Опустошители, стр. 22

Фу ты, ну ты! Шах субъекту с помадой на платке носовом и дурацким выражением на физиономии небритой! А рассуждать и варианты рассчитывать недосуг — цейтнот намечается!

Рассуждать, впрочем, стоило. По сей день я принимал нежные взаимоотношения Женевьевы и Пенелопы как нечто само собою разумеющееся. Теперь надлежало призадуматься. Участие девчонки в игре, где я считал ее просто пустой фишкой, оказалось полной и примечательной неожиданностью. Черт возьми! А кое-кто жалел невинное дитя, поневоле влипшее в передрягу, о которой не подозревает...

Но потом, потом! Сейчас важнее всего было другое. Лелеемый и драгоценный Рюйтер, мой красивый, ублюдочный, человекоубийственный Рюйтер угодил в когти федеральному агенту Ларри Фентону.

О чем размышлял последний, заявившись к семейству Дрелль во мраке ночи, можно лишь догадываться. Врываться в гостиничный номер, не имея чудовищно сильной “руки” среди канадских властей — а “руки” у Ларри наверняка не имелось, — мог лишь законченный, девяносто шестой пробы и чистой воды болван. Ибо здесь он числился частным лицом и обязан был расхлебывать заваренную кашу. Впридачу, Фентон, по всей видимости, не получил приказа вывести господина Рюйтера в расход. Подобные задачи препоручаются одному-единственному секретному заведению — тому, где числится я.

Если же Фентон собирался похитить Рюйтера и тайно переправить через южную границу, какого, спрашивается, лешего захватывать подопечного среди крупнейшего города, в крупнейшем и роскошнейшем из отелей? Темный переулок или открытое поле неизмеримо лучше служат подобным целям. Кстати, возможно поэтому Рюйтер и рискнул явиться к Пенелопе. Не рассчитывал на столь непроходимую глупость противника.

Но раздумья побоку. Я столкнулся с весьма огорчительным фактом: Ганс угодил в переплет. Чек подписан, сказал по телефону Мак. — А сумму проставите сами...

Глава 16

Закатывать глаза, ломать руки и вопрошать, как быть, Женевьева не стала. По крайности, со мною не советовалась.

Проворно пошептавшись, мать и дочь ринулись к выходу. Пенни бежала рядом, словно хорошо вышколенный щенок. Я бросился вдогонку. Женщины обернулись. Две пары глаз устремились на меня с оценивающим, враждебным любопытством. Оценка не вызывала сомнений: Дэйва Клевенджера сочли неизбежным злом, помехой, с которой либо справиться надлежит, либо...

Я подумал, что придется еще плести правдоподобную ложь касаемо своих грядущих действий.

Ганса недостаточно было просто выручить. Полагалось убедить его в чистоте своих намерений. Равно как и милую дамскую парочку. Еще предстояло обезвреживать Маркуса Джонстона, однако всякому овощу свое время, и тревожиться об этом загодя не стоило. Позвоню Маку, пусть подергает нужные ниточки, добьется, чтобы Маркуса немедленно отозвали...

А сейчас меня чрезвычайно заботил вопрос: под каким соусом скормить спасательную операцию — при условии, что она боком не выйдет, — заинтересованным лицам? Ведь не станет же частный сыщик Давид Клевенджер колошматить федеральных агентов ради бабенки, с которой и переспать не успел? Сколь просто и легко убеждать Женевьеву, я уже увидел. А еще наличествовал Рюйтер, профессионал, чей здравый смысл наверняка не зависел от старомодного чувства благодарности...

Дженни подбежала к своей двери, принялась нашаривать в ридикюле ключ, вспомнила, что сама вручила его Пенелопе. Скосилась на дочь. Та отрицательно мотнула головой. Женевьева пожала плечами и постучалась.

Безмолвие воцарилось полное. Затем кто-то повернул изнутри дверную ручку и впустил нас. Первой вошла эскортируемая дочерью Женевьева, за ними обеими, на разумном расстоянии, проследовал я.

Мы застали неприлично заурядную, можно сказать пошлую сцену, каким только и место во второсортных кинофильмах. Ганс Рюйтер, импозантно-величественный в спортивном пиджаке и отглаженных брюках, скучал подле распахнутого шкафа, держа ладони, поднятыми кверху. У ног его покоился маленький автоматический пистолет — испанская игрушка, из тех, чей ствол не прячется в механизме затвора, а выставляется напоказ.

Тонкий, обнаженный ствол этих систем снабжается нарезкой для глушителя, каковой и торчал, где положено. То ли Рюйтер носил его постоянно, то ли наспех привинтил во мраке шкафа — сказать было затруднительно.

Сборище профессионалов. Хотя профессионалы избегают незаконных и уличающих устройств наподобие глушителя. Во-первых, вам становится неловко, стыдно, а зачастую и больно, ежели эту штуку обнаруживают при обыске, во-вторых, она отнюдь не делает выстрел совершенно бесшумным, а в-третьих, перекрывает мушку и не дозволяет взять хоть сколько-нибудь приемлемый прицел.

Маленький, хитрый испанский пистолет говорил о Рюйтере очень много — и хорошего, и худого. Держался Ганс, надобно признать по чести, безукоризненно. Выглядел самоуверенным, скучающим, надменным. Единственно допустимый вид поведения, когда попадаете в похожую передрягу. Противник невольно задумывается: а что за карта у парня в рукаве? И начинает беспокоиться.

Именно такое воздействие и оказывал Ганс на Ларри Фентона, топтавшегося поодаль с револьвером наизготовку. Тощая физиономия блестела от пота, и даже на бритой макушке сверкали капельки испарины. Левой рукой он дал нам знак затворить за собою дверь. А в правой держал еле заметно вздрагивавший тридцативосьмикалиберный револьвер.

— Что вы творите в моей комнате? — гневно спросила Дженни. — Кем бы ни были, вы не имеете права являться ночью до полусмерти пугать неповинную девочку, грозить моим... друзьям! Уберите дурацкую пушку вон, и...

— Заткнитесь, — раздраженно перебил Фентон.

— Да вы понимаете?..

— Закройте рот.

Дженни играла довольно хорошо, но слегка перебарщивала. Я уже знал ее актерские способности и не сомневался: о преувеличенном гневе договорились во время полуминутного перешептывания с Пенелопой. Дого ворились ли о чем-то ином — оставалось выяснить. Меня гораздо больше занимал сейчас Ларри Фентон.

Заговорил он срывающимся от волнения голосом, но уже обретал нужную самоуверенность. И даже на мгновение отвел глаза от Рюйтера:

— Я надеялся, что вы придете, Клевенджер, — сказал он с чувством. Парень, похоже, позабыл, что мы не пили братской чаши, и не клялись в обоюдной дружбе до гроба... — Только поэтому не дал девчонке удрать. О да, голубушка, я все прекрасно приметил. И понял: ты бежишь за маменькой, а она — у американского частного детектива. Дружная семейка, ничего не скажу. Помогите, Клевенджер.

Говорил он почти небрежно, однако глаза, шнырявшие от Ганса ко мне и наоборот, молили: пособи, а я торжественно извинюсь, на колени стану, челом ударю — только потом, когда выберемся отсюда подобру-поздорову... Что ж, парня можно было и понять. Комната битком набита врагами, единственный возможный союзник — я.

— Чем же помочь, amigo?

— Подберите вон тот пистолет. И подержите гостя на мушке, покуда я вытрясу из женщин кой-какие сведения... Осторожно, между нами не суйтесь! Парень хитер и опытен.

Я даже не огрызнулся, хотя отнимал оружие у хитрых и опытных парней, когда Фентон еще отнимал конфеты у младшего братишки. Или сестренки. Если таковые имелись. Я попросту приблизился к Рюйтеру по всем правилам, поглядел в упор. Пистолет покоился подле самых ног пленника. И сторониться, чтобы я поднял его, Ганс де собирался.

— Когда скажу, — процедил я, — сдвинешься влево на пол-ярда, иначе ударю носком ботинка в пах. А ежели сдвинешься на пол-ярда и один дюйм — ударю дважды. Еще и стволом по голове добавлю... Готов? Отступай!

Дженни, разумеется, пристально изучала меня, обнимая дочь за плечи. Но о миссис Дрелль я задумывался меньше всего. Стоя спиною к Ларри, осыпая Ганса раздраженными угрозами, я незаметно подмигнул немцу. Величайшей заботой моей был господин Рюйтер, и следовало втемяшить ему, что рядом — не враг, а помощник. Иначе Ганс мог испортить всю затею, коль скоро начнутся решительные действия.