Телохранитель, стр. 62

При этих словах ее глаза снова открылись. Она глухо застонала. Джон Тартл никогда не сможет понять, как сильно она любила Курта. «Как он только посмел говорить всякие гадости о моем муже?» — отстраненно подумала Франческа.

Что он имел в виду? Она не хотела понимать его грязных намеков, ей больше всего на свете хотелось умереть. Жить дальше было бессмысленно — никогда уже Курт не будет поджидать ее в домике, стоящем в конце олеандровой аллеи. Привидения не были изгнаны из «Дома Чарльза» — они одержали победу!

Но Джон Тартл все говорил.

— Если тебе будет от этого легче, — говорил он, — то это целиком моя вина. Франческа, ты меня слушаешь? Я должен был бы понять, что у него есть сообщник — теперь, когда роль Герды раскрылась, это совершенно ясно. Но кто мог знать, что у этого твоего графа была сестра, участвовавшая в его замыслах? Я-то следил за ним во все глаза с того нашего разговора о головной боли в Нью-Йорке, когда ты сказала, что не принимаешь таблеток и не держишь их. Я не мог понять, как ему удается пичкать тебя всякой дрянью — точно так же мы не могли доказать, что он обрабатывает Карлу. Вопрос стоял так: если ты не доставала эту гадость сама, кто подсовывал ее тебе? Все сходилось на Герде. Когда мы сегодня вломились в ее комнату, там был буквально склад наркотиков, которыми она тебя пичкала. Мы не узнаем, что это была за гадость, пока не разберемся в них.

— Нет, — прохрипела Франческа.

Ей хотелось, чтобы он замолчал, но его голос проникал до глубины души, и от него не было спасения. Она ничем не могла противостоять ему.

Но Джон Тартл был настойчив и не отставал от нее.

— Мне был нужен ордер на его арест, — сказал он и еще крепче прижал ее к себе; она почувствовала на своей щеке его теплое дыхание. — Ты не представляешь, как я хотел прищучить его, Франческа. Мне очень помогла Эльза Маклемор. Ты слушаешь меня? Сегодня утром прокурор по ее делу согласился в обмен на данные ею сведения отозвать свое обвинение. А около полудня Эльза передала в прокуратуру список тех, кто поставлял наркотики Берни Биннсу. Франческа, проснись! И первыми в этом списке были этот швед и его дружок, Анджело. Их операции здесь были для них просто развлечением — не сравнить с той контрабандой наркотиков и оружия в Юго-Восточную Азию, которой они занимались прежде. Я никак не мог получить ордер на его арест, не имея веских доказательств. — Джон сказал с горечью: — Я так хотел закончить все это до того, как он уговорил тебя выйти за него замуж, но он в этом все же переиграл меня.

Франческа дрожала от гнева. Кровь тяжело билась в висках, но еще сильнее в ней было желание куда-нибудь деться от этого человека, терзавшего ее своим рассказом. Она не могла больше слушать его, ненавидела все сказанное им, ненавидела его за то, что он пытался удержать ее в этом жестоком мире. Но не могла ничего сделать даже тогда, когда он нежно убрал с ее лба слипшиеся от пота волосы и тихонько погладил пальцами по щеке. Она заметила блеск устремленных на нее глаз. Фургон занесло на повороте, и его руки напряглись, чтобы удержать ее.

— Неправда, — с трудом выдавила она из себя.

— Неправда? — переспросил он. — Франческа, похоже, ты не понимаешь, что происходит. Все до самого последнего времени думали, что ты крепко сидишь на игле. Даже Гарри Стиллман был в этом убежден — особенно после того, как ты мгновенно закрутилась с Бергстромом. Надеюсь, ты не обиделась на это слово, я не могу подобрать другого, более подходящего. Ты вела себя совсем как настоящая наркоманка.

Когда Франческа дернулась от ярости, Джон Тартл еще крепче сжал свои объятия.

— Но я никогда не прощу себе, что не смог сообразить, что граф и Герда действуют заодно и пытаются проделать с тобой то же самое, что до этого проделали с Карлой. А я тогда в самом деле ничего не мог предпринять, у меня были лишь догадки и предположения. Может быть, мне не следовало выводить из игры Дороти, она не хотела уходить от тебя, но я настоял на этом, рассчитывая, что тогда Бергстром будет действовать менее осторожно. — Его голос внезапно упал до шепота: — Франческа, ты хочешь знать, что я чувствовал, глядя, как ты каждый вечер бегаешь к этому типу?

Франческа так обессилела, что не могла даже протестовать. Она уже оставила мысль высказать этому человеку, как ненавидит его за все то, что он для нее делает. И за все, сделанное для нее в прошлом. Какой в этом смысл? Она не могла даже пошевелиться.

Франческа безразлично смотрела, как темноволосый мужчина взял ее руку, осторожно разжал пальцы, а потом поднес ладонь к своим губам. Губы его, коснувшиеся ее руки, были нежны и прохладны.

Он сказал, понизив голос:

— Я все это время жил в аду. В последний вечер даже пытался заставить тебя возвратиться домой, я больше не мог этого выносить.

Джон с нежностью и состраданием смотрел на нее, не выпуская ее руки из своей.

— Что же случилось, Франческа? Ты застукала его с Доррит? И негодяй поэтому решил поскорее все довести до конца? Или ты поняла, что он не может жить без героина, к которому пристрастился в Сайгоне?

Фургон повернул на ярко освещенное пространство, сирены прекратили свое завывание, автомобиль резко остановился.

Франческа попыталась вырвать руку из ладони Джона Тартла и не смогла этого сделать. Голос ее бывшего телохранителя уходил куда-то вдаль, а в ушах нарастал какой-то рокот.

— Нельзя сказать, что я сделал все возможное, чтобы понравиться тебе. — В его голосе появилась ирония. — И могу себе представить, что ты сейчас обо мне думаешь. Надеюсь только на то, что со временем это пройдет. — Пару секунд Джон Тартл колебался. — Франческа, я сотрудник таможенной службы США и выполнял задание.

Открылась задняя дверца фургона, снаружи послышались голоса. Джон быстро произнес:

— Я полюбил тебя с того самого мгновения, как впервые увидел. Я хочу, чтобы ты знала об этом, Франческа…

Чьи-то руки поднимали Франческу, укладывали на каталку. Но ей было совершенно необходимо сказать Джону Тартлу одну вещь. Она стряхнула с себя темную пелену беспамятства, в которую начала погружаться, и попыталась произнести несколько слов. Хриплые звуки, вырвавшиеся из ее распухших губ, вряд ли можно было разобрать.

— Вы убили его, — прохрипела она.

В этот момент все суетились вокруг нее, и этих слов Франчески никто не услышал.

Часть V

БОСТОН

19

Октябрь пришел в Новую Англию [9] в классическом наряде из золотых листьев и чистой голубизны прозрачного неба, но наступающий ноябрь должен был принести с собой мрачную погоду и холодные дожди. «Такая погода куда больше соответствует моему настроению», — думала про себя Франческа.

Как раз после Дня Благодарения [10] она перебралась в мансарду третьего этажа в доме своего дяди Кармина, в ту самую комнату, в которой жила в детстве. Никто не одобрил ее решения уединиться, семья считала, что она еще недостаточно оправилась от выпавших на ее долю испытаний, но вместе с тем все хотели, чтобы в ее снах не всплывали кошмары, от которых в первые несколько недель не могли спать не только она, но и все обитатели дома. Единственное, что по-настоящему беспокоило ее близких, было нежелание Франчески вообще выходить из дома.

Но она была довольна своим положением. Как выразился ее юный кузен, «Франческа нашла свою норку и забилась в нее», и это было именно то, что ей нравилось. Она грелась у семейного очага, особенно по воскресеньям, когда Луккезе и Деллафиори собирались за обедом. Потом Франческа часами смотрела телевизор в компании своих самых младших родственников — Джонни и Салли.

Никто никогда не упоминал при ней Палм-Бич. При выписке из больницы ей порекомендовали несколько недель отдыха, шел уже второй месяц ее пребывания в кругу родных. В семье господствовало мнение, что для окончательной поправки понадобится еще время — самое лучшее лекарство, которым они могли лечить Франческу.