Трактир «Ямайка», стр. 38

Лошадь опять споткнулась и, словно ослепнув, метнулась в канаву. Карету швырнуло в сторону, она закачалась на высоких колесах и остановилась. Кто-то непристойно выругался; раздался хохот, свист, крик.

В окно кареты просунулась голова с всклоченными волосами, из-под челки глянули налитые кровью глаза, в дикой улыбке сверкнули белые зубы. В окно посветили фонарем. Мэри увидела длинную руку с тонкими изящными пальцами и забитыми грязью овальными ногтями. Другая сжимала пистолет, ствол его дымился.

Джосс Мэрлин улыбнулся своей безумной пьяной улыбкой. Его рука с пистолетом потянулась к Мэри, дуло уперлось ей в горло. Затем, засмеявшись, он швырнул пистолет через плечо и распахнул дверцу. Схватив девушку за руку, он выволок ее на дорогу и поднял повыше фонарь, чтобы все могли ее рассмотреть. С ним было человек десять или двенадцать. Они стояли посреди дороги, нечесаные, грязные, небритые. Половина из них были пьяны, как их предводитель. Они дико таращили на девушку глаза. Одни держали пистолеты, другие вооружились горлышками бутылок с острыми отбитыми краями, у третьих в руках были ножи и камни. Возле лошади стоял разносчик Гарри, а в канаве лицом вниз, подломив под себя руку, неподвижно лежал кучер.

Не отпуская девушку, Джосс Мерлин посветил ей в лицо, и, когда они ее узнали, раздался взрыв смеха, а разносчик, засунув в рот пальцы, громко засвистел.

Трактирщик повернулся к племяннице и с пьяной серьезностью отвесил ей поклон. После чего, ухватив ее за распущенные волосы и накрутив их на руку, он по-собачьи обнюхал ее.

– А, так это ты? – сказал он. – Решила вернуться, поджав хвост и скуля, как сучка?

Мэри не отвечала. Стоя в толпе мужчин, она переводила глаза с одного на другого. Окружив ее кольцом, они глазели на нее, насмехаясь и глумясь, показывая на ее промокшую одежду и дергая за корсаж и юбку.

– Ты что это, онемела? – закричал дядя и ударил ее по лицу тыльной стороной ладони.

Она вскрикнула и заслонилась, но он, схватив ее за запястье, вывернул руку за спину. От боли Мэри застонала, а он снова засмеялся.

– Не станешь меня слушать – убью, – пригрозил он. – Ишь, как зло глядит, плутовская рожа! И что, позвольте узнать, ты делаешь ночью в наемной карете на королевской дороге полуголая, с распущенными волосами? Выходит, ты просто обыкновенная шлюха.

Он сжал Мэри запястье и так дернул, что она упала.

– Оставьте меня в покое, – воскликнула она, – вы не имеете права ни прикасаться ко мне, ни говорить со мной в таком тоне! Вы – злодей, убийца и грабитель! Судебным властям об этом известно. Да, весь Корнуолл знает об этом. Вашему царствованию пришел конец, дядя Джосс. Я ездила сегодня в Лонстон, чтобы все рассказать о вас.

Поднялся гвалт. Вся шайка двинулась на Мэри, крича и требуя разъяснений. Но трактирщик рыкнул на них так, что они отступили.

– Назад, чертовы болваны! Не видите, что ли, что она все врет, выкрутиться хочет, чтобы я ее не трогал? – обрушился он на них. – Как она может донести на меня! Что может она знать? Да ей в жизни не пройти одиннадцать миль до Лонстона. Поглядите на ее ноги. Да она провела время с мужиком где-нибудь на дороге, а когда ему надоела, он посадил ее в карету и отправил назад. Подымайся, а не то ткну тебя носом в грязь!

Он рывком поднял Мэри на ноги и, крепко держа, поставил рядом с собой.

Потом показал на небо. Низкие тучи разошлись под напором порывистого ветра, в прорыве выглянула звезда.

– Гляньте-ка на небо! – завопил он. – Проясняется, дождь скоро кончится. Нужно поспеть, пока на море шторм и туман. Рассвет наступит через шесть часов, хватит терять время. Приведи свою лошадь, Гарри, и запряги ее.

В карете поместится половина из нас. И возьми еще на конюшне телегу и коня, а то он за неделю совсем застоялся. Ну, вы, ленивые, пьяные черти! Неужто не хотите почувствовать, как золото и серебро текут вам в руки? Я сам провалялся семь дней, как боров, а сегодня чувствую себя так, будто заново родился. Меня снова тянет на берег. Так кто едет со мной в сторону Кэмелфорда?

Дружный вопль вырвался из глоток, руки взвились вверх. Один парень заорал песню, размахивая бутылкой и пошатываясь, но тут же споткнулся и угодил лицом в грязь. Разносчик пнул его ногой, но тот даже не пошевелился.

Взяв лошадь под уздцы, Гарри потянул ее вперед, понукая криками и ударами одолеть крутой подъем. Карета поехала колесами по упавшему парню. Дергая ногами, как подстреленный заяц, крича от ужаса и боли, он так и остался барахтаться в грязи, потом затих.

Остальные бросились бегом за каретой. Джосс Мерлин, глянув на Мэри с дурацкой пьяной ухмылкой, вдруг схватил ее за руку и потащил к карете.

Распахнув дверцу, он толкнул девушку в угол на сиденье и забрался сам.

Высунувшись из окна, он крикнул разносчику, чтобы тот подхлестнул лошадь.

Бежавшие рядом с каретой подхватили его крик; несколько человек вспрыгнули на подножку и прижались к окну, остальные забрались на сиденье кучера и обрушили на лошадь удары палок и камней. Покрывшись испариной, испуганное животное задрожало и галопом пустилось вверх по дороге, подгоняемое полдюжиной обезумевших детин, которые вцепились в поводья и вопили что было мочи.

"Ямайка" сверкала огнями; двери были распахнуты настежь, ставни открыты. Трактирщик походил на огнедышащее чудовище, возникшее в ночной тьме.

Трактирщик зажал Мэри рот рукой и с силой придавил ее к стенке кареты.

– Так хочешь донести на меня? – проговорил он. – Побежишь к судье, и я буду болтаться на веревке, как дохлая кошка? Ну что ж, у тебя еще будет время, Мэри. Сначала постоишь на берегу моря, ветер и брызги остудят тебя, ты увидишь закат и прилив. Ведь ты знаешь, что все это значит? Знаешь, куда я собираюсь взять тебя?

Мэри смотрела на него с ужасом. Кровь отхлынула от ее лица. Она попыталась заговорить с ним, но его рука все еще зажимала ей рот.

– Ты вообразила, что не боишься меня? – продолжал Джосс. – Насмехаешься надо мной, воротишь свою хорошенькую белую рожицу, дерзко смотришь?.. Ну да, я пьян… пьян, как король, и пусть разверзнутся небеса и все катится в тартарары – мне плевать. Сегодня мы с приятелями позабавимся на славу, быть может, в последний раз. И ты, Мэри, поедешь с нами к побережью…

Он отвернулся и прокричал что-то сообщникам. Испугавшись его крика, лошадь рванула вперед, увлекая за собой карету. Огни "Ямайки" скрылись во мраке.

11

Эта кошмарная поездка длилась больше двух часов, пока они не добрались до побережья. Потрясенная жестоким отношением с ней, вся в синяках, Мэри лежала без сил в углу кареты. Она не думала о том, что ей предстоит. В карету влезли разносчик Гарри и еще двое. Они уселись рядом с дядей. От них скверно пахло, сильно разило винным перегаром и табаком.

Трактирщик сам пришел в ужасное возбуждение и довел своих сообщников до такого же состояния. К тому же присутствие в карете девушки подливало масла в огонь. Зрелище ее слабости и очевидных страданий явно доставляло им удовольствие. Сначала они пытались заговорить с ней, смеялись и напевали, всячески стараясь произвести на нее впечатление. Разносчик Гарри принялся горланить свои непристойные куплеты. Он орал так, что сотрясал карету, чем вызвал лишь восторженные вопли слушателей, еще больше распаляя их.

Они с любопытством поглядывали на Мэри в надежде уловить на ее лице смущение и неловкость. Но она была слишком измучена, и грязный смысл их слов и песенок не доходил до нее, а их голоса едва проникали сквозь завесу усталости. Ко всему дядя еще пребольно уперся ей в бок локтем. Голова раскалывалась, табачный дым разъедал глаза, она с трудом различала оскалившиеся физиономии попутчиков. Что бы они ни говорили или ни делали, не имело уже никакого значения. Мэри мучительно хотелось уснуть и не видеть и не знать ничего.

Когда они убедились, что девушка не реагирует на их фокусы, то перестали обращать на нее внимание, и Джосс Мерлин, порывшись в кармане, вытащил колоду карт. Игра сразу же заняла их, наступило благословенное затишье, и Мэри еще сильнее вжалась в угол, отворачивая лицо от горячего дыхания дяди и его животного запаха. Она закрыла глаза и ни о чем больше не думала; покачивание кареты убаюкало ее. Усталость была столь сильна, что сознание почти покинуло Мэри. Слабо, как в дурмане, она ощущала тупую боль, смутно слышала скрип колес, тихие голоса, но все это происходило как бы не с ней и ее не касалось. Свет померк в ее глазах, и девушка погрузилась во мрак, с благодарностью приняв его как милость свыше. Время больше не существовало для нее.