Тайны Парижа. Том 2, стр. 49

— Да.

— До каких пор?

— Пока он не был ранен.

— Ну, а с тех пор?

— Тогда мне стало жаль его… и я его простила…

— А он… он любил вас?

— До безумия.

— Хорошо, — сказала Дама в черной перчатке, — перемена, происшедшая в вас, дает мне ключ к разрешению этой тайны.

Графиня вздохнула еще раз и подумала, что ее допрос этим ограничится. Но Дама в черной перчатке продолжала:

— Это объясняет мне быстрое и заметное улучшение, которое наблюдалось у больного в первые восемь дней… Но…

Она остановилась и посмотрела на графиню; та почувствовала, как стучит ее сердце.

— Но, — продолжала Дама в черной перчатке, — если перемена ваших отношений к графу совершила это чудо, то следует думать, что случилось нечто новое… причиной чего, хотя бы и косвенной, были вы… Не принимали ли вы кого-нибудь здесь?

Графиня вздрогнула и побледнела как смерть. Дама в черной перчатке взяла ее за руку.

— Сударыня, — ласково заметила она, — извините меня и будьте уверены, что я ваш друг. Я спрашивала майора… и он сделал мне… кое-какие намеки… о тайне…

Она, по-видимому, некоторое время не решалась договорить, но так как графиня продолжала молчать, то она нерешительно сказала:

— У майора есть друг… который любит вас… он приходил сюда… граф ревнует…

— Сударыня, пощадите! — пробормотала графиня, закрывая лицо руками.

— Графиня, — проговорила Дама в черной перчатке, — графиня! Во имя Неба! Ведь я хочу спасти вашего мужа… я прошу у вас милости… этот молодой человек…

— О! — внезапно проговорила графиня, — он не вернется сюда… я его не увижу, даю вам слово…

— Этого мало…

— Боже мой, чего же вы еще потребуете от меня?

— Слова, которое может спасти вашего мужа.

— Каково бы оно ни было, я даю его.

— Хорошо! Как только он откроет глаза и вы заметите, что его рассудок возвращается, что спокойствие сходит в его душу… тогда…

— О, продолжайте…

— Как только он взглянет на вас, вы дотронетесь рукой до его руки; пусть он удостоверится, что «его» нет в комнате… вы наклонитесь к нему… и…

— И?.. — с нетерпением проговорила графиня, вся взволнованная и дрожащая.

— И скажете ему на ухо: «Он ушел… я его больше никогда не увижу… »

—Я обещаю вам это, —сказала графиня прочувствованным голосом.

Дама в черной перчатке подошла к больному и сняла повязку с его раны. Граф д'Асти спал глубоким сном, и сердце у него чуть слышно билось. Можно было подумать, что он умер. Тогда Дама в черной перчатке показала графине другой маленький флакон и поставила его на столик. Затем она сняла корпию, которой была закрыта рана, и обмыла рану тепловатой водой… Намочив новый кусок корпии жидкостью из второго флакончика, причем корпия окрасилась в красный цвет, Дама в черной перчатке наложила ее на рану.

— До свидания, сударыня, — сказала она, вставая, — я возвращусь сегодня вечером в одиннадцать часов. Однако, я думаю, что не следовало бы держать раненого в этой комнате, где воздух несколько испорчен.

— Его нужно перенести? — спросила графиня.

— Я бы предпочла комнату на первом этаже.

— Хорошо, рядом с залой внизу есть небольшая спальня.

— Ее окна обращены на север?

— Да, они выходят в сад.

— В таком случае, отлично.

— Но можно ли перенести его без опасения для здоровья?

— Да, но только теперь, пока он находится в глубоком сне.

Графиня позвонила и отдала необходимые распоряжения.

Дама в черной перчатке вышла в сопровождении майора.

Спустя час граф д'Асти открыл глаза. Он осмотрелся вокруг и, казалось, совершенно не узнал комнаты. Его взгляд упал на залитое слезами лицо графини. Бедная женщина держала в своих руках руку мужа.

— Как вы себя чувствуете, мой друг? — спросила она. Глаза больного приняли радостное выражение; его взгляд сделался осмысленным.

— Вас перенесли сюда, — продолжала графиня, — по приказанию нового врача.

При этом заявлении глаза больного выразили некоторое недоумение.

— О, — сказала графиня, улыбаясь сквозь слезы, — правда, врач странный, мой друг: женщина… молодая русская дама, обладающая удивительными целебными тайнами.

Взгляд графа д'Асти выражал все возраставшее изумление.

— Это майор Арлев, сосед наш, привел ее к вам. Она лечит теперь вашу рану… лихорадка у вас уже прошла… она ручается за ваше выздоровление.

Имя графа Арлева сразу вызвало на лице раненого выражение ужаса и ненависти. Разве майор не был другом Армана?

Графиня догадалась, что происходит в мыслях и в сердце ее мужа. И, верная данному обещанию, она наклонилась к раненому, поцеловала его в лоб и сказала:

— Не ревнуйте, друг мой, он ушел… я его больше никогда не увижу…

Безумная радость озарила измученное лицо графа; в эту минуту вошел лакей и подал молодой женщине письмо; она распечатала его и прочла:

«Графиня.

Я понял, что непреодолимые препятствия разделяют нас; ваша честь и мой долг предписывают нам не встречаться более никогда. Да благословит вас Господь. Завтра утром я покидаю Баден и приложу все старания, чтобы не попадаться на вашем пути. Господь пошлет мне милость, может быть, и поможет мне забыть вас.

С искренним почтением остаюсь вашим покорнейшим слугой.

Арман Леон».

Графиня протянула письмо своему мужу.

— Видите, я говорила вам правду мой друг.

В эту минуту вошла Фульмен, и ее приход был неожиданным облегчением для графини, так как прощальное письмо Армана разбило сердце бедной женщины.

XIV

Около одиннадцати часов вечера Дама в черной перчатке пришла навестить раненого. Сначала ее провели в залу, где она встретилась с Фульмен.

— Час возмездия близится, — сказала ей Дама в черной перчатке торжественно.

— Я повинуюсь… — пробормотала Фульмен, опустив голову.

— Вы оставите ее одну.

— Хорошо!

Госпожа д'Асти на цыпочках вышла из комнаты раненого.

— Он заснул, — сказала она, здороваясь с молодой женщиной, и спит крепко.

Дама в черной перчатке подошла к постели больного. Она начала пристально всматриваться в лицо графа д'Асти, которое было теперь спокойно и не выражало таких мучений, как утром.

— Не оставите ли вы меня с ним одну, — сказала Дама в черной перчатке. — Необходимо, чтобы вокруг него была абсолютная тишина; мне надо сделать наблюдение над его дыханием.

Графиня утвердительно кивнула головой. Дама в черной перчатке села у изголовья больного, а графиня удалилась в соседнюю комнату и присела около Фульмен в амбразуре окна.

Дама в черной перчатке поспешно затворила дверь, которая вела из залы в комнату графа д'Асти.

Через десять минут Фульмен поднялась с места.

— У меня страшно болит голова, графиня, — сказала она, — позвольте мне пойти прилечь.

— Идите, мой друг, — ответила графиня, которая забылась в тяжелых думах.

Она думала об Армане… об Армане, которого она любила и которого она больше никогда не увидит; об Армане, который уедет завтра с рассветом, потому что она сама удалила его от себя.

Фульмен ушла… Графиня, закрыв лицо руками, зарыдала, повторяя прерывающимся голосом:

— Боже мой! О, пошли мне смерть!

Вдруг позади нее послышался шум открывающегося окна. Она в испуге обернулась… выпрямилась и отшатнулась, приготовившись закричать и позвать на помощь… Какой-то человек отворил окно, перепрыгнув через подоконник, и графиня в ужасе заметила, что он уже в зале и стремительно направляется к ней.

Этот человек, как легко догадаться, потому что графиня даже не вскрикнула, был Арман; он перелез через стену, разделявшую оба сада, и явился сюда.

Графиня задрожала, как ребенок, и почувствовала, что ноги ее подкашиваются.

XV

Увидав Армана, графиня д'Асти как бы окаменела. Она не могла ни вскрикнуть, ни бежать и не сохранила присутствия духа даже настолько, чтобы воспрепятствовать ему воспользоваться той дорогой, которую он выбрал. Она стояла неподвижно, с опущенной головой, чувствуя, что умирает от ужаса и от восторга. Арман подбежал к ней и упал перед нею на колени.