По ту сторону горизонта, стр. 75

[С начала (ит.) ]

— Опять принимаю, — мрачно объявил оператор. Как это нередко случается с экспериментальными образцами, устройство барахлило: часть времени оно работало идеально — порой целых двадцать минут! — а потом объявляло забастовку на целый день. Казалось, аппарат впитал в себя часть противоречивых свойств той жизненной силы, которую пытался уловить.

— Что на этот раз?

— Похоже на сон. Вода — обширное водное пространство. На заднем плане — береговая линия, а еще дальше — горные пики.

Установленный возле локтя оператора магнитофон записывал каждое его слово, отмечая точное время.

— Вы уверены, что это именно ребенок?

— Как и вчера. В этом ведь все отличаются. Я бы сказал, разные на вкус — не знаю, как еще объяснить. Стойте! Что-то еще… Город, чертовски большой город — больше Буэнос-Айреса.

— Теобальд, — тихонько спросил Мордан Клод, — ты все еще ее слышишь?

Мордан оказался здесь потому, что общий язык с мальчиком умел находить лучше Гамильтона, сам Феликс был вынужден признать это. Со своего места Теобальд не мог слышать оператора, работавшего на приеме, тогда как в наушниках Клода слова его звучали отчетливо. Филлис в это время находилась, разумеется, в соседней комнате, занимаясь своим главным делом… Ни для аппарата, ни для Теобальда это обстоятельство значения не имело. У Феликса определенного места не было — он обладал привилегией бродить повсюду и надоедать всем и каждому.

Мальчик откинулся на скамеечке, прислонившись спиной к ноге Мордана.

— Она уже не над океаном, — сказал он. — Она в столице.

— Ты уверен, что это столица?

— Конечно, — с оттенком презрения в голосе отозвался Теобальд, — я же там бывал, разве нет? И там есть башня.

За перегородкой кто-то спросил:

— Современный город?

— Да. Возможно, столица — там есть похожий пилон.

— Еще какие-нибудь детали?

— Не задавайте мне так много вопросов… Картинка опять переходит в смутные грезы… А теперь она снова перемещается… Мы в комнате… Куча народу, все взрослые. Разговаривают.

— Что теперь, сынок? — поинтересовался Мордан.

— А, опять она отправилась на эту вечеринку!

Два наблюдателя перешептывались в сторонке:

— Мне это не нравится, — проговорил тот, что пониже ростом. — Это страшно.

— Но это происходит.

— Неужели вы не понимаете, что это значит, Малькольм? Откуда у нерожденного ребенка могут взяться такие представления?

— Может, от матери? Брат-то определенно телепат.

— Нет, нет и нет! Нет — если только мы не ошибаемся абсолютно во всем, что касается мозговой деятельности. Человеческие представления ограничены личным опытом или чем-то, близким к нему. Нерожденный ребенок не может испытывать никаких ощущений — кроме тепла и темноты. Просто не может!

— Хм-м-м…

— Что вы можете на это возразить? Ну!

— Пока ничего — вы меня озадачили.

Кто-то поинтересовался у оператора на приеме:

— Узнаете вы кого-либо из присутствующих?

Тот чуть сдвинул наушники.

— Хватит мне надоедать! Вы сбиваете меня — я теряю сигнал! Нет, не узнаю. Это словно образы во сне… Наверное, это и есть сон. Я не могу ничего почувствовать, если она об этом не думает.

Немного погодя он снова начал диктовать:

— Что-то происходит… сны кончились. Неудобство… Это очень неприятно. Она сопротивляется этому… это… это… О Боже, это ужасно!.. Больно!.. Я не могу этого вынести!

Он сорвал наушники и вскочил — побледневший и трясущийся. И в тот же момент зашелся в крике Теобальд.

Несколько минут спустя в дверях комнаты Филлис показалась женщина и жестом поманила Гамильтона.

— Теперь можете войти! — радостно объявила она. Стоявший на коленях подле Теобальда Феликс поднялся.

— Оставайся с дядей Клодом, малыш, — сказал он и пошел к жене.