Анж Питу, стр. 59

– Как, вы сомневаетесь? Вы творите чудеса – и сомневаетесь?!

– Нет, сейчас я не сомневаюсь. В настоящую минуту доказательство существования неслыханной, неведомой силы у меня перед глазами. Но стоит этому доказательству исчезнуть, стоит мне очутиться дома, остаться наедине с книгами, со всеми достижениями человеческой науки за три тысячи лет, как я снова начинаю сомневаться. – А ваш учитель, доктор? Он тоже сомневался?

– Быть может, но он был не так откровенен, как я, и не сознавался в этом.

– Вы учились у Делона? Или у Пюисегюра?

– Нет, ваше величество, нет. Мой учитель был на голову выше тех, кого вы назвали. На моих глазах он творил подлинные чудеса, особенно когда дело касалось ран; я не знаю науки, в которой он не был бы сведущ. Он постиг секреты египетских ученых, проник в тайны древней ассирийской цивилизации: то был многомудрый ученый, грозный философ, в ком жизненная опытность соединялась с непреклонной волей.

– Я знал его? – спросил король. Жильбер на мгновение смутился, но скоро овладел собой.

– Да, ваше величество.

– Его звали..?

– Ваше величество, – сказал Жильбер, – произнося это имя перед королем, я рискую прогневить его. А в этот час, когда большинство французов стали относиться к королевской особе без должного почтения, я ничем не хотел бы оскорбить ваше величество.

– Вы можете без боязни назвать мне имя этого человека, доктор Жильбер; будьте уверены, у меня тоже есть своя философия, философия достаточно здравая, чтобы позволить мне с улыбкой сносить обиды настоящего и угрозы будущего.

Несмотря на это ободрение, Жильбер все еще колебался.

Король приблизился к нему.

– Сударь, – сказал он с улыбкой, – если вы назовете мне Сатану, я отыщу против Сатаны кольчугу, какой нет и никогда не будет у ваших теоретиков; в наш век я, быть может, один владею ею и не стыжусь этого: я говорю о религии!

– В самом деле, ваше величество верует так же истово, как веровал Людовик Святой, – сказал Жильбер.

– В этом, признаюсь вам, доктор, вся моя сила; я люблю науку, обожаю достижения материализма; вы ведь знаете, я сведущ в математике: сложение двух чисел, созерцание алгебраической формулы наполняют меня радостью; однако, встречая людей, которых алгебра довела до атеизма, я возвращаюсь к своей вере, которая ставит меня разом и ниже и выше их; выше – применительно к добру; ниже – применительно к злу. Вы видите, доктор, что я человек, которому все можно поведать, король, который все способен выслушать.

– Ваше величество, – отвечал Жильбер едва ли не с восхищением, – я благодарен вам за все, что услышал; вы удостоили меня доверия, какое оказывают друзьям.

– О, я хотел бы, чтобы вся Европа услышала эти мои речи, – сказал Людовик XVI, робкий от природы. – Если бы французы знали, сколько решимости и нежности таится в моем сердце, они, я думаю, повиновались бы мне с большей охотой.

Окончание фразы, выдавшее в короле властителя, оскорбленного непокорностью подданных, повредило Людовику XVI в глазах Жильбера.

Доктор поспешил признаться без всяких приготовлений:

– Ваше величество, я повинуюсь: моим учителем был граф де Калиостро.

– Ах, этот эмпирик! – вскричал Людовик, зардевшись.

– Эмпирик… Да, ваше величество, – согласился Жильбер. – Ведь вашему величеству наверняка известно, что слово, употребленное вами, – одно из благороднейших слов в устах ученых. Эмпирик – значит человек, совершающий опыты Вечно совершать опыты, ваше величество, – это для мыслителя, для практика, одним словом, для человека значит совершать все самое великое и прекрасное, что Господь дозволил совершать людям. Пусть человек совершает опыты всю свою жизнь – это залог того, что жизнь его пройдет недаром – Но, сударь, – возразил Людовик XVI, – ваш Калиостро – великий ненавистник королей – Ваше величество, вероятно, хотели сказать: королев? Людовик вздрогнул, как от укола иглы.

– Да, – сказал он, – в этой истории с князем Луи де Ровном он сыграл весьма двусмысленную роль.

– Ваше величество, в этом случае, как и во всех прочих, Калиостро повиновался своему человеческому призванию: он совершал опыты, преследуя собственные цели. В науке, морали, политике нет ни добра, ни зла, нет ничего, кроме доказанных явлений и приобретенных познаний.

Впрочем, я не защищаю Калиостро. Повторяю, человек может быть достоин порицания, хотя в один прекрасный день само это порицание может превратиться в одобрение, ибо потомки не всегда разделяют взгляды своих предшественников; однако я брал уроки не у человека, но у философа и ученого.

– Ладно-ладно, оставим это, – сказал Людовик, чья душевная рана до сих пор кровоточила, ибо он был оскорблен вдвойне – и как король, и как муж, – мы забыли о графине, а она, возможно, дурно себя чувствует.

– Я разбужу ее, ваше величество, если вам это угодно, но я бы предпочел, чтобы она проснулась, когда ларец будет уже у меня.

– Отчего?

– Оттого, что вид этого ларца будет для нее слишком суровым уроком.

– Я слышу шаги, – сказал король. – Подождите немного.

В самом деле, приказание короля было исполнено в точности; ларец, отыскавшийся в особняке де Шарни в руках сыщика по кличке Волчий Шаг, доставили в королевский кабинет прямо на глазах графини, которая, впрочем, не могла этого увидеть.

Король знаком выразил офицеру, принесшему ларец, свое удовлетворение; офицер вышел.

– Итак? – спросил Людовик XVI.

– Итак, ваше величество, это украденный у меня ларец.

– Откройте его, – приказал король.

– Ваше величество, я готов это сделать, если такова ваша воля. Но прежде я должен предупредить ваше величество об одной вещи.

– О чем же?

– Ваше величество, как я уже говорил, в этом ларце нет ничего, кроме бумаг, которые легко вынуть и прочесть, однако от них зависит честь женщины.

– И эта женщина – графиня?

– Да, ваше величество; но вы вправе узнать ее тайну. Открывайте, ваше величество, – сказал Жильбер и подал королю ключ.

– Сударь – холодно возразил Людовик XVI, – заберите этот ларец, он принадлежит вам.

– Благодарю вас, ваше величество, но как нам быть с графиней?

– О, только не будите ее здесь. Я терпеть не могу криков и слез.

– Ваше величество, – отвечал Жильбер, – графиня проснется там, где вам будет угодно.

– Прекрасно, в таком случае пусть она проснется в покоях королевы.

Людовик позвонил. Вошел офицер.

– Господин капитан, – сказал король, – графиня, узнав о сегодняшних парижских происшествиях, лишилась чувств. Пусть ее отнесут в покои королевы.

– Сколько времени займет дорога? – спросил Жильбер у короля.

– Не больше десяти минут. Доктор простер руки над графиней.

– Вы пробудитесь через четверть часа, – приказал он. Два солдата, призванные офицером, подняли кресло, в котором полулежала графиня, и вынесли из комнаты.

– Что вам еще угодно от меня, господин Жильбер? – осведомился король.

– Ваше величество, я хотел бы просить вас о милости, которая приблизила бы меня к вам и дала возможность быть вам полезным.

– Что вы имеете в виду? – удивился король.

– Я хотел бы стать лейб-медиком, – сказал Жильбер, – это никому не внушит подозрений. Лейб-медик – доверенное лицо, остающееся в тени; пост важный, но не блестящий.

– Ничего не имею против, – сказал король. – Прощайте, господин Жильбер. Да, чуть не забыл, приветствуйте от меня Неккера. Прощайте.

С этими словами Людовик вышел из комнаты, попутно приказав слугам: «Ужинать!»

Забыть об ужине он не мог ни при каких обстоятельствах.

Глава 25.

В ПОКОЯХ КОРОЛЕВЫ

Покуда король учился философически сражаться с революцией и осваивал на сей предмет оккультные науки, королева, исповедовавшая философию совсем иной глубины и основательности, собрала в своем большом кабинете всех тех, кого звали ее приверженцами, – без сомнения, оттого, что ни одному из них еще не довелось проверить и доказать свою верность.