Сэр Невпопад и Золотой Город, стр. 41

Они выжидающе смотрели на меня, и я, по-прежнему ничего не понимая, но чувствуя, что должен что-то делать, приложил руки ко рту и позвал:

— Энтипи!

Сначала не было никакого ответа, и, собственно, я подумал: а почему он должен быть? Единственная Энтипи, которую я знал, находилась далеко отсюда, в Истерии… если только…

Жуткая мысль пришла мне в голову. А что, если… Что, если все это происходит не где-нибудь, а в Истерии? И я разграбил ее, командуя какой-то армией, и теперь Энтипи — моя рабыня? Я не знал, что ужаснее: то, что я завоевал мою бывшую родину, или то, что я настолько выжил из ума, что снова связался с сумасшедшей принцессой.

Но все мои вопросы отпали сами собой, когда в ответ я услышал ржание, а несколько мгновений спустя ко мне галопом подбежала прекрасная белая лошадь с гривой почти что рыжего цвета и остановилась, ожидая, когда я ее приласкаю. На ней было великолепно украшенное седло с вытисненными драконами и львами.

— Молодчина, Энтипи, — произнес череполицый.

Я дал имя Энтипи своей лошади. Нет сомнений, что я мог управлять ею, как хотел, не чувствуя вины. Да уж, что бы со мной ни приключилось, я не утратил своего чувства юмора. Я поставил левую ногу в стремя и закинул себя вверх, перебросив бесполезную правую ногу через круп лошади. Да, отсюда, с высоты, было понятно, что Энтипи еще лучше, чем я сначала подумал. Под собой я ощутил мощь ее мускулов. Я хотел потянуть повод, чтобы пустить ее в галоп и уехать от всего этого безумия побыстрее. Можно ли как-нибудь отделаться от этих дикарей и даже от воспоминаний о них? Но у меня были все основания полагать, что эти самые дикари легко смогут догнать меня, а догнав… что тогда? Что мне придется придумывать, чтобы объяснить мои взбрыки?

Ничего.

К добру или к худу — и конечно, скорее к худу, — мне придется пережить весь этот кошмар. Мне придется выяснить, почему все так получилось, и где я, и, если уж на то пошло, кто я такой. Где у меня дом и кто та «супруга», о которой они упоминали?

Отправляясь в путь, я решился бросить последний взгляд на два тела, лежавшие на земле — трагически покинутые всеми. И тогда, на том месте, я поклялся: что бы ни случилось со мной, пока я пребывал не в здравом рассудке, — теперь, когда я снова в себе, никто больше не погибнет.

Как мало я тогда знал.

ПОБЫТЬ ДОМА

Мы ехали быстрой рысью, и по дороге я кое-что узнал. Во-первых, имена моих спутников. Череполицый здоровяк, тот, который разрубил женщину пополам, задумавшись об этом не более чем о дровах, которые надо нарубить для костра, носил имя Кабаний Клык. У меня было подозрение, что при рождении ему дали другое имя. Насколько я мог догадаться, Кабаний Клык был моим ближайшим помощником, правой рукой. Чернокожий, который ехал с ним рядом, имел устрашающее имя Салахаким, хотя Кабаний Клык назвал его просто Охлад. Поскольку тот откликался, я решил, что это у него такое боевое прозвище. Он происходил из земли под названием Уфрика и был весьма компанейский парень, когда не смеялся над несчастьями других. Третий спутник, тот, которому, похоже, нечего было сказать о чем бы то ни было, назывался просто Тот Парень, так как никто не знал его имени, а он ни разу не озаботился тем, чтобы представиться. Однажды он просто явился, влился в войско и зарекомендовал себя как выдающийся воин, повинующийся приказам без рассуждений. Кажется, он заботился только о том, что ему говорят, и более ни о чем, занимаясь грабежами и мародерством, если это было удобно, а в другое время просто ожидая следующего приказа. Никто не знал — то ли Тому Парню отрезали когда-то язык, то ли он просто не умел разговаривать на нашем языке, а может быть, он просто был глуп как пробка. Но никого это не заботило, потому что на его службу это никак не влияло.

Потом я узнал кое-что важное о себе самом.

Мы уехали прочь от горящего города, который уже скрывался вдали. Выбравшись к тому месту, которое можно было считать в некотором роде дорогой, мы уже скакали по ней, когда мне случилось вдруг поднять руку и почесать щеку. Я был потрясен, обнаружив, что под ногтями у меня голубая глина. Как только я нашел удобный случай, а это случилось, когда мы проезжали мимо колодца, я скомандовал остановку. Мои люди вопросительно на меня посмотрели.

— Хочу напоить лошадей, — сказал я.

— Мироначальник, — рассудительно заметил Кабаний Клык, — животные не хотят…

— Энтипи хочет. Я чувствую.

«Осторожнее, осторожнее, — шептал мне внутренний голос, который, кажется, соображал лучше, чем я сам. — Эти люди — холодные убийцы, и если они решат, что ты им больше не нужен, они поступят с тобой так же, как с этой несчастной женщиной. Так что осторожнее».

Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно непринужденнее, я прибавил:

— Мы же не хотим, чтобы другие лошади стали завидовать Энтипи, а?

Мужчины коротко рассмеялись, и я решил, что это лучше призыва: «Убить его!» Через несколько мгновении Тот Парень вытягивал воду в ведре, к которому для удобства была привязана веревка, и я взял у него ведро, чтобы отнести его Энтипи.

Но это была не настоящая причина, по которой я скомандовал остановиться.

Я глянул в воду и увидел свое отражение.

Я выглядел по меньшей мере на год старше, чем себя помнил. Случилось ли это по причине реального хода времени или из-за эмоционального истощения, вызванного сменой занятий — от владельца таверны и постоялого двора к командиру убийц и грабителей, — не знаю. В любом случае мне было трудно сказать, сколько прошло времени, потому что мое лицо было точно так же раскрашено голубой глиной, как и у моих воинов. Некоторые полосы тянулись через все лицо, а некоторые кончались где-то на полпути. Забавно, что посреди моего лба была нарисована какая-то безумная ухмылка.

— Мироначальник! — окликнул Кабаний Клык, и я, посмотрев на него, подумал: «Хорошо, что лицо у меня разрисовано и под раскраской не видно, какой я бледный».

— Что случилось?

— Случилось? — переспросил я.

— Да. — Кабаний Клык улыбнулся.

У него была та же улыбка, с какой несколько часов назад он разрубил истеричную вдову.

— Вы так глядите, словно никогда не видели побыти.

— Побыти…

К нам подходил Охлад, и лицо у него было озабоченное.

— Побыть, мироначальник. — Он растер между пальцами немного голубой краски с лица. — Вот это побыть. Мироначальник, вам нехорошо?

— Наверное, он получил удар по голове, когда сражался с вождем, — предположил Кабаний Клык, обменявшись встревоженным взглядом с Охладом. — Мироначальник… вас не ранило во время сражения?

Я хотел сказать «нет», но сдержался. Вместо этого я медленно опустил ведро и притворился, будто только что осознал, что происходит. Говоря словно издалека, я протянул:

— Нанеся какой-то удар… кажется, я упал на спину… ударился головой. Трудно вспомнить…

Кабаний Клык кивнул, словно подтверждались его худшие опасения.

— Когда вернемся, надо, чтобы его посмотрел знахарь, — сказал он Охладу, словно меня с ними и не было. — Если он пострадал, мы должны об этом знать…

— Знахарь не понадобится. Я уверен, что со мной все в порядке, — сказал я примирительно. — Надеюсь, однако, что вы меня поймете, если я… иногда буду медленно отвечать вам… Не сомневаюсь, что со временем я опять стану прежним.

— Конечно, мироначальник! — воскликнул Кабаний Клык, и Охлад согласился с ним.

Тот Парень наблюдал за нами со стороны, неся воду своей лошади.

— Побед… — вдруг сказал я.

— Да, мироначальник?

— Там дом.

— Конечно, мироначальник, — ответил Охлад. — Побед когда-то был просто сборищем племен, а сейчас они все под вашим правлением. А теперь вы распространяете свои владения за пределы Победа. Вы станете величайшим мироначальником в истории Победа.

— Вы… вы же помните об этом, мироначальник? — осторожно спросил Кабаний Клык.

— Конечно, — сказал я, выдавив улыбку. — Мне просто нравится об этом слушать, вот и все.