Королева баррикад, стр. 8
— Наверное, они объединились для совместной борьбы с дикими зверями?
— Вот именно, государь.
— Но против кого понадобилось вам объединиться с наваррским королем?
— Против Лотарингского дома, государь!
— О, лотарингцы теперь мне нисколько не страшны! Их вождь арестован мною!
— Ну, так держите его крепко, государь, потому что, если ему удастся вырваться из плена, он поведет на Лувр парижан.
— Э, пустяки! У меня имеются швейцарцы! — равнодушно ответил Генрих III. Екатерина, покачав головой, возразила:
— Государь, вы слишком долго не обращали ни на что внимания, чтобы заставить теперь трепетать народ перед своей энергией.
— Простите, государыня, но никогда не поздно стать снова господином!
— Увы, парижане уже не верят в ваш авторитет.
— Ну, так мои швейцарцы дадут им почувствовать его!
— А все-таки следовало бы усилить гарнизон Лувра хотя бы несколькими сотнями гасконцев.
— Гасконцев? — удивился король. — Но откуда я их возьму?
— Я дам вам их, государь, — сказал молчавший доселе Генрих Наваррский. Генрих III задумался и потом произнес:
— Предположим, кузен, что народ действительно восстанет и что вы придете мне на помощь. Предположим далее, что с вашей помощью я разгоню взбунтовавшийся сброд. Знаете ли, что тогда скажут? Что я соединился с гугенотами!
— Ну, так пусть говорят!
— И папа может отлучить меня от церкви!
— Велика беда! Я тоже отлучен, однако это не лишило меня ни сна, ни аппетита, ни жажды. Стоит только привыкнуть, а там — ничего!
— Но я считаю очень важным быть в хороших отношениях с церковью!
— Государь, — сказала Екатерина, — что же делать, если в данный момент один только наваррский король и может защитить французский трон против алчных поползновений Лотарингского дома и неистовства экзальтированной черни и монахов-фанатиков!
— Но вы забываете о моих швейцарцах! — заметил король.
— Ну так, не откладывая дела в дальний ящик, укрепите дворец как следует, государь! — воскликнула королева-мать. — Прикажите запереть все двери, разместите солдат с заряженными мушкетами, пододвиньте к окнам пушки и… ждите грозы, которая разразится с минуты на минуту!
— О, — спокойно возразил король, — я в данном случае подобен путешественнику, который собирается в дорогу и не думает о том, какая погода будет к вечеру, раз вечером он уже рассчитывает быть под надежным кровом. Лишь бы только днем не было ни грозы, ни дождя… Я разрешаю парижанам к вечеру выстроить баррикады…
— Они не преминут воспользоваться этим разрешением.
— Но только не утром! Потому что, видите ли, я непременно хочу отправиться в Сен-Дени проводить тело брата.
— Государь, — нетерпеливо перебила его королева — мать, — ведь в Лувре имеется часовня, где временно положено тело моего возлюбленного сына. Оставьте его пока там! Не покидайте Лувра! Ведь вы можете и не вернуться обратно!
— Швейцарцы откроют мне двери!
— Но кто же будет командовать ими в ваше отсутствие?
— Герцог д'Эпернон. Екатерина пожала плечами и сказала:
— Однако вашему величеству отлично известно, что герцог не отличается особенной храбростью!
— Ну, так в случае нужды Крильон встанет с постели!
— Государь, — сказал Мовпен, — не разрешите ли вы и мне вставить свое словечко?
— Говори, милый мой Мовпен, говори!
— Сколько швейцарцев предполагаете вы взять с собою в Сен-Дени?
— Две тысячи.
— Так вот! Что, если бы вы оставили остальных в Лувре и поручили командование ими наваррскому королю?
— Вот именно! — одобрительно сказала королева-мать. Но Генрих III, покачав головой, возразил:
— Нет, это невозможно! Лига не простит мне этого.
— Я раздавлю лигу! — заметил наваррский король.
— А папа отлучит меня от церкви! — вздохнул Генрих.
— Странное дело! — шепнул на ухо Мовпену Генрих Наваррский. — Бывают же люди, которые никогда не трепетали перед шпагой и чуть не падают в обморок при виде кропила!
— Однако, — сказал король, — вот уже подошли кающиеся монахи. Пора выезжать!
— Государь, — грустно сказала Екатерина, — берегитесь!.. На обратном пути вы встретите баррикады!
— У меня имеются швейцарцы, — упрямо возразил король, для которого в последние дни эти четыре слова представляли собою спасительный ответ на все.
XIII
В то время как Генрих III отказался от вооруженной помощи наваррского короля и не хотел слушать разумные советы своей матери, герцог д'Эпернон вел по луврским коридорам арестованного герцога Гиза. На душе у бедного д'Эпернона было очень тяжело: он не смел ослушаться короля, но навлечь на себя гнев герцога было тоже немаловажной опасностью.
Все это так живо отражалось на его лице, что герцог Гиз был тронут и сказал ему наконец:
— Дорогой герцог, я страшно извиняюсь перед вами!
— В чем, ваше высочество?
— В том, что из-за меня вы попали в такое неприятное положение!
— Ваше высочество, я состою на службе у короля…
— Ну да! Но король именно и сыграл с вами злую шутку. Ведь парижане не потерпят, чтобы меня держали под арестом; они возьмут Лувр штурмом, и, конечно, первый человек, на которого обрушится народный гнев, будете вы, герцог! Вас убьют и затем с руганью поволокут ваше истерзанное тело по улицам Парижа! Д'Эпернон почувствовал, что у него подгибаются колени.
— Кстати, куда именно ведете вы меня? — спросил Гиз.
— В предназначенную вам комнату, монсеньор.
— Значит, не в темницу?
— Нет, ваше высочество.
Действительно, герцога провели в довольно удобную комнату второго этажа. В этой комнате была только одна дверь, а оба окна были защищены массивной железной решеткой, что вызвало у Гиза досадливую гримасу.
Д'Эпернон разместил стражу у дверей, а также в концах коридора и затем удалился с почтительным поклоном. Герцог Гиз снял кирасу, отстегнул каручи и набедренники и уселся в кресло. Он стал размышлять. О чем? Но о чем же может думать пленник, как не о способах побега из плена? Однако, как ни раздумывал герцог, он должен был признаться, что бегство крайне трудно, если только не совершенно невозможно.
Прошло около часа. Наконец дверь комнаты открылась, и вошел Мовпен.
— Здравствуйте, монсеньор, — сказал шут, — король послал меня узнать, как вы себя чувствуете.
— Можешь сказать ему, что я чувствую себя несравненно лучше, чем он, — сухо ответил герцог.
— О, это правда, монсеньор!
— Я толст, а он тощ. У меня густые волосы, а он лыс!
— Но все это еще не доказывает, что ваше высочество будете долголетнее его величества, — заметил Мовпен.
— Что такое? — крикнул герцог, невольно вздрагивая.
— Да, да!.. — невозмутимо продолжал Мовпен. — Не скрою от вас и далее, что ваша голова, как бы прекрасна она ни была, держится не очень прочно на плечах!
— Ты думаешь, шут? — надменно кинул герцог.
— Я уверен в этом, монсеньор! Но позвольте мне изложить вам программу дня. Король отправился в Сен-Дени хоронить останки герцога Анжуйского.
— А, так он покинул Лувр?
— Да.
— Ну, так мне недолго сидеть здесь. Парижане освободят меня!
— Увы! — вздохнул Мовпен. — Они и в самом деле подумывают об этом… а король тоже допускает возможность этого, что представляет собою двойное несчастье для вашего высочества…
— Почему?
— Покидая Лувр, король назначил меня вице — комендантом Лувра.
— А кто же комендант?
— Герцог Крильон.
— Да ведь говорят, что он полумертв?
— Да, он в постели, но зато в полном сознании и разуме, и что он прикажет, то я и сделаю. Надо вам сказать еще, что герцог Крильон, чувствуя потребность в свежем воздухе, приказал перенести свою кровать в коридор… Ну-с, итак, Крильон назначен комендантом, а я — его помощником, и что прикажет комендант, то будет приведено в исполнение вице-комендантом. Между прочим, комендант уже отдал одно приказание.
— Именно?