Красотка-еврейка, стр. 14
— Однако, — сказал король, принимаясь громко хохотать, — эти господа отличаются незаурядной храбростью!
— Они гасконцы, ваше величество!
— И я с удовольствием посмотрел бы на них, — продолжал король.
— Господи, а я-то хотел просить ваше величество разрешения представить их вам. Одного из них зовут де Ноэ, другого — сир де Коарасс. Последний — очень красивый парень и, вероятно, явился результатом супружеской неверности покойного короля Антуана Бурбонского. Между прочим, сир де Коарасс — отличный игрок в ломбр…
— Черт возьми! — воскликнул король. — Да ведь все, окружающие меня, прямо-таки сапожники в этой игре! Даже сам принц Конде ни черта не понимает в ломбре, и, кроме тебя и меня, нет настоящих игроков! Непременно приведи ко мне этих гасконцев; сегодня же приведи, а то весь этот бальный шум только утомляет меня!
— О, в таком случае я могу обещать вашему величеству интересную партию! К тому же ваше величество получит возможность доставить проклятому Рене несколько весьма неприятных минут!
— Это каким же образом?
— А вот как! Ведь ваше величество имеет привычку очень поздно показываться на балу. Вы занимаетесь своей игрой, в полночь двери кабинета распахиваются, и приглашенные могут видеть ваше величество за карточным столом… Ну-с, если Рене увидит, что за столом вашего величества сидят те самые дворяне, которых он хотел бы растерзать на клочки, то…
— Понимаю, дружище, понимаю! — весело перебил его король. — Так и будет! Отлично!.. Подать обед! — приказал он камергеру, появившемуся на его звонок. — Не хочешь ли пообедать со мной вместе, Пибрак?
— Ваше величество, вы просто переполняете чашу своих милостей… Но не разрешите ли вы мне удалиться на минуточку?
— Ступай, но приходи поскорее!
Пибрак разыскал Рауля, приказал ему отправиться с платьем к Генриху Наваррскому и Ноэ, а сам поскорее вернулся к королю. Все шло как по писаному, и это еще более утончило обычное остроумие Пибрака. Он всегда был великолепным рассказчиком, обладавшим весьма большим запасом всевозможных историй, а теперь просто превзошел сам себя.
Король непрерывно смеялся, и не раз даже слезы выступали у него на глазах от сильного смеха.
— Однако что это за шум? — спросил вдруг король.
— Должно быть, прибыл испанский посол, ваше величество! Да вот и музыка!.. Бал начинается…
— Да, да, дружище Пибрак, — сказал король, — моя матушка действует так, как если бы меня вообще не было на свете. Без тебя мне и пообедать-то пришлось бы совершенно одному. Ну да ладно! Пошли мне моих пажей, я оденусь, а как придут твои молодчики, так веди их сюда!
Пибрак ушел к себе и стал ждать молодых людей. Было одиннадцать часов, когда Рауль провел Генриха и Ноэ боковым ходом в помещение Пибрака.
— Рауль, милочка, — сказал Пибрак пажу, — ты окажешь мне огромную услугу, если повертишься в зале и сейчас же скажешь мне, как только на балу появится Рене. Я буду у короля.
— С удовольствием! — ответил паж, сейчас же удаляясь из комнаты.
Затем Пибрак тщательно оглядел молодых людей с ног до головы и, выразив свое удовольствие видом принца, повел их в кабинет короля. На пороге комнаты стоял часовой-швейцарец. Часовой стукнул два раз о нол концом своей алебарды, на этот шум прибежал камергер, и Пибрак сказал ему:
— Доложите его величеству, что пришел Пибрак с двумя родственниками!
Король сидел в кресле и читал свой трактат о ловчих птицах. Но при появлении молодых людей он отбросил книгу в сторону и с любопытством посмотрел на них. Карл IX питал большую слабость к рослым, красивым, хорошо сложенным людям, и Генрих сразу почувствовал, что понравился королю.
— Добро пожаловать, господа! — сказал Карл IX, легким кивком головы отвечая на придворные реверансы молодых людей. — Однако вы, кажется, порядочные скандалисты, господа! Что это вы наделали?
Генрих поднял удивленный взор на Пибрака, но по ободряющей улыбке капитана понял, что королю уже известна их авантюра с Рене и что Карл IX не сердится на них. Поэтому он смело ответил:
— Флорентинец лишь получил тот урок, которого заслуживал, ваше величество!
— Но этот урок может дорого обойтись вам, господа!
— Ну вот еще! — ответил Генрих, догадавшийся, что хотел сказать этим король. Мы просто не будем покупать у него духи, ваше величество, только и всего!
Король разразился громким смехом, довольный, что его сразу поняли, а затем сказал:
— Присаживайтесь, господа! Здесь я не король. Мы с Пибраком — старые друзья, ну а ею друзья — и мои тоже. Как вас зовут? — спросил он, внимательно посмотрев на Генриха.
— Анри де Коарасс, ваше величество!
Король слегка подмигнул Пибраку, как бы желая сказать, что догадка капитана о незаконном происхождении молодого дворянина весьма правдоподобна, а затем сказал:
— Вы прибыли в Париж в поисках счастья?
— Вашему величеству, должно быть, известно, что в наших горах водится много камешков и мало денег, — ответил Генрих.
— Ну, деньги становятся редкими повсюду, — возразил король. — Моя матушка, королева Екатерина, уверяет, что я самый бедный дворянин во Франции.
— О, если бы ваше величество позволили мне разделить вашу бедность! — с тонкой улыбкой сказал Генрих.
— Гасконцы обладают большим запасом остроумия! — сказал король с довольной улыбкой.
— И малым запасом денег! — сказал Пибрак.
— Ну, десяток-другой пистолей у вас, наверное, найдется, — улыбаясь, сказал Карл IX. — Предупреждаю вас, сегодня я собираюсь играть крупно! Эй, кто там есть! Готье! Поставь-ка нам стол и принеси карты!
Когда стол был расставлен, король уселся, достал из кармана кошелек, бросил его на стол и сказал:
— Месье де Коарасс, я избираю вас своим партнером.
— Я безмерно польщен этой честью, ваше величество, — ответил Генрих, усаживаясь справа от короля.
Пибрак сел против короля и пригласил Ноэ занять оставшееся место. Склонившись к уху последнего, Пибрак шепнул:
— Мы должны постараться проиграть во что бы то ми стало! Если король выиграет, он всю ночь будет в великолепном расположении духа и Рене будет усмирен!
— Сними, Пибрак, — сказал король, заранее предвкушая удовольствие от любимой игры. Пибрак снял, и игра началась.
XIII
Незадолго перед тем, как король уселся в своем кабинете за игру, его сестра Маргарита Валуа заканчивала свой бальный туалет при помощи прелестной камеристки, белокурой, словно мадонна, и остроумной, словно чертенок. Одевая свою госпожу, Нанси (так звали камеристку) непрерывно болтала. Но на этот раз шутки и злые выпады девушки насчет видных придворных персонажей не были в состоянии рассеять грусть юной принцессы, Что же было такое с Маргаритой? Какой неисполненный каприз, какая неприятность могли омрачить ее очаровательное личико? Разве не была она красивейшей из красавиц, разве сам пресыщенный нечестивец Дон Жуан не избрал бы ее своим идеалом? Но напрасно старалась Нанси — ничто не могло вызвать улыбку на лице принцессы, ничто не могло пробудить се из ее грустной апатии. Наконец смелая камеристка решила произнести имя, которое сразу произвело свое действие.
— Если бы герцог Гиз был здесь, — сказала она, — он нашел бы, что ваше высочество еще красивее, чем всегда.
— Да молчи ты, Нанси! — испуганно шепнула Маргарита.
— Ну вот! — сказала Нанси. — Разве запрещено упоминать имя герцога?
— Да говорю тебе: молчи! — окончательно перепугалась принцесса. — В Лувре и у стен имеются уши!
— Но королева-мать уже на балу, так как посланник приехал, а раз королевы нет, то можно смело говорить о герцоге!
— Герцог уехал, — вздыхая сказала Маргарита. — Он в Нанси.
— Но оттуда только три дня пути!
— Увы, герцог не вернется…
— Вот еще!
— Да разве ты не знаешь, что в Лувре жизнь герцога не была в безопасности? Однажды, когда герцог уходил от меня, к нему в тайном коридоре подошел какой— то замаскированный незнакомец и прямо сказал ему, что я предназначена в жены Генриху Наваррскому и что наша взаимная любовь с герцогом служит слишком большой помехой, чтобы его, герцога, не устранили с пути. Когда же герцог выразил сомнение, чтобы принц Наваррский был способен на убийство из-за угла, замаскированный незнакомец решительно заявил, что убийцы будут подосланы не принцем Наваррским, а другим человеком; но имя последнего незнакомец отказался назвать, заявив, что «бывают имена, которые приносят несчастье уже тем, что их произносят вслух»! Герцог не хотел уезжать, ему это казалось позорной трусостью, но я до тех пор умоляла его скрыться, пока он не согласился. Я говорила ему, что он слишком дорог мне, что нравы Лувра известны достаточно хорошо и что в предупреждении незнакомца слишком много правдоподобного. Вот герцог и уехал! — Принцесса помолчала и затем продолжала с выражением невыразимой горечи: — И вот у меня душа разрывается от боли, а я должна идти на бал… должна улыбаться, танцевать, казаться счастливой…