Тайны Парижа. Том 1, стр. 41

— Я видел страшный сон, — прошептал он. К счастью, — прибавил он, мало-помалу успокаиваясь, — Маргарита прекрасна и умна… Я буду счастливейшим из мужей.

В это утро он должен был завтракать у невесты, а потому приложил все старания, чтобы одеться как можно элегантнее. Одевшись, он вышел к гостям, уже ожидавшим его на дворе, куда им привели оседланных лошадей. Шевалье, ночное путешествие которого осталось для всех тайной, казался хорошо выспавшимся и был весел. Барон, наоборот, был чем-то озабочен.

— Что с вами, дядя? — спросил д'Асти, когда подошел маркиз.

— Сам не знаю что, — ответил де Пон, — но я чувствую какое-то сильное беспокойство… мне кажется, что должно случиться что-то страшное.

Де Монгори невольно вздрогнул, но промолчал.

— Ну, едемте, — небрежно сказал шевалье. — Вы, дядя, самый счастливый из смертных, и я не понимаю, что может волновать вас.

— Сам не знаю, — прошептал барон. — Едем в Пон; я не знаю… но я видел во сне Маргариту…

Маркиз снова вздрогнул.

— Во сне я все искал ее, — продолжал барон, — и не находил.

Де Монгори вздрогнул и вскочил на седло с проворством юноши.

«Ого, — подумал д'Асти, — поневоле поверишь в предчувствия!»

Три всадника поскакали по дороге в замок де Пон, куда и приехали через час. У дверей замка барон де Пон заметил идиота Нику, который, взглянув на него и его спутников, захохотал.

— Ха-ха-ха! — воскликнул он. — Вот они, принцы… отец и возлюбленный княжны… вот они! Но они не получат ее, ни тот, ни другой… нет… нет!

И, говоря это, идиот полез в карман и вытащил кожаный кошелек, в котором загремело несколько медных монет.

— И я не получу ее… — добавил он грустно, — а другой.

— Бедный сумасшедший! — прошептал де Монгори.

— Не настолько, как вы думаете, — заметил шевалье.

— Почему?

— Потому, — продолжал, улыбаясь, шевалье, — что он понял, что для того, чтобы жениться, будь то на крестьянке или на княжне, нужны деньги.

Де Монгори бросил в шляпу нищего два экю.

Чтобы объяснить присутствие Нику у ворот замка, надо вспомнить, что накануне он проводил Гонтрана до хижины дровосека, а затем обратно до входа в парк, где де Ласи привязал свою лошадь. Там нищий вторично спрятался в нескольких шагах от Гонтрана и начал ждать. Спустя несколько минут он снова увидел Гонтрана, несшего на руках что-то белое; затем он видел, как тот вскочил на лошадь и быстро ускакал… У идиота наступило минутное просветление. Он догадался обо всем, понял все… Нику хотел закричать, но ни один звук не вылетел из его груди; он хотел бежать за похитителем, но ноги отказались служить ему, и Нику стоял неподвижный, без голоса; безумие снова овладело им, и вместе с безумием он забыл о случившемся; однако силы скоро вернулись к нему, и Нику преспокойно направился к замку, напевая свой излюбленный мотив. Нику зашел на кухню, где ему дали поужинать, потом вместо того, чтобы тотчас же отправиться в Шатель-Сенсуар, бедный малый подсел сначала к огню, а потом, перешагнув порог, уселся у двери и задумался.

— Он ночует здесь, — сказал управляющий барона, — сведите его в собачью конуру.

И Нику лег около собак, на подстилке. На другое утро, прежде, чем отправиться в деревню просить подаяние, он сел и старался припомнить все случившееся накануне и, разумеется, вспомнил, если так насмешливо приветствовал шевалье и де Монгори. «Они не получат ее, ни тот, ни другой, ни даже я!»

XXXIII

Войдя в вестибюль замка под впечатлением мрачных предчувствий, де Пон чувствовал, как сердце его тоскливо сжимается и, встретив первого попавшегося лакея, спросил его:

— Барышня встала?

— Нет, господин барон, мы еще не видали ее сегодня.

— Разве она больна? — нахмурившись, прошептал барон. — Она всегда встает в восемь часов.

В это время мимо проходила горничная Маргариты.

— Барышня еще не звонили, — сказала она.

Де Пон, подозревая недоброе, оставил племянника с де Монгори и быстро поднялся в комнату дочери. Он постучал, но не получил ответа. Кровь застыла в жилах бедного отца, который, предчувствуя несчастье, повернул ключ в двери. Он вошел. Комната была пуста, кровать не смята.

— Маргарита! — крикнул барон. — Где ты?

Он открыл дверь хорошенького будуара, напоминавшего гнездышко голубки… Будуар также был пуст. Только на камине лежало письмо. Де Пон схватил его, быстро пробежал, и руки его опустились. Барон остолбенел, глаза его остановились на прощальном письме дочери. Он вскрикнул… это был крик львицы, у которой отняли ее детеныша и которая находит свою берлогу пустой. На этот крик сбежались слуги, а за ними шевалье и де Монгори. Все остановились на пороге, пораженные видом старика, глядящего на пустое гнездо улетевшей голубки. Шевалье д'Асти, которому одному была известна причина горя де Пона, подошел к нему и воскликнул:

— Боже мой! Дядя! Что с вами? Голос его дрожал… Он был бледен.

— Возьми и читай, — прошептал старик, протягивая ему письмо.

Шевалье взял его, прочитал и воскликнул:

— О, вероломство!

Де Монгори, ничего не понимавший, вырвал письмо из рук шевалье и в свою очередь прочел его. Едва он взглянул на письмо, где Маргарита писала, что любит Гонтрана и чувствует отвращение к старику, как он понял все… Маргарита была потеряна для него. Маргарита будет женою другого… и род Фларов угаснет.

Лицо старика, сначала бледное, как у мертвеца, вдруг побагровело, глаза налились кровью и, казалось, вышли из орбит. Маркиз вскрикнул и упал на пол. Маркиз де Флар-Монгори, последний отпрыск славного рода, упал мертвым, пораженный апоплексическим ударом… Он умер на глазах своего старого друга, на дочери которого хотел жениться, а его старый друг стоял мрачный и печальный, напоминая собою статую отчаяния.

Все окружили маркиза, умершего так внезапно, что в смерть его никто не хотел верить. Д'Асти, схватив руку де Пона, сказал ему:

— Дядя, милый дядя… Гонтран благороден… Он женится на Маргарите… Наша честь будет спасена!

Но в эту минуту, как будто сама судьба решила опровергнуть слова шевалье, дверь отворилась и в комнату вошла женщина, одетая во все черное. Она была бледна и грустна и имела вид покинутой жертвы. Женщина прошла мимо удивленных слуг и направилась прямо к убитому горем отцу.

— Барон, — сказала она, — я скажу вам одно слово, назову одно имя, и вы все поймете. Вашу дочь обольстил и увез Гонтран де Ласи. Я пришла присоединить мое горе к вашему и предложить вместе отомстить ему!

Эта женщина стояла так униженно и робко перед де Поном, который предавался мрачному отчаянию, что он спросил ее:

— Кто вы, сударыня, и какое мне дело до вашего горя и мести?

— Барон, — продолжала женщина, опуская глаза, но спокойно, — я была бедная девушка, обольщенная, как и ваша дочь; меня похитили, тайно повенчали и тщательно скрывали от глаз света… Теперь я покинутая, обманутая и презираемая жена.

Она остановилась и взглянула на барона, как бы желая убедиться в том, какое впечатление произвели на него ее слова.

— Я маркиза Гонтран де Ласи! — докончила она.

— О, небо! — прошептал шевалье.

— Женат! — вскричал барон и пошатнулся пораженный, как человек, не сознающий, жив он или нет.

— Хорошо разыграно, Леона! — шепнул в это время д'Асти, одобрительно посмотрев на авантюристку — ибо это была она, — явившуюся по приказанию полковника Леона.

В зале воцарилось зловещее молчание; отец был осрамлен в присутствии своих слуг, понявших, что их молодая госпожа бежала из родительского дома. Вслед затем раздались ропот и угрозы похитителю. Пораженный отец выпрямился, глаза его сверкали гневом, сердце было полно негодования.

— О, горе ему! Горе, он умрет от моей руки.

— Вы ошибаетесь, дядя, — сказал шевалье д'Асти. — Я ваш племянник и обязан отомстить за наш позор!

Д'Асти сказал это с таким достоинством и возмущенным видом, что все поверили ему.

Вдруг в зале появилось новое лицо — идиот Нику. Вид у него был задумчивый; казалось, он что-то старался припомнить. Взглянув на присутствующих, на искривленное гневом лицо де Пона и на труп де Монгори, он понял все.