Луна жестко стелет, стр. 69

– Спасибо, кореш, я попробую. Табло зажглось. Вдохнули поглубже! Оп!

И тут меня как стебанет под зад десятью "g"!

20

Наше летсредство по конструкции было паром, их используют для смены экипажей на спутниках, для снабжения кораблей ФН на патрульной орбите и как пассажирские доставить-снять публику со спутников-варьете и спутников-казино. Но вместо сорока душ на нем было трое нас и никакого груза кроме наших гермоскафов и бронзовой пушки (йес, эта дурацкая игрушка оказалась-таки на борту; наши гермоскафы и профова бабахалка поспели в Австралию неделей раньше нас), так что на славном «Жаворонке» было голо. Всей команды был шкипер и кибер-пилот.

Зато «Жаворонок» по ноздри был заправлен горючкой.

Мы проделали (так мне потом сказали) нормальный подход к спутнику «Элизиум» и вдруг как сигаем с орбитальной скорости на скорость убегания! Причем броском пожестче, чем старт.

Это засек крейсер ФН «Скайтрек». Нам скомандовали отставить и дать объяснения. Я об этом дознался из вторых рук, от Стю, пока приходил в себя и наслаждался шиком-блеском невесомости на одном стропе ради зачалиться. Проф был в отключке.

– Хотят знать, кто мы и что себе думаем делать, – сказал мне Стю. – Отвечаем, что мы китайский регистровый каботажник «Распускающийся лотос», нас подрядили на миссию милосердия, то есть вывезти ученых, которые на Луне застряли. И даем кодовый набор «Распускающегося лотоса».

– А как насчет автоответчика?

– Манни, ежели я получаю, за что заплатил, наш автоответчик еще десять минут назад подал нас как «Жаворонка»… а сейчас подает как «Лотос». Скоро узнаем. Только один крейсер занимает позу, с которой можно долбануть по нам, и ежели что не в струю, то, – он поглядел на часы, – через двадцать семь минут мы об этом узнаем, как считает джентльмен на проводах, который помахивает ведром с нами, а иначе их шансы достать нас практически в нулях. Так что ежели это тебя тревожит, ежели помолиться охота или тянет на что-нибудь, что в такие минуты принято, то имей в виду: сейчас самое время.

– Думаю, нам разбудить бы профа.

– Хай его спит. Лучше не придумаешь, чем моментом сигануть из мирного сна в светлое облачко плазмы. Или ты в курсе насчет его религиозной потребности соответствовать ситуации? Строго говоря, он мне в упор не казался во что-нибудь такое верующим.

– Он неверующий. Но ежели тебе приперло в этом духе, ты меня не стесняйся.

– Спасибо, обо всём, насчет чего показалось надо, я озаботился до отлета. А как насчет тебя, Манни? Преподобный отец из меня не очень, но ежели смогу помочь, то постараюсь. Есть грехи на душе, кореш? Ежели есть в чем исповедаться, я мал-мал петрю насчет грехов.

Я вперед сказал, мол, в таком не нуждаюсь. А после припомнил кое-что за душой и выложил более-менее правдивую версию. Это и ему напомнило насчет своего, которое опять же и мне память прочистило… И так мы друг перед дружкой очищались от грехов, а тем временем срок настал и прошел. Стю Ла Жуа – подходящий мужик с ним последние минуты провести, даже если потом обернется, что они не последние.

Двое суток нам было абсолютно не хрен делать кроме как выполнять процедуры насчет не занести на Луну всякую заразу. Но я не возражал ни против зубами стучать от озноба, ни против помаяться от горячки. Невесомость – сама по себе отдых, а еще и по дороге домой – так я себя не помнил, настолько был радостный.

Ну, не совсем радостный, так что проф меня даже спросил, чего это я кисну.

– Да так, – говорю. – Домой охота – терпенья нет. Но… По правде-то, на глаза неохота показываться после того, как мы облажались. Проф, что мы не так сделали?

– Облажались, говоришь?

– А как еще назвать? Рассчитывали, мы пробьем насчет признания. А мы не потянули.

– Мануэль, я должен перед тобой извиниться. Ты помнишь прогноз Адама Селены насчет наших шансов перед отъездом из дому?

Хотя Стю поблизости не было, имени «Майк» мы никогда не упоминали. «Адам Селена» – так безопаснее.

– Еще бы не помнить! Один из пятидесяти трех.

А когда добрались до Эрзли, упало до одного из сотни. Как полагаете, а теперь сколько? Один из тысячи?

– Я получал прогнозы каждые несколько дней… И вот именно по этому поводу и должен принести извинения. Последний получил как раз перед отъездом, причем в предположении, что нам удастся сбежать, покончить с Террой и добраться домой целехонькими. Или что хоть одному из нас троих это удастся, вот почему камрада Стю домой вытребовали при том, что он в диком темпе всё больше склонял эрзликов в нашу пользу. По сути-то, восемь прогнозов на разные случаи: от того, что мы все трое погибнем, до того, что все трое спасемся, и еще куча промежуточных. Не соизволишь ли поставить пару-другую долларов на то, каков последний прогноз, обозначить в скобочках свое мнение? Я маленько намекну. Ты уж чересчур в пессимизм ударился.

– А, да пошло оно на! Скажите, не томите.

– Шансы не в нашу пользу сейчас семнадцать против одного. И чем дальше, тем выгодней будут для нас. А я тебе об этом не говорил.

Я на радостях аж кувыркнулся – и жутко обиделся.

– А по какому-такому случаю мне не говорили? Проф, если я из доверия вышел, турните меня из исполкома и замените на Стю.

– Это пожалуйста. Он войдет, если что-то стрясется с любым из нас: со мной, с дражайшей Вайоминг или с тобой. Я помалкивал на Эрзле и только теперь тебе говорю вовсе не потому, что ты из доверия вышел, а потому, что ты не актер. Ты мог справиться с ролью только в том случае, если глубоко верил бы, что наша цель – добиться признания независимости. Притом чем глубже верил бы, тем лучше сыграл бы.

– Тоже скажете!

– Мануэль, Мануэль, наш первейший долг был драться за это изо всех сил. И обязательно не добиться успеха.

– А я что, недостаточно взрослый пацан, чтобы об этом знать?

– Мануэль, не надо. От того, что тебе темнили, наши шансы только росли. Спроси потом у Адама. И разреши добавить, что Стюарт принял вызов на Луну с восторгом, причем даже не спросил, а с чего это. Камрад, этот комитет по расследованию был слишком мал, а его «высокочтимый» – слишком умен. Всю дорогу был риск, что они предложат нам приемлемый компромисс, причем особенно в первый день. Если бы нам удалось протолкнуть наш вопрос на Великую Ассамблею, то с гарантией вышла бы нужная дурость. Но нам не дали. Всё, что я мог сделать, – это натравить комитет на нас, даже унижаясь до личных оскорблений, лишь бы добиться, чтобы хоть один из его членов лишился здравого смысла.

– Гад буду, мне вовек не понять, что такое подход на уровне должной высоты.

– Видимо, да. Но наши с тобой таланты взаимно дополнили один другой. Мануэль, ты хочешь видеть Луну свободной?

– Сами знаете, что да.

– И ты знаешь, что Терра в силах покончить с нами.

– В элементе. Ни один прогноз даже близко не спал рядом с равными шансами. Вот до меня и не доходит, за каким вам надо было натравливать их на нас.

– Погоди ты. Поскольку они способны навязать нам свою волю, наш единственный шанс – ослабить эту волю. И ездили мы на Терру только ради этого. Чтобы воткнуться клином. Чтобы посеять разные мнения. Самый проницательный генерал из тех, что были в Китае за всю его историю, однажды заметил, что высшее военное искусство состоит в подрыве воли противника, причем настолько, чтобы он сдался без боя. Именно в этом плане следует понимать и нашу цель, и опасность, которая нам больше всего грозила. Предположим, – и в первый день очень на это смахивало, – нам предложили бы заманчивый компромисс. Вместо Вертухая – губернатора, причем, возможно, из числа лунтиков. Местное самоуправление. Членство в Великой Ассамблее. Повышение цен на зерно на срезе катапульты и надбавку за дополнительные поставки. Осуждение поведения Хайберта, плюс соболезнование по поводу насилия и убийства, плюс приличную денежную компенсацию родственникам погибших. Мы бы это приняли? И вернулись бы с этим домой?