Трактир «Ямайка», стр. 20

Теперь догнать дядю надежды не было никакой.

Тем не менее Мэри все же решила попробовать взобраться на Браун-Вилли.

Скользя и спотыкаясь о мокрый мох и камни, она начала карабкаться по гранитному склону. Обдирая руки о грубые, с острыми зазубринами камни, девушка медленно ползла вверх по круче, и с каждым шагом ее решимость таяла.

Дикие овцы выскакивали из-за валунов и, постукивая копытцами, оторопело глядели на нее. Неожиданно с запада подул ветер, наползли тучи. Солнце скрылось.

Над холмами стояла поразительная тишина. Лишь однажды из-под ног у нее выпорхнул с громким криком ворон и полетел низко над землей, хлопая большими черными крыльями.

Наконец Мэри добралась до вершины холма. Небо очистилось; высоко над головой плыли облака, предвещая скорый закат. Близились сумерки. Внизу, над болотами, стелился туман. Взбираясь на вершину холма по самому крутому склону, Мэри потеряла почти час. Вот-вот совсем стемнеет. Рисковала она впустую: вокруг, насколько охватывал взор, не было ни одной живой души.

Джосс Мерлин давно исчез из виду. Вполне возможно, что он вовсе не взбирался на холм, а обошел его, скрытый от глаз вереском и камнями, а потом незаметно пропал куда-то, затерялся в складках дальних холмов.

Теперь уж Мэри не найти его. Самым разумным было бы спуститься с вершины кратчайшим путем, да побыстрей. Иначе придется провести ночь на болотах под покровом нависших гранитных скал, улегшись прямо на черный вереск. Тут только она поняла, как глупо и опасно было забираться в такую даль в холодный декабрьский день. Ведь она уже убедилась, как коротки сумерки на Бодминской пустоши. Мгла опускалась сразу после захода солнца. Да к тому же с болот поднимался туман, обволакивая все вокруг сплошной пеленой.

Обескураженная и подавленная, Мэри спускалась по крутому склону холма.

От прежнего азарта не осталось и следа. Она не переставала думать о надвигавшейся тьме и подстерегавшей ее топи. Прямо под ней лежало озерцо, откуда, как говорили, брала начало река Фауэй, впадавшая в море. Это место надо во что бы то ни стало обойти; земля вокруг была топкой, а озерцо могло оказаться довольно глубоким. Она взяла левее, но когда наконец спустилась и оказалась у подножия Браун-Вилли, вновь гордо возвышавшегося над ней, туман и мгла уже покрыли пустошь. В каком направлении идти дальше, она не знала.

Как бы там ни было, поддаваться панике и терять голову было нельзя.

Несмотря на туман, вечер был ясный и не такой холодный. Если повезет, она еще, может быть, наткнется на дорожку, которая выведет ее к человеческому жилью.

Болота не представляли особой опасности, если держаться высоких мест. И вот, вновь подвернув юбку и поплотнее закутавшись в платок, Мэри зашагала вперед, нащупывая твердую почву и старательно обходя каждую кочку. Так она прошла мили две, как вдруг поняла, что бредет по незнакомым местам. Путь ей преградил ручей, через который она раньше не проходила. Идти вдоль него – значило снова очутиться в низине, у болот.

Не раздумывая, она шагнула прямо в воду и сразу погрузилась до колен.

Вода в башмаках и мокрые чулки уже не останавливали ее. Можно считать, что ей повезло: ручей оказался не очень глубоким, а то пришлось бы переплывать его, и тогда она уж наверняка простудилась бы.

Сразу от кромки воды начинался подъем, и Мэри обрадовалась – теперь она смело ступала по твердой почве. Впереди простиралась необозримая долина.

Она прошла немалое расстояние, пока наконец не наткнулась на дорогу, вернее, колею – пусть довольно ухабистую, но раз здесь когда-то проехала повозка, то, стало быть, пройдет и она. Худшее осталось позади, и девушка приободрилась. Но как только спало напряжение, в котором она находилась так долго, Мэри почувствовала неимоверную усталость и слабость. Ноги ее налились свинцом, веки слипались, руки повисли как плети; она еле тащилась. Ей подумалось, что за все время существования "Ямайки" вид ее высоких серых труб мог вызвать в ком-то радость и послужить утешением. Дорожка стала шире, вдруг Мэри очутилась на перекрестке. Она остановилась в нерешительности, соображая, куда пойти, направо или налево. И тут слева от себя она услышала громкое фырканье разгоряченной лошади, которая вынырнула откуда-то из темноты. Дерн смягчал стук копыт. Встав посреди дороги, Мэри напряженно ждала. Прямо перед ней появился всадник. В призрачном свете зимних сумерек и он и лошадь казались видением. Заметив Мэри, всадник резко натянул поводья.

– Эй, кто здесь? – вскричал он. – Что случилось?

Сидя в седле, он наклонился, чтобы лучше разглядеть ее.

– Женщина! – удивленно воскликнул он. – Что, собственно, вы тут делаете?

Мэри ухватилась за уздечку, чтобы придержать норовистую лошадь.

– Не можете вы вывести меня на дорогу? – попросила она. – Я оказалась далеко от дома и совсем заблудилась.

– Ну-ка, спокойно, – приказал он лошади, – стой смирно! Откуда вы?

Разумеется, я вам помогу, если сумею.

Голос у него был низкий и мягкий. Мэри подумала, что он, должно быть, из приличных людей.

– Я живу в трактире "Ямайка", – сказала она и тут же пожалела. Теперь он, конечно, не станет помогать ей. Услышав это название, он мог стегануть лошадь и предоставить ей самой выбираться на верную дорогу. Как же она сглупила!

Всадник молчал. Чего еще она могла ожидать! Но тут он вновь заговорил, голос его звучал так же спокойно и мягко.

– "Ямайка", – сказал он. – Это очень далеко: вы, должно быть, шли в противоположном направлении. Знаете ли вы, что находитесь по другую сторону низины Хендра?

– Мне это ни о чем не говорит, – отвечала Мэри. – Я никогда раньше здесь не бывала. Очень глупо с моей стороны было забраться так далеко в зимний день. Я была бы признательна, если бы вы могли показать мне, как дойти до столбовой дороги, а там уж я быстро доберусь до дому.

Несколько мгновений он молча рассматривал ее, затем соскочил с лошади.

– Вы утомлены, – сказал он, – и не в состоянии и шагу сделать. К тому же я вам этого не позволю. Здесь неподалеку деревенька, вот туда вы сейчас и отправитесь. Давайте-ка я помогу вам сесть на лошадь.

Через мгновение она была уже в седле, а он стоял рядом, держа лошадь под узцы.

– Вот так-то лучше, – произнес он. – Вы, видно, долго бродили по болотам, ваши башмаки промокли насквозь и подол платья тоже. Поедемте ко мне домой, обсушитесь, немного отдохнете и поужинаете, а потом я сам отвезу вас в "Ямайку".

Говорил он с такой заботой и спокойной уверенностью, что Мэри облегченно вздохнула, отбросив на время всякие сомнения и радуясь, что может довериться ему. Он поправил поводья, чтобы ей было удобнее править лошадью, и тут она в первый раз увидела его глаза, которые смотрели прямо на нее из-под полей шляпы. Какие странные это были глаза – прозрачные, как стекло, удивительно светлые, почти белые – феномен, с которым ей раньше не приходилось сталкиваться. Они неотрывно глядели на нее испытующе, словно стремились проникнуть ей в душу. И Мэри как-то вся обмякла и поддалась этому взгляду, нисколько не сопротивляясь. Из-под его черной как смоль шляпы выбивались пряди волос, тоже совсем белые. Девушка несколько озадаченно смотрела на этого человека, ибо на его лице не видно было морщин, и голос звучал молодо. И тут вдруг она поняла, в чем причина его необычной внешности, и в смущении отвела глаза. Он был альбиносом.

Незнакомец снял шляпу и поклонился.

– Полагаю, мне следует представиться, – произнес он с улыбкой. – Как приличествует, несмотря на столь странные обстоятельства нашего знакомства.

Меня зовут Фрэнсис Дейви, я викарий Олтернана.

7

В доме, где жил викарий, царила удивительная тишина, тишина, которую трудно описать. Он напоминал дом из старой сказки, который неожиданно вырастает из темноты в колдовскую летнюю ночь. Его окружает непроходимая изгородь из шипов и колючек, и через нее надо пробиваться с мечом, чтобы попасть в сад, где на непаханой земле буйно растут огромные цветы и кустарники. Гигантские папоротники и белые лилии на длиннющих стеблях заглядывают в окна. Стены обвивает густой плющ, закрывая собой вход. А сам дом вот уже тысячу лет как погружен в глубокий сон.