Взлет и падение короля-дракона, стр. 56

Единственное, чего мог добиться этим Тихиан на самом деле — привлечь внимание Раджаата, и как раз теперь, когда Хаману был почти вне опасности.

Очень внимательный в почти непроницаемом тумане на скользкой предательской почве, Хаману продолжал идти. Ему надо выйти из кольца разрушенных стен дворца, прежде, чем он осмелится уйти в нижний мир. Стены были уже совсем близко, когда нытье Тихиана внезапно оборвалось. Хаману отбросил и илюзию и осторожность. Он побежал к периметру изо всех сил, когда ветер заговорил другим голосом, более громким и намного более угрожающим.

— Хаману, — промурлыкал Раджаат. — Иди ко мне, маленький Ману.

Наполненный влагой ветер поменял направление. Теперь он дул в лицо Хаману, толкая его в сторону лавового озера. Король опустил голову, вцепился в сырой мох черными когтями своих драконьих ног.

— Ты голодаешь, Ману. Так ты умрешь с голоду; ты и так уже тень того, каким был. Раньше ты был больше и лучше, Ману.

— Как только ты начнешь наполнять свое пустое сознание жизнью, ты не сумеешь остановиться, пока не избавишься от всех остатков твоей глупой человечности. Я ждал очень долго, Ману. Другие мои Доблестные Воины поднялись против тебя, Ману, — они никогда не любили тебя, они легко договорились. Они хотят дракона…. — голос Раджаата стал ласковый и доверительным: хищник играет со своей жертвой. — Ты никогда не говорил им, Ману; они думают, что ты как они.

— Три дня, Ману, три дня, и они сомкнут свое кольцо вокруг Урика так тесно, что Дракон должен будет родиться. И ты будешь служить, Ману. Ты выполнишь свое предназначение.

— Никогда! — выкрикнул Хаману в ответ, но в этот момент воздух вокруг него нагрелся так, что туман рассеялся, земля треснула и открылась неровная, наполненная лавой расселина, окружившая его со всех сторон.

В отчаянии он рассек воздух, открывая себе дорогу в Серость. Он был уже по лодыжку в расплавленном камне, когда нырнул в другой сорт тумана и темноты, цепляясь за надежду, что Раджаат должен был устроить ему ловушку только в материальном мире, чтобы заставить его превратиться в дракона.

Та же самая надежда была у него и в Урике тринадцать веков назад.

Серость сомкнулась вокруг него, знакомая и безопасная. А Хаману вспомнил тот судьбоносный день. Тогда он получил и проигнорировал два приглашения вернуться в белую башню. Раджаат лично пришел с третьим.

— Мир почти очищен, — сказал Раджаат в теперь запертой навсегда комнате дворца Хаману. — Остались только эльфы, дварфы и гиганты, и очень скоро их судьба будет написана. Борс запер последних дварфов в Кемалоке. Албеорн и Дрегош тоже побеждают. Пришло время для моего последнего Доблестного Воина начать последнюю чистку. Расы Возрождения оскверняли Атхас своей нечистотой только потому, что само человечество оскверняет этот мир. Забудь о троллях и огненных глазах — послужи мне как Дракон Атхаса.

Прежде чем Хаману пршел в себя от шока, вызванного как внезапным появлением Раджаата, так и его предложением, первый волшебник схватил его за запястья. Все его иллюзии испарились между двумя ударами сердца. Он увидел себя, тощего и длинного, с жесткой кожей и плотью, высоко поднятой над черными костями. Потом его тело стало распухать, а сознание закричало от смерти смертных, чьим единственным преступлением была близость к нему.

Хаману — и Урик — пережили этот день только потому, что Раджаат даже не представлял себе, что одно из его творений может сопротивляться не только ему, первому волшебнику, но и ярости дракона, живущей внутри него. Однако, на самом деле это оказалось не так то и сложно. Когда он почувствовал, что грязный экстаз рапространяется по его телу, Хаману использовал его для единственного взрывчатого заклинания. Он бросил себя в Серость, а оттуда в Кемалок, где, как Раджаат только что сказал ему, можно найти того единственного Доблестного Воина, которому можно доверять.

На этот раз уже не было ни Борса, ни Кемалока, бежать было некуда. Был только он сам, Хаману, и все еще стерегущий Черноту желтокожий гигант с золотым мечом и черной гривой льва.

Двенадцатая Глава

К тому времени, когда Хаману понял, что Раджаат не преследует его, он был уже далеко от Ур Дракса, далеко от Пустоты и Черноты, далеко от загадочного львиноподобного гиганта, и даже далеко от Урика. Учитывая скорость его побега и сосущее сердце ощущение, что опасность нависла над его драгоценным городом, Урик был бы последним местом в Центральных Землях, где он хотел бы оказаться. Однако, пока Хаману бесцельно плыл по Серости, никакое другое место в материальном мире не приходило ему на ум.

Он не мог представить себе, что ему захочется увидеть Галларда или Дрегоша, как ему захотелось повидаться с Борсом из Эбе в окрестностях Кемалока больше тысячи лет назад, а Иненек была дурой. Центральные Земли были домом для моножества гильдий могучих волшебников, друидов, псиоников и других хозяев магии. Хаману много знал об их истинных возможностях, знал о том, что они сами о себе думают, и был уверен, что никто из них не сумел бы зажечь и свечку на ветру Раджаата. Как Король-Лев Урика он тринадцать сотен лет пренебрегал любыми возможными союзниками; и сейчас, когда последний Доблестный Воин Раджаата, восставший против своего создателя, думал о трех коротких днях, оставшихся до смерти, не было никого, кто бы хотел — или мог — помочь ему.

Хаману надо было посидеть, подумать, проверить свои возможности, если у него они еще есть, разработать стратегию, которая, если и не принесет победу, сможет по крайней мере спасти город. Он представил себя на верхушке безмятежного холма, читающим ответы на свои вопросы на облаках, спокойно плывущих по небу. Хотя это было место было достаточно реально в сознании Хаману, но тем не менее недостаточно реально, чтобы вырвать его из Серости. Зеленые верхушки холмов и плывущие облака остались в прошлом Атхаса. А сейчас, в настоящем, все места вдали от Урика, о которых только мог подумать Хаману, принадлежали либо прошлому, либо его врагам.

Наконец его внутренний взгляд сосредоточился на одном месте, наполненом камнями того же цвета, что и нижний мир: руины домов троллей среди пиков Кригилл над Дэшем. Руины не изменились за те века, что он не видел их; он с легкостью нашел их из нижнего мира. Несколько стен упали, не осталось и следа от матрацев, которые юный Ману нашел под массивными кроватями троллей, но остальное было в точности таким, каким он его помнил.

Первые мысли Хаману после выхода из Серости были вовсе не о Принесшем-Войну. Его руки, по-прежнему с черными когтями и костями, задержались на совершенных и бессмертных дверях из серого камня, погладили их великолепные швы и соединения. Тролли ушли с поверхности Атхаса, но их дома были готовы приветствовать их, если завтра они будут в состоянии вернуться.

С человеческим жильем было совсем иначе. Отвернувшись от домов троллей, Хаману посмотрел на безжизненную долину под собой. Не война опустошила Кригиллы. Долина была совещенно невредима, когда Хаману ушел из нее. И ни один Доблестный Воин не ступал на ее плодородную землю, пока не пришел Борс, в облике дракона и с безумием дракона, и не выпил из нее жизнь.

Через сотню лет после того, как он насытился полностью и завершил свою трансформацию, Борс восстановил свое душевное здоровье, пришел в себя, но земля — земля не была так удачлива. Небо над долиной было постоянно затянуто красным туманом, туманом из пепла и золы. Пока этот червяк, Тихиан, не начал напускать на Урик свои мрачные ураганы, обыкновенный смертный видел дождь не больше одного раза за жизнь — к тому же дождь из грязных, мутных капель, даже близко не напоминающий приносящий жизнь небесный водопад из детства Хаману.

Дождь или нет, но ветер все еще дул в Кригиллах. Тринадцать веков постоянного обжигающего ветра похоронили долины под неровным, вечно волнующимся покрывалом серо-коричневой грязи. Сама земля под грязью была хороша, возможно даже лучше чем та тяжелая почва, которую помнил Хаману. Если дожди вернутся — и фермеры построят террасы, чтобы сохранить землю до тех пор, пока многолетние растения не пустят свои корни — долины опять зацветут. А пока только скелетоподобные ветки самых высоких деревьев торчали из своих могил.