Позывной – «Кобра» (Записки разведчика специального назначения), стр. 26

— Только квартира на последнем этаже нового девятиэтажного дома. Не будешь возражать?

— Господи! Какие могут быть возражения?!

— Тогда распишись, — протянул мне какой-то листок бумаги.

Кроме меня квартиры получили еще несколько ребят из «Омеги». Нам тут же оформили отпуска, чтобы могли перевезти семьи. В августе я приехал в Кировку, где проживала жена с детьми. Сдал служебную квартиру. Продали цветной телевизор «Темп», первую в нашей семье дорогую вещь, купленную в рассрочку. Вещей набралось два рюкзака и четыре чемодана, да и то большей частью детской одежды. Тепло попрощались с родными и близкими. Тетя Марийка, моя няня-гречанка, бежала за машиной и голосила на всю улицу. Кстати, я разыскал ее, работая в Кировском РО КГБ, и помог съездить на два месяца на историческую родину в город Салоники. Это был первый официально разрешенный выезд за рубеж из моего закрытого района. Через год мне довелось под Салониками «командовать» греческим партизанским отрядом «Агви», но об этом расскажу немного позже.

Приехали в город Железнодорожный. Наш восьмиподъездный дом возвышался как авианосец на рейде. Строили его солдаты. Ну и, естественно, было много недоделок. Получили в нем квартиры одновременно 75 наших ребят. К нам потянулись бригады «халтурщиков» отциклевать паркет, переклеить обои, вставить стекла, прикрутить краны, потому что вся округа знала: «афганцы» при деньгах, то бишь чеках «внешпосылторга».

Пролетел месяц, полтора. Наконец и наша квартира засияла. Купил две кровати, кухонный стол. На том деньги кончились.

Послезавтра должны спецрейсом возвратиться в Афган. Однако кто-то из ребят случайно прокололся. Узнав, что вместо месяца отпуска мы загуляли в Союзе почти два, начальство рассвирепело:

— Чтобы сегодня же духу вашего в Москве не было! Завтра позвоню в Кабул. Если вас там не будет, пеняйте на себя!

Делать нечего. Купили билеты до Ташкента. Родная часть выделила автобус. Поехали всей компанией в Домодедово. Настала пора расставания. Жены дружно заголосили, ввергнув всех пассажиров в недоумение.

В Ташкенте встретили наши ребята, проходившие обучение на специальных курсах, помогли разместиться в гостинице. Договорились с военным бортом, наутро улетающим в Кабул. Началась беготня по гастрономам, затаривание «шурави бакшишом», то есть водкой для братвы.

Вечером, весь потный, с двумя полными сумками, я втиснулся в переполненный молодыми людьми лифт. Бутылки звякнули, на что мгновенно среагировало окружение. Несколько симпатичных девчат азиатской внешности звонко рассмеялись:

— Может, пригласите в гости?

Я растерянно огляделся. Народ еще больше развеселился. Один парень представился:

— Администратор ансамбля «Гульдер». Приехали на международный Ташкентский фестиваль искусств.

Решение созрело мгновенно. Я выдернул его из лифта:

— Земляк, братишка! Утром улетаю в Афган. Окажите честь, загляните в номер такой-то, спойте нам на прощание!

Парень проникся уважением. Договорилсь на восемь часов вечера. Девчата придут в национальных костюмах.

Вечером в нашей комнате собралась братва. Улетающие и провожающие. Сизый дым коромыслом. На столе бардак, окурки в закуске. Без пяти восемь я встаю и прошу слово:

— Братцы, а не пригласить ли нам цыган?

Дружный хохот:

— Давай, Бек, приглашай!

Поднимаю трубку телефона:

— Товарищ майор, пришлите цыган в такой-то номер. Что? Цыгане заняты? А кто есть?

Прикрыв ладонью трубку, оборачиваюсь к ребятам и совершенно серьезно говорю:

— Цыгане кончились, остались только казахи.

Народ смеется:

— Давай казахов!

Ровно в восемь раздается стук в дверь. Я иду открывать. В комнату входят девчата в национальных платьях с музыкальными инструментами.

О-о! Вы бы видели лица наших ребят! Карьеристы мгновенно испарились. Не шелохнулись только матерые: Григорий, «Чифтон», «Доктор» и, кажется, Цой Валентин.

Артисты пели нам задушевные песни, а выпускник Сорбонны «Чифтон» выдал свой коронный номер: изобразил Муссолини, потом произнес знаменитую речь Геббельса на каком-то съезде нацистской партии. В конце выступления, на его истеричное: «Зиг!», мы дружно вскочили с мест, вскинули руки и проревели: «Хайль!»

Глава 10. Хост

В октябре 1983 года я получил команду сопровождать генерала Ефимова и доктора Баху в блокадный город Хост. Николая Вячеславовича Ефимова мы уважаем: в прошлую войну он командовал штрафным батальоном и до сих пор предпочитает ППШ «Калашникову». Беру с собой в качестве переводчика высокого флегматичного солдата-таджика Закира. В Кабульском аэропорту грузимся на афганский борт. АН-26 забит под завязку солдатами оперативного полка, однако что-то не вижу среди них знакомых лиц, смотрят на нас волками. Закир проводит разведку и шепчет:

— Это «духи»! Неделю назад их прихватили во время операции в Исталифе, зачислили в наш полк, теперь перебрасывают в Хост.

— Ни хрена себе! Эдак пикнуть не успеем, как окажемся в Пакистане. С генералом КГБ в качестве бакшиша Зия Уль Хаку!

Николай Вячеславович — высокий, статный, седовласый красавец — в полевой военной форме, тельник под горло, на поясе махонький «Вальтер», подарок Бахи (потом выяснилось, что пистолет был без ударника). Доктор Баха в черном длиннополом пальто, со «Скорпионом» под мышкой.

Отзываю Закира в сторону:

— Закир, по Уставу ты должен не щадя живота защищать командира и пасть смертью храбрых.

— Знаю.

— Так вот, слушай: Устав отменяется. «Духов» в самолете слишком много. Тебя они постараются пристрелить первым, меня вторым. А генерала будут брать живьем. Этого допустить нельзя. Поэтому, в случае чего, я буду палить из автомата, а ты не дергайся, сразу рви кольцо гранаты. Только не отпускай скобы. Если справлюсь с «духами», чеку вставим обратно. Если не справлюсь, тебя тоже подстрелят, рука твоя разожмется и всей компанией отправимся к Аллаху.

— Понял.

У Закира в кармашках лифчика две Ф-1. Спусковой рычаг одной гранаты вывожу наружу, разгибаю усики чеки. Закир просовывает в кольцо большой палец и садится рядом с генералом, прижимаясь гранатой к его боку. Я сажусь напротив них. Автомат с рожком на 45 патронов, направлен в хвост салона, снят с предохранителя. Патрон в патроннике. Полетели.

В Хосте разместились у советников КГБ. Закир поселился и питался у наших советских солдат-радистов. Днем мы мотались с афганцами, по ночам писали справки, зашифровывали, и передавали по радио в Центр. Бедный шифровальщик за несколько дней израсходовал весь свой наличный запас шифрблокнотов. Советники кормили и поили нас по высшему разряду. Мы тоже вложили в общий котел привезенные с собой продукты и напитки, однако вскоре они кончились. Поскольку мы с Закиром состояли на довольствии у афганцев, чтобы не объедать советников, решили поживиться мясом. Каждый день афганцы забивали овцу. Я подморгнул Закиру, он намек понял: поманил пальцем повара и что-то сказал. Повар мигом отрубил пол-туши и сунул в мешок. Вечером на вилле, почуяв запах жаренного мяса, заглянул на кухню. Вот черт! Советник зажарил все мясо, ничего не оставив солдатам. Решив извиниться, постучал в железную дверь на их половину. Дверь подозрительно долго не открывалась, наконец на пороге возник перепуганный радист. Я прошел в помещение:

— Закир, извини пожалуйста, мяса вам не досталось.

— Да вы за нас не беспокойтесь — он поднял крышку кастрюли, из которой торчали ноги огромного индюка.

Настала пора удивляться мне. Закир усмехнулся:

— Тут в парке их бродит много…

Солдаты души не чаяли в Закире.

Как-то доктор Баха предложил Ефимову посетить местный базар. Хостинский базар представляет в плане квадрат из четырех узких улочек. Баха с Николаем Вячеславовичем неспешно двинулись по рядам, разглядывая товары и беседуя с торговцами, рядом с ними усатый нафар с автоматом в обнимку. Я перешел на другую сторону улицы. УАЗик отстал, затертый повозками, запряженными ишаками. На одном из поворотов вдруг замечаю вооруженный отряд. Человек тридцать в национальных одеждах решительно движутся к нам навстречу. Непроизвольно оглядываюсь и вижу: из переулочка сзади вышло еще человек двадцать автоматчиков, враз сели на землю и уставились на нас. Я прислонился к стене, палец на спусковом крючке, автомат опущен стволом вниз. За моей спиной хлебный дукан с мальчишкой. Он не опасен. Между тем вооруженная толпа плотно окружила Баху и генерала. Доктор что-то втолковывает, народ внимательно слушает, а Николай Вячеславович, заложив руки за спину, возвышается над толпой и со скучающим видом косит по сторонам. Встречаемся взглядами. Он равнодушно отворачивается.