Долгая ночь, стр. 58
Гочи посмотрел вдаль, в сторону пылающих дворцов Давида Строителя и царицы Тамар. Потом снова перевел взгляд на свой дворец. Золотистая облицовка русудановских палат уже почернела от дыма. Из многочисленных окон дворца вырывалось пламя, падали колонны, обрушивались террасы.
Вдруг все покачнулось, как во время землетрясения. Гочи выскочил на середину зала. Центральная колонна, поддерживающая купол главного здания, начала крениться и падать. Гочи распахнул руки, как будто приготовился обнять любимую женщину, и принял падающую колонну к себе на грудь. Огромный столб покачался несколько секунд вместе с обхватившим его богатырем и рухнул. В то же мгновение обрушился и потолок. Все смешалось: камень, известь, позолота, пыль…
Беженцы остановились на горе отдохнуть. Кто-то обернулся и закричал:
– Смотрите, горят палаты Русудан. Горит ее новый дворец!
– Не может этого быть! – забормотал Ваче и невидящими глазами своими стал водить из стороны в сторону, как бы ища, куда ему смотреть.
Отсветы пожара лежали на лицах беженцев.
– Смотрите, – закричали все дружно, – горит новый дворец!
– Неужели подожгли и его, – громко заголосил Ваче, опустившись на колени. – Как решились поджечь этот дворец, обитель ангелов.
Крик слепца перешел в рыданье и стон, и вдруг Ваче заревел, как бык, обреченный на заклание и уже почувствовавший близость ножа.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тбилисские события разгневали Джелал-эд-Дина. Султан решил во что бы то ни стало окончательно сломить дух грузин. Он оказался перед двойной задачей: чтобы свободно действовать в Грузии, ему нужно было спокойствие на юге. Чтобы воевать на юге, необходимо покончить с Грузией. Он метался, не зная, на что употребить усилия в первую очередь, но захват грузинами Тбилиси, а затем и сожжение его решили дело.
Джелал-эд-Дин был осведомлен о том, что существует зародыш союза Грузии с соседними мусульманскими странами, направленного против засилия пришельцев из Хорезма. Этот союз нужно было пресечь в самом начале, пока он не проявил себя как сила, с которой придется считаться.
И, наконец, хотелось наказать царицу Тамту за вероломство, за нападение хлатцев на войско визиря Шереф-эль-Молка.
Походя султан разрушил крепость Варама Гагели. На это ушла одна ночь. Крепость была взята, владения были разорены, пленных отправили на юг, на базары, где торгуют рабами. Походя же он хотел расправиться еще с несколькими крепостями, но те оказались покрепче, нужно было бы стоять под ними, а терпения не было. К тому же визирь доносил, что по ту сторону Лихского хребта собирается большое грузинское войско. Царица Грузии будто бы призывает кипчаков из-за Дарьяла, и если кипчаки успеют прийти раньше, чем султан расправится с Грузией, будет плохо. Султан устремился в сторону Лихских гор.
Джелал-эд-Дину давно не давали покоя Лихские горы. Он понимал, что, пока он не придет туда и не разорит этого грузинского гнезда, Грузия будет жива. Кроме того, там, в горах Сванетии и Хвамли, грузины хранят свои основные сокровища. Они таковы, что огромная добыча, взятая при разорении Тбилиси, не стоит и разговора. Там, за горами, основной грузинский клад, и его нужно взять во что бы то ни стало.
Войска султана были бесчисленны, как и тогда, когда он подошел к Гарниси. Но теперь хорезмийцы были вооружены легко, чтобы удобно было действовать в диких горах с отвесными скалами, с узкими тропинками по закраинам бездонных угрюмых пропастей. Сам султан находился на этот раз позади своих войск и даже в некотором отдалении от арьергарда. Далеко вперед он выслал легкие разведывательные отряды.
У грузин в горах было большое преимущество. Тут была их родная стихия, в то время как степнякам-хорезмийцам нужно было соразмерять каждый шаг. Грузины по самым непроходимым горам, по самым узким и опасным тропинкам передвигались так же легко и свободно, как по ровному месту. Для хорезмийцев же каждый камень был опасным врагом, грозившим либо обвалом при одном неосторожном движении, либо меткой стрелой, пущенной из-за него.
Грузины своевременно узнали о походе Джелал-эд-Дина. Намерения врага были ясны, оставалось не спускать с него глаз, следя за каждым шагом.
Из-за быстрого передвижения войск Джелал-эд-Дина осетины и джики могли не успеть на подмогу грузинам, тем более некогда было думать о переходе через Главный Кавказский хребет кипчаков. Приходилось рассчитывать на свои собственные силы, то есть опять встречаться с превосходящими силами врага.
И Джелал-эд-Дин, и грузинское командование знали, что бой, если он будет, будет неравным. Но грузины надеялись, что если сражение будет развиваться по плану, который составили они, то победа может оказаться за ними. Предполагалось заманить хорезмийцев в теснины около перевала, где большому войску трудно развернуться для боевых действий и воевать в полную силу. Драться смогут только первые ряды, тогда как основная масса войск будет бесполезно тесниться сзади. Быстро передвигаться и маневрировать не удастся. Но осаду нужно было устроить так, чтобы враги не могли уйти обратно. Грузинские войска тайно двигались сзади хорезмийцев почти по самым пятам, ничем не выдавая, однако, своего присутствия и даже своего существования. Этими войсками командовали Аваг Мхаргрдзели, Варам Гагели и Эгарслан Бакурцихели.
Все, кто был еще жив на грузинской земле, следили за передвижением войск султана, и все сведения стекались в главную ставку. В то же время никто ничего не мог доложить Джелал-эд-Дину о действиях и маневрах грузинских войск.
Мать Цаго начала поправляться. Произошло настоящее чудо: сама Цаго, не отходившая от постели больной днем и ночью, избежала заразы и не заболела.
Как только мать стала приподыматься и даже вставать на ноги, Цаго осмелилась отойти от нее и вышла из дому на улицу. Мимо дома тянулись беженцы из Тбилиси. Цаго расспрашивала каждого, но никто ничего не знал ни о ее братьях, ни о маленьком сыне. Тогда Цаго пришло в голову справиться о Павлиа в монастыре. Может быть, туда дошли какие-нибудь слухи и монахам хоть что-нибудь известно о своем настоятеле.
Монастырь находился далеко от Ахалдабы. Те края, по слухам, были наводнены хорезмийцами, да и сам путь небезопасен в такое время. Но Цаго жаждала узнать о судьбе брата и сына. Никакие опасности ее не могли остановить. Где обходом, где по ночам в темноте пробиралась она от села к селу, от развалины до развалины.
В монастыре ничего не могли сказать о судьбе ребенка, но зато у монахов было письмо, тайно переправленное от Павлиа из-за Лихских гор. Значит, Павлиа жив. Но если спасен ее брат, то, может быть, и сыночек Шалва тоже с ним. Надежды окрылили Цаго. Жизнь снова обрела и смысл и цель. А там, может быть, объявится и Турман, никто ведь не говорил ей, что он мертв.
Цаго вернулась в Ахалдабу, собрала у соседей немного денег, еды и на приблудившейся низкорослой лошадке отправилась в дальний путь за Лихский хребет на поиски сына и брата. Она ехала по узким тропинкам от деревни до деревни, от опустевшего села до опустевшего села. Всюду были следы огня, разбоя и кровопролития. Людей не встречалось на пути, и Цаго перестала опасаться, ехала в открытую, не таясь. Вдруг всадник, выехавший из-за кустов ежевики, загородил ей путь и схватил за узду. За ним выехало и еще несколько всадников.
– Ты кто и куда едешь на этой хорезмийской лошади? – строго спросил тот, кого по поведению можно было принять за старшего.
– Я христианка, грузинка, зовут меня Цаго. Я хочу перебраться через Лихский хребет, чтобы найти там сына и брата.
Всадники посовещались и приказали поворотить коня.
– Поезжай за нами.
Вскоре задержанная предстала перед грузинскими военачальниками. Аваг Мхаргрдзели и Варам Гагели с первого взгляда узнали Цаго, жену их хорошего друга Турмана.
– Что тебе не сидится на месте, Цаго? – начали они увещевать молодую женщину. – Один раз ты уже была в плену, и спасло тебя только чудо, зачем ты снова едешь в пасть к тому же самому льву?