Медный гамбит, стр. 25

— А теперь слушай меня, и слушай внимательно. — Он осторожно тряхнул мальчика. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Больше ты ничего не крадешь у гладиаторов. Никаких разговоров об охоте на людей, и неважно что именно они продают. Это Урик — город Короля Хаману. Будешь нарушать законы — умрешь.

— Темплары все время нарушают законы. Они не умирают. Ты сам нарушал законы. Ты не умер.

Павек почесал свой зудящий череп свободной рукой. Он забыл то малое, что знал о детях в тот день, когда получил желтую одежду и перестал сам быть ребенком. — Не спорь со мной, Звайн, — устало сказал он, дав возможность мальчику соскользнуть на пол. — Просто делай то, что я тебе сказал, или я уйду. Ты понял?

— Глаза мальчишки широко раскрылись и опять стали бесстрастными. Кивнув, он спрятал руки под рубашкой. — Да, я понял, Павек. Я сделаю то, что ты сказал мне. Я обещаю.

Звайн честно пытался, но он не был достаточно большим мальчиком, за которого его принял Павек. Худой, невысокий, ему еще было далеко до повзросления. В один момент он висел на руке Павека, когда они вместе шли по знакомым улицам. В следующий он уже несся прочь, ворча и огрызаясь, решив выбрать свою собственную дорогу, чего бы это ему не стоило. Ума у него хватало на двоих и подозрительности тоже. Павек все еще считал, что Маски поступили слишком грубо и жестоко, оставив его одного — если, конечно, они действительно это сделали — но еще до того, как они съели завтрак и отправились к западным воротам, он понял почему они так поступили.

Он не осмелился сказать Звайну, что у него на уме, почему он хочет последить за воротами или почему, когда он узнал, что сейчас 160-ый день Спускающегося Солнца, он подошел к инспектору.

— Мальчик и я хотим поработать, великий, — сказал он, встречаясь глазами с Букке. Самое время проверить предположения Оелуса, более страшной провеки быть не может.

Букке схватил руку Павека и сильно вывернул. Павек упал на колени. — Большой, сильный парень — почему я не видел тебя раньше? Почему я не знаю твоего имени? Ты знаешь, что случается с беглецами, червяк?

— Не беглец, великий, просто несчастливый. Слышал, что нужен кто-то с крепкой спиной для работы у ворот. Это все, великий. — Павек опустил голову, пока его борода не уткнулась в грудь, и дал всем своим страхам выйти наружу.

Его медальон был надежно спрятан в убежище рядом с оружием, и ничто не могло его выдать, разве только Букке сообразит, что есть связь между покоробленной, выцветшей от солнца надписью на стене и человеком, стоящим на коленях в грязи перед ним. На самом деле инспектора у ворот мало волновало, был ли человек свободным, рабом или беглецом, покуда он мог подставлять свою спину под безостановочный поток товаров в рыночный день. Букке еще раз сильно скрутил руку Павека, а потом отпустил.

— Как тебя зовут, червяк?

— Оелус, великий. — Достаточно частое имя в Урике.

— Хорошо, Оелус, сегодня слишком поздно, но завтра приходи с рассветом и я найду, чем занять твою спину.

Павек медленно поднялся на ноги, оперся руками на плечи Звайна, радостно поздравив себя с тем, что мальчишка промолчал. И так они мало походили друг на друга, как размерами так и цветом волос.

— Мой сын, великий? Он может бегать за водой. Правда, с ним мне тоже немного не повезло, великий.

Букке грубо усмехнулся. — Больше, чем немного, если он похож на тебя, червяк. Как твое имя, червячок?

— Инас, великий. Могу я приносить вам воду, великий? — попросил Зваин дрожащим голосом. — Пожалуйста, великий?

Он гордо развернул свои тощие плечи. Павек перепугался, что он переусердствовал, но Букке только захохотал и внес их имена в список на завтра, Инаса на четверть обычной платы. Звайн оставался смирным и покорным, пока их можно было видеть от ворот, зато потом немедленно стукнул ногой Павека по лодыжке и добавил бы ему по животу, но Павек уже ждал этого движения.

Шестая Глава

— Что мы собираемся делать сегодня, Павек? Опять пресмыкаться и лизать пятки у западных ворот — или мы, наконец, займемся чем-то стоящим?

Павек еще спал и видел сны, когда вопль Звайна разбудил его. Несколько мгновений он полежал спокойно, не шевелясь и возвращаясь к жизни. Ветераны темпларского приюта в совершенстве изучили науку лежать с закрытыми глазами, пока их остальные чувства изучали обстановку.

— Солнце уже встало, Павек. Если ты не поторопишься, ты не будешь первым в очереди лизоблюдов, ползущих на брюхе и лижущих пятки этим, в желтой одежде, у западных ворот. Да, великий; нет, великий; ударь меня еще раз, великий… Я думал, что ты мужчина, Павек. Особый мужчина. Беглец, стоимостью сорок золотых. А ты умеешь только лизать пятки и ползать на брюхе перед этими червями-в-желтых-одеждах.

С закрытыми глазами и мускулами, еще расслабленными после сна, Павек спокойно пропустил мимо ушей ежедневное утреннее приветствие. — Заткнись, малыш, — проворчал он, хорошо зная, что это совершенно бессмысленно.

— Этот желтый червяк Букке, я уверен, даже не поверил бы мне, если бы я рассказал ему, кто ты на самом деле.

Павеку не надо был открывать глаза, чтобы увидеть как лицо Звайна перекосила кислая гримаса.

Если бы парень был прав во всем, кроме последнего пункта… Если бы ни Букке и ни любой другий темплар не могли бы узнать его под рабочим потом и грязью… Если бы он был уверен в этом, он мог бы доверять своему юному компаньону.

Но Павек не мог, и поэтому он ничего не сказал мальчику о своих планах и продолжал терпеть оскорбления, которые только юность и неискушенность могли придумать.

Звайн не был, однако, самым раздражающим мальцом, который рос в стенах Урика. Павек слишком хорошо помнил себя, чтобы выносить поспешные суждения. И мул, начальник приюта, каждый день наглядно демонстрировал собственную злобность, наказывая за ошибки и промашки, которые он совершал. Его челюсть болит до сих пор, когда дует северо-восточный ветер. И ему каждый раз хочется преподать Звайну тот же самый урок, а мышцы правой руки просто деревянеют от напряжения.

На этот раз он не промажет. Он обхватит своей рукой тонкую мальчишескую шею и будет бить этой говорливой головой по стене, пока у нее не появится хорошая причина завыть по настоящему. Но он не был скроен по той же мерке, что и его старый начальник. Своим внутренним глазом он видел и гнев Звайна, и его веру и его слезы.

Он не мог ни разбить череп пацану, ни сломить его упрямый дух…

— Где твое сердце, Павек? Твоя гордость? Твое мужество?

— Так же, как мул сломал его.

— Ты думаешь только о твоей проклятой зарплате. Но за то время, что ты лизал всякую желтую ладонь в воротах, у нас денег не прибавилось. Я ел много лучше, когда воровал.

Это было по меньшей мере приувеличение, а на самом деле прямая ложь. Мальчишка всегда был голоден. Он мог съесть порцию взрослого мужчины, а через час потребовать еще. Не было никакого способа наполнить их животы в конце дня, даже если бы у них была четверть платы, положенная Звайну. Но они ее не получали.

Звайн попытался получить ее у Букке в конце первого дня и был счастлив, что остался жив. Теперь, вместо того, чтобы носить воду, парень болтался без дела между воротами и сторожкой, стараясь только, чтобы Букке не мог его достать. Еще одна причина — как будто Павек нуждался в ней — держать Звайна в неведении о настоящих причинах, по которым он каждый день надрывался около ворот, глотая оскорбления темпларов, купцов и фермеров.

Сегодня все будет иначе. Сегодня день Модекана. Шестидесятый день, с того момента, как Метиса вызвала его к себе в кабинет. Женщина-друид сказала Рокке, что пройдет шестьдесят дней, пока она и ее товарищи-бродяги смогут привезти другую порцию зарнеки. Если колеса судьбы крутятся как надо, сегодня — тот самый день, когда она и ее компаньоны вернутся в Урик, а завтра начнется первый день его настоящей жизни не-темпларом.

А если колеса повозки его судьбы запнутся о камень…?