Сэр Невпопад из Ниоткуда, стр. 121

– Тэсит, пожалуйста... Так нечестно...

– Нечестно? – взревел он. – И это ты мне говоришь? После того, что со мной сделал?

Принцесса, к счастью, находилась довольно далеко и не слыхала наших слов.

– Да, это нечестно! Ты, Тэсит, появился на свет красивым, стройным, отважным, справедливым. Тебя вырастили единороги, ты в любом лесу как у себя дома. Рождённый быть героем! А взгляни на меня, ублюдочного сына шлюхи, хромоногого калеку! Я хотел совершить в жизни хоть что-то значительное. Но мне так мало было для этого дано. А ты... тебе всё легко доставалось...

– Легко? Да ты просто не представляешь себе, через какие испытания мне довелось пройти за последние несколько лет! Неужто ты и впрямь полагаешь, что я отправлялся на подвиги, не сомневаясь в своей победе? Ошибаешься! Мне знакомо чувство страха. И я оказываюсь в его власти всякий раз, как только мне выпадает биться с каким-нибудь чудовищем или когда мифический зверь требует, чтобы я разгадал его загадку. Но я научился преодолевать малодушие.

– Я тоже, представь себе! Просто ты не одобряешь способ, каким я этого добился. – Я вскрикнул, потому что его башмак ещё глубже вдавился в мою грудь.

– Расскажи ей всё... всю правду... И тогда, быть может, я оставлю тебе жизнь.

– Но принцесса может мне не поверить...

– Так убеди её. Иначе умрёшь.

– Хорошо-хорошо, я уж найду способ. – Никогда ещё я так не презирал себя за трусость и слабость характера, как в те минуты. – Позови её, скажи, чтобы подошла ко мне.

Кивнув, Тэсит обернулся, чтобы позвать Энтипи. А я внутренне готовился к тому, чтобы рассказать ей всю правду без утайки. Уж мне-то она точно поверит, хотя и придётся приложить определённые усилия к тому, чтобы её убедить, и я это, безусловно, сделаю ради спасения собственной шкуры. Энтипи тогда узнает, что я – презренный трус, ударяющийся в слёзы перед лицом реальной опасности, а вовсе никакой не герой. Она поймёт, что человек, пустившийся на такие авантюры, чтобы только шкуру свою спасти, не кто иной, как жалкий позёр, не стоящий внимания самой распоследней служанки из королевской крепости и уж тем более – принцессы крови. Мне удалось выдать малодушие, с каким я молил гарпов меня пощадить, за притворство с целью спасения её высочества. Но у меня тогда был великолепный козырь, который я и вытащил из рукава, – птица феникс. Но даже несмотря на это, Энтипи долго сомневалась в правдивости моих слов. А на сей раз мне уже нипочём не выкрутиться. Энтипи узнает всю неприглядную правду обо мне и станет меня презирать с полным на то основанием. Это меня безумно огорчало, прямо-таки в отчаяние приводило, сам не знаю почему.

Но тут я услыхал какой-то странный звук – не то пение, не то свист. Тэсит открыл рот, чтобы позвать Энтипи, и едва не захлебнулся собственной кровью. Он наклонил голову и изумлённо уставился на древко стрелы, которая торчала у него из груди. И пока он недоумевал, откуда она могла прилететь, невидимый лучник снова спустил тетиву. Вторая стрела угодила ему в шею.

Тэсит потерял равновесие и упал. Мне стало гораздо легче дышать, когда его ступня соскользнула с моей груди. Но вставать я не торопился. Не хотелось сделаться очередной мишенью меткого стрелка. Не знаю, может, мне это только почудилось, но издали раздался едва слышный протяжный стон. Потом к нему присоединились завывания и горестные вопли. Может, это наигрывали на своих инструментах спятившие музыканты какого-то оркестра. Но, скорее, тоскливые и жалобные звуки вырывались из глоток единорогов, оплакивавших своего приёмного сына.

Из ран в груди и на шее Тэсита широкой волной струилась кровь. Он поднялся на колени, с силой вырвал стрелы из своего тела и помотал головой, силясь понять, кто и откуда в него стрелял. Он бросил взгляд и на меня, проверяя, нет ли у меня, часом, в руках лука. Но тут ещё одна стрела вонзилась ему в спину, а после они посыпались на него дождём. Он вздрагивал всем телом всякий раз, как очередной выстрел достигал цели, но не падал. Только головой мотал. Лицо его сделалось белее снега – вся кровь отлила от него и вытекала наружу из ран на груди и шее.

– Тэсит, – прошептал я, и перед моим мысленным взором за короткий миг пронеслись, сменяя друг друга, бесчисленные картины нашего с ним детства и отрочества. Это их я стану оплакивать, горюя о Тэсите. Он был и теперь навсегда останется самым дорогим моим другом. Оглядевшись по сторонам, я увидел нескольких солдат, которые подходили к нам с разных сторон. Они были легко вооружены и одеты в форму воинов короля Истерии – серебристо-чёрную. Двое или трое держали в руках луки с натянутыми тетивами. Солдаты короля.

Я снова перевёл взгляд на Тэсита. Лицо его выражало целую гамму чувств, но в первую очередь – недоумение. Он заговорил, и, хотя во рту у него булькала кровь, что делало речь ещё более невнятной, я всё же разобрал его последние слова:

– Но... но... Всё равно герой – это я.

И тут последняя стрела поразила его в самое сердце, и Тэсит упал на снег, окрасив его своей кровью. А из-за горного перевала по-прежнему доносились отчаянные, тоскливые вопли единорогов.

23

Не знаю, сколько времени я провёл подле тела Тэсита – на снегу, в каком-то тупом оцепенении. Первой, кто к нам подошёл, была, разумеется, Энтипи. Она склонилась над бренными останками своего развенчанного героя. Я весь напрягся, потому как понятия не имел, чего от неё ожидать, какой окажется её реакция на случившееся.

Представьте себе, принцесса расхохоталась. Но звуки, которые она издавала, больше походили на плач. Где-то я уже слыхал нечто подобное. Она обошла тело, обогнув кровавую лужу, чтобы взглянуть на него с другой стороны. И при этом продолжала хохотать.

– Прекратите! – сердито сказал я. От всего пережитого нервы у меня были на пределе.

Как ни странно, она тотчас же подчинилась. Пожала плечами и произнесла:

– Вы живы, а он мёртв. Забавно, правда?

– Мне, признаться, в голову не приходило, что такую трагедию можно воспринимать в шутливом ключе.

Глаза моего друга, вернее, единственный его глаз остался открытым, и мне подумалось, что Тэсит, быть может, следит сейчас за полётом в небеса собственной своей чистой и благородной души. Но поскольку она вряд ли рисковала без такого бдительного присмотра заплутаться в облаках, я протянул руку к его лицу и закрыл веко.

Энтипи окинула меня изумлённым взором:

– У вас слёзы на глазах. – Она аж головой помотала. – Никогда не видела, чтобы мужчина плакал. – Голос её вдруг сделался строгим. – Что с вами такое?

Принцесса была права. По лицу моему струились слёзы, но кожа так замёрзла, что я их даже не ощущал. Утёрся полой своего плаща и ответил ей:

– Я оплакиваю своего друга, весёлого и незлобивого мальчишку, который когда-то спас меня от побоев или от чего похуже. Я оплакиваю бесстрашного воина, каким он мог бы стать. А ещё, если хотите, это слёзы радости: я оттого плачу, что вы ему не достались. Вот и всё. Если вам кажется, что это не очень по-мужски...

Я не договорил. Даже если она станет меня презирать за эту постыдную слабость – пускай. Мне в ту минуту было в высшей степени плевать на её мнение о моей персоне, да и на всё на свете, поверьте.

Принцесса помолчала и вдруг, несказанно меня удивив, опустилась на колени у тела Тэсита рядом со мной и обняла меня за плечи. Естественно, я утаил от неё, что оплакивал прежде всего самого себя... и своё предательство.

Мы стояли на коленях у тела Тэсита, не шелохнувшись, пока воины не приблизились к нам и не начали нас рассматривать – пристально и с некоторой долей сомнения во взглядах. Казалось, они боялись поверить, что случайно наткнулись на тех, кого так долго искали.

– Невпопад? – откашлявшись, хрипло спросил командир.

Я кивнул.

– А я капитан истерийской армии Готос. Ну а это, – он понизил голос до благоговейного шёпота, – принцесса?

– Ага, – сказала Энтипи.

Все воины, включая и Готоса, тотчас же опустились на одно колено и почтительно склонили головы. Энтипи вскочила на ноги. Вид у неё был величественный. При одном взгляде на девчонку делалось ясно, что она рождена повелевать и принимать знаки верноподданнического восторга. И это несмотря на скромное и ветхое одеяние, беспорядок в причёске, худобу и бледность.