Холм демонов, стр. 56

— Неужели Серапионыч все-таки не оставил надежды осквернить княжескую могилу? — озабоченно пробормотал Пал Палыч. — А что если и Рыжий ему в этом потворствует?! — И, с осуждением покачав головой, сыщик продолжил чтение:

«Нынешний день вновь принес новое непотребство в Боярской Думе. На сей раз отличился боярин Илюхин, призвавший к свержению Государя, который от неумеренного потребления горячего пития якобы совсем потерял разум и более не способен править страной и народом. При этом многие бояре шумно ему рукоплескали. Когда же думский пристав вывел непотребника вон, то вскочил боярин Андрей и с криком „Дормидонта — в темницу, Длиннорукого — на престол!“ принялся размахивать крестом, болезно задев при этом двух соседних бояр. Должно заметить, что боярин Андрей достойно заменил в Думе покойного князя Владимира, известного своими охальными выходками».

— Хорошенькое дело, — злорадно хмыкнул Пал Палыч, которого подобные сообщения из Боярской Думы всегда забавляли. — А князь Длиннорукий как раз в отъезде. Вот ужо придется ему теперь перед царем оправдываться!.. Ну, почитаем, что там еще.

«Сегодня в Царь-Город прибыла и поселилась на Гостином Дворе женщина, чье имя и облик внешности остаются доселе неизвестными, поелику поверх лица она носит темную накидку из кружев. Особой слежки за нею не установлено, однако известно, что после обеда сия женщина дважды покидала Гостиный Двор».

Пал Палычу не было известно слово «интуиция», однако своим сыскным чутьем он почувствовал, что здесь дело нечисто.

— Возьмем на заметку, — вздохнул глава приказа и, обмакнув гусиное перо в чернильницу, сделанную в виде храма с откидным куполом, поставил возлесообщения размашистую галочку.

Василий шел по пустынному ночному базару и размышлял об услышанном от Данилы Ильича. Картина вырисовывалась весьма зловещая, но отнюдь не безнадежная — Великий Детектив чувствовал в себе достаточно силы «раскрутить» это дело до упора.

Однако каким-то шестым чувством, выработанным на сыщицкой работе, Дубов чувствовал, что кто-то за ним следит. А когда он миновал рыночные ворота и углубился в беспорядочную паутину мангазейских улочек, то его преследователь перестал прятаться и откровенно шел сзади Василия, чуть не наступая ему на пятки. Детектив ускорил шаги, стараясь держаться подальше от редких освещенных окон, чтобы не показать своего лица, но преследователь не отступал ни на шаг.

«Уйти не удастся, — лихорадочно соображал сыщик, — к тому же я совсем не знаю города. Что ж, придется действовать на опережение…»

Василий решительно свернул в ближайший темный переулок, и когда преследователь повернул туда же, то детектив встретил его ударом — самым резким и сильным, на какой только был способен. Человек упал на мостовую без сознания. Первым побуждением Дубова было поскорее убраться с места происшествия, но профессиональное любопытство взяло верх: Василий склонился над потерпевшим и, чиркнув спичкой, внимательно оглядел его лицо: немного вытянутое, с тонкими усиками; черные волосы для блеска смазаны чем-то вроде подсолнечного масла. «Нет, — подумал детектив, — настоящие филеры наружного наблюдения обычно стараются принять внешность как можно более незаметную, а не эдакого дона Луиса Альберто». На шее потерпевшего болталась золотая цепочка с медальоном, которые Василий, недолго думая, снял инебрежно сунул в карман.

— Нехорошо, конечно, — пробормотал детектив, — но медальончик-то наверняка не его, а ворованный. Подарю его баронессе заместо разбитого кувшина. — И Дубов, не оборачиваясь, поспешил по темной улице в ту сторону, где, по его представлениям, должен был находиться постоялый двор.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВТОРНИК. ТУМАН СГУЩАЕТСЯ

Рано утром, едва над Царь-Городом завязалась заря, терем Рыжего сотрясли громкие удары в дверь. Первым проснулся доктор Серапионыч, чья комната находилась на первом этаже — он накинул прямо на исподнее свой любимый сюртук и побежал ко входу. Отодвинув тяжелую щеколду и открыв дверь, доктор увидел, что прямо на крыльце лежит незнакомый человек в богатом боярском кафтане, а неподалеку от него валяется меховая лисья шапка, не совсем соответствующая летнему сезону. Серапионыч нацепил на нос пенсне и оглядел улицу — там почти никого не было, если не считать какой-то длинной темной фигуры, быстро и чуть вприпрыжку удалявшейся и на глазах доктора скрывшейся за углом. В другом конце улицы доктор заметил еще одну столь же темную фигуру, которая показалась ему похожей на женскую, но когда он глянул туда еще раз, там уже никого не было.

Доктор вздохнул и наклонился над лежащим человеком — тот находился без сознания, а изо рта у него торчал продолговатый предмет. Поднатужившись, доктор извлек его — то был кусок хозяйственного мыла.

Тут на крыльце появился и сам хозяин — он был одет почти как Серапионыч, только место сюртука занимала шуба с государева плеча.

— Все ясно, — с обреченностью в голосе сказал Рыжий, едва завидев потерпевшего, — уже и до него добрались.

— До кого? — не оборачиваясь, спросил доктор. Он пытался определить, жив ли пациент, и если жив, то как привести его в чувство.

— Это боярин Андрей, — пояснил Рыжий. — И его убрали тем же способом, что и князя Владимира.

— Между прочим, пациент скорее жив, чем мертв, — сообщил Серапионыч, — только без сознания.

— Ну так давайте занесем его в дом, — обрадовался Рыжий. Они подхватили боярина и принялись затаскивать в терем. — Доктор, умоляю вас, заклинаю, сделайте все возможное, чтобы его спасти!

— Это мой долг, — совершенно спокойно, безо всякой рисовки откликнулся доктор.

После приключений минувшей ночи Василий Дубов проснулся довольно поздно. Скоморохов в комнате не было — очевидно, они отправились по своим делам, прихватив некоторое количество «лягушачьих» монет. Во всяком случае, одна из корзин, где содержались лягушки, была пуста.

В дверь постучали. Василий накинул халат и впустил в комнату гостя, коим оказался его сосед — отец Нифонт:

— Извините, коли разбудил. Сам-то я рано всегда встаю, к заутрене… Господи, что это?!

— В каком смысле? — не понял Дубов.

— Откуда у вас эта ладанка? — Священник указал на медальончик, небрежно валявшийся на столе среди прочего барахла.

— Купил с рук на базаре, — не совсем искренне ответил детектив. — А что, эта вещь вам знакома?

— Ну еще бы, — отец Нифонт бережно взял медальон в руки. — Это же ладанка моего племянника, Евлампия. Видите, тут на обороте буква «Е».

— Тогда она — ваша.

— Да-да, благодарю вас, — обрадовался священник, — но сколько я вам за нее должен?

— Нисколько, — ответил Василий. — В конце-то концов, она мне досталось почти за бесценок.

— Да благословит вас бог, Савватей Пахомыч, — бормотал отец Нифонт.

— Ах, ну что вы, — обаятельно улыбнулся Василий. — Кстати, ваши поиски продвинулись?

— Да-да, продвинулись! — воскликнул священник. — Вчера я узнал, что мой племянник встречался с одним человеком, я даже узнал, с кем, и сегодня надеюсь поговорить с ним лично… — Говоря это, отец Нифонт стал пробираться к двери.

— Одну минутку, — остановил его Дубов. — Эта благочестивая сударыня, Миликтриса как там ее по батюшке — она случаем не в Садовом переулке живет?

— В Садовом, — несколько удивленно остановился в дверях священник. — А что, вы с ней знакомы?

— Нет еще, — задумчиво отозвался детектив. — Но все-таки как тесен мир…

Отец Нифонт вышел из комнаты Дубова, неслышно прикрыв дверь, а Василий вытащил из-за корзины с лягушками свою чудо-шкатулку.

Майор Селезень проснулся и потянулся так, что кости захрустели.

— Эх-ма, как славно поспал! — воскликнул он своим густым басом от избытка чувств. Под крышей сеновала заметалась парочка голубей. Майор сел и неспеша стал вытаскивать душистое сено из шевелюры. Лучи утреннего солнца, проникавшие через многочисленные дыры в крыше, играли в воздухе пылинками.