который перескочил через вал и стремительным галопом, громко стуча копытами, понесся по каменистой равнине.

Дон Педро отбивался с отчаянной силой.

– Берегитесь, – шепнул ему на ухо Аженор, – если вы будете шуметь, я буду вынужден убить вас.

Дону Педро удалось едва слышно прохрипеть:

– Я король, обходитесь со мной по-рыцарски.

– Мне отлично известно, что вы король, – ответил Аженор, – поэтому я и ждал вас здесь. Даю слово рыцаря, что с вами будут обходиться достойно.

Он взвалил короля на свои мощные плечи и, перебравшись с этой ношей через линию укреплений, попал в окружение ликующих офицеров.

– Тихо! Тихо! – попросил Аженор. – Не надо шума, господа, не кричите! Я выполнил приказ коннетабля, не мешайте мне заняться своими делами.

Он принес своего пленника в палатку Виллана Заики, который обнял и нежно расцеловал Аженора.

– Скорее! Живо послать гонцов к королю, который стоит под Толедо! – распорядился Виллан Заика. – Выслать гонцов к коннетаблю, который ведет бои, и сообщить ему, что войне пришел конец.

XXIV. Затруднение

Лагерь бретонцев всю ночь упивался победой; дон Педро терзался страшными предчувствиями; гонцы, взяв самых быстрых коней армии, отправились к дону Энрике и коннетаблю.

Аженор провел ночь рядом с пленником, который угрюмо молчал, отвергая любые слова утешения, не принимая никаких знаков внимания.

Держать связанным короля или полководца считалось непозволительным: поэтому пленника, заставив дать слово дворянина, что он не попытается бежать, развязали.

– Но мы-то знаем, чего стоит слово короля дона Педро, – сказал Виллан Заика своим офицерам. – Усильте охрану, окружите палатку солдатами, чтобы он даже не помышлял о бегстве.

Коннетабля отыскали в трех льё от Монтеля; он, словно стада, гнал перед собой остатки разбитой накануне вражеской армии и, беря пленных, за которых можно было получить богатый выкуп, закреплял победу, одержанную в тот памятный день.

Толедцы отказались впустить в город даже своих побежденных союзников; горожане очень боялись обмана, к которому прибегали все в те варварские времена, когда хитростью брали столько же крепостей, сколько и силой.

Как только коннетаблю сообщили новость, он вскричал:

– Этот Молеон оказался умнее нас всех.

И с неописуемой радостью погнал коня в сторону Монтеля.

Рассвет уже посеребрил вершины гор, когда коннетабль прибыл в лагерь и заключил в свои объятья Молеона, которого его триумф не лишил скромности.

– Благодарю, мессир, за ваше доблестное упорство и вашу проницательность, – сказал коннетабль. – Где пленник?

– В палатке Виллана Заики, – ответил Молеон, – но он спит или прикидывается спящим.

– Я не желаю его видеть, – сказал Бертран. – Необходимо, чтобы первым человеком, с кем будет говорить дон Педро, был Энрике, его победитель и повелитель. Охрану поставили надежную? Некоторым злодеям, чтобы оказаться на свободе, стоит лишь обратить истовую молитву дьяволу.

– Палатку окружают тридцать рыцарей, мессир, – ответил Аженор. – Дон Педро не вырвется, разве что бес поднимет его за волосы, как поднял в древности пророка Аввакума, [191] да и то мы увидим его…

– А я пошлю вдогонку стрелу из арбалета, которая доставит его в ад быстрее, чем ангел тьмы, – закончил Мюзарон.

– Пусть мне поставят походную кровать перед палаткой, – приказал коннетабль. – Я вместе с другими хочу охранять пленника, чтобы лично представить его дону Энрике.

Приказ коннетабля был исполнен: его походная кровать, из досок и сухого вереска, была поставлена у самого входа в палатку.

– Кстати, он ведь почти басурман и может покончить с собой, – заметил Бертран. – Оружие у него отобрали?

– Мы не посмели, сеньор, он ведь особа неприкосновенная и был провозглашен королем перед алтарем Господним.

– Это справедливо. Кстати, до первых приказов дона Энрике мы обязаны относиться к нему со всем почтением и благорасположением.

– Вы убедились, ваша милость, – спросил Аженор, – как нагло лгал тот испанец, когда уверял вас, что дона Педро нет в Монтеле.

– Поэтому мы повесим этого испанца, а заодно и весь гарнизон, – спокойно заметил Виллан Заика. – Солгав, он освободил нашего коннетабля от данного им слова.

– Ваша милость, солдаты ни в чем не виноваты, когда исполняют приказы командира, – живо возразил Аженор. – Кстати, если они сдадутся в плен, то вы совершите убийство, а если не сдадутся, то нам их не взять.

– Мы их уморим голодом, – заметил коннетабль. Мысль о том, что Аисса погибнет от голода, вывела Молеона за рамки его природной скромности.

– Нет, господа! – воскликнул он. – Вы не совершите такой жестокости!

– Мы накажем ложь и вероломство. Разве нас не должно радовать, что эта ложь дает возможность покарать сарацина Мотриля. Я отправлю парламентера к этому негодяю с известием, что дон Педро пойман; если он был взят в плен, значит, он находился в Монтеле. Следовательно, мне солгали, но, в назидание всем обманщикам, гарнизон, если он сдастся, будет казнен, а если не сдастся, то будет обречен на голодную смерть.